На губы наползает мрачная ухмылка. Здоровая рука тянет из ножен меч. Упирает его остриём в пол и рывком поднимает меня на ноги. Мир качается. Пытается завалиться набок. Но поднимающаяся откуда-то из глубины холодная ярость заставляет меня стоять.
Доски трещат. Внутрь снова прорывается клюв клевца. Прорывается и тут же, натужно скрипя выходит обратно. Сквозь образовавшуюся дырку льётся лучик холодного дневного света. В нём неспешно танцуют поднятые с пола пылинки.
Я, хромая и опираясь на меч, как на трость, подхожу к столу. Разворачиваюсь спиной к лежащей на нём девушке. Лицом к баррикаде перед дверью. Легонько опираюсь на край спиной и поднимаю руку с клинком. Вторая безжизненной плетью висит вдоль тела. Тяжелый рукав стёганки пропитался кровью. Чёрные капли падают на пол в такт ударам, сотрясающим дверь. Кап. Кап. Кап. Бум. Хрясь. Треск.
Маги, как завороженные смотрят на меня. Они не знают, что делать. Думают, что сейчас, вот сейчас я придумаю ещё что-нибудь. Вытащу из глубин черепушки очередной хитрый план, который позволит отогнать врага или хотя-бы проредить его ряды. Но глубинах моей черепушки лишь пустота. Пульсирующая болью. Пульсирующая в так с кровяными молоточками, норовящими проломить виски изнутри. В такт с каплями разбивающимися об пол. В такт с тяжелыми ударами, под натиском колотых дверь уже начинает медленно подаваться.
Взглядом указываю им на вторую дверь. Мол, бегите. Доведите дело до конца. Или свалите в Империю. Начните новую жизнь, о которой вы мечтали не далее, как сегодня утром, пока сидели на камне перед входом в этот проклятый город. Мне в сущности уже всё равно. Можно было бы сказать это словами. Но сил на слова у меня уже не оставалось. Да и не нужны они тут. И так всё ясно.
Маг и колдунья переглядываются. Сюзанна молча качает головой. Альберт кивает ей. И оба с глухим, но отчётливо слышимым лязгом вытаскивают из ножен клинки. Встают рядом со мной. Один по правую руку. Другая — по ставшую бесполезной левую. Глупо. Чертовски глупо. В схватке с профессиональными бойцами от них не будет никакого толку. Как, впрочем и от меня. К чему этот порыв? Захотелось поиграть в героев? Или они и правда видели в нас с Айлин друзей. Друзей, которых не захотели бросить даже перед лицом неминуемой гибели?
Вопрос так и остался без ответа. Просто потому, что так и не прозвучал. У меня не осталось сил на то, чтобы произнести его вслух. Да и ответ уже был неважен. Дверь содрогнулась от нового удара. Натужно затрещали доски. Между ними появилась щель, сквозь которую внутрь пролезло остриё топора. Рванулось назад, оставив на полу ещё одну струйку мертвенно-бледного света. И в следующее мгновение всё стихло.
Секунду. Другую. Третью. Нас окутал вязкий, тяжелый полог удушливой тишины. Мы замерли, судророжно вслушиваясь в то, что происходило за дверью. Вслушивались, но ничего не могли разобрать несколько нестерпимо долгих мгновений. Затем тишину прорезал отчаянный крик.
— Безгла…
— Приготовиться! Встать в строй! Щиты поднять! — крик тут же оборвался, под тяжестью грубых команд.
Послышался топот ног. Лязг металла. Грохот смыкающихся щитов. И глухое рычание, доносившееся откуда-то сверху. Проникавшее в комнату сквозь доски и балки свода. Сквозь старую черепицу крыши. Что-то проскребло по ней когтями. Оттолкнулось, заставив старое дерево натужно заскрипеть. Тяжело спрыгнуло на мостовую снаружи. С другой стороны площади донёсся ещё один рёв. А за ним ещё один. И ещё. По камням заклацали когти.
Проводник не просто так всё-таки говорил, что надо вести себя тихо в тихом мире. Последние минут пять мы только и занимались тем, что нарушали это правило. И шум, похоже, всё-таки сумел привлечь внимание местных обитателей. Истинных хозяев этого города.
Я доковылял до окошка. Выглянул наружу. И от того, что я там увидел, мрачная улыбка, превратилась в хищный оскал. Охотник превратился в жертву. Иногда ты думаешь, что на коне. Что враг загнан в угол и отступать ему некуда. А потом обстоятельства, которые ты не учёл макают тебя рожей в твоё же собственное дерьмо. Как я там говорил? Такова жизнь? Так вот, и такова жизнь тоже.
Уцелевшие храмовники сгрудились недалеко от крыльца. Встали спина к спине и выставили перед собой башенные щиты, образуя ими некое подобие заслона. Заслона, вокруг которого, словно голодные акулы, кружили хищные твари. Те самые, одну из которых мы не далее как вчера с большим трудом одолели вчетвером.
Их маслянисто-чёрные тела едва заметно поблёскивали в свете холодного солнца. Широкие, треугольные зубы то и дело хищно клацали. Из глоток вырывалось глухое, торжествующее рычание. С уголков ртов свисали тонкие нитки слюны. Они кружили, зная что добыча уже никуда не денется. Попросту не сможет убежать, волоча на себе все эти тяжелые железяки. Кружили. И круги эти с каждым разом становились всё меньше.
Первым не выдержал командир храмовников. То ли запаниковал, то ли наоборот, решил не отдавать инициативу тварям и как-то подбодрить своих заметно струхнувших бойцов. Он поднял вверх топор и заорал.
— Не бойтесь, парни! Бог с нами. Убьём этих отродий мрака. За единого! За его пророка! За спасителя, что явится…
Это был сигнал. Вот только отнюдь не для храмовников. Твари услышав крик, рванулись вперёд. Одна из них повисла на щите, утягивая его вниз. Вторая прыгнула в образовавшуюся прореху, заставив бойца отшатнуться назад и сломать строй. Получила кистенём под дых, но даже не обратила на это внимания. Ударила солдата в грудь и свалила его на землю. Третья поднырнула под щит другого. Получила клевцом в спину, но это её никак не остановило. Глухо рыча монстр вцепился когтями в икру бойца и рванул его на себя. Командир развернулся. Попытался ударить тварь топором. Но на него тут же накинулись сзади. Вцепились в зубами в плечо. Рванули назад. Он попытался удержать равновесие, но в следующий миг коготь с лапы другой твари попал в прорезь шлема. Храмовник всё-таки подался назад. Подался и рухнул на спину, пытаясь свободной рукой достать кинжал из ножен. Вторую уже терзал зубами навалившийся сверху монстр. Терзал, разрывая ремешки латной перчатки. Пытаясь содрать броню и добраться до вожделенного мяса под ней. Тем же занимались и остальные.
Последний оставшийся на ногах солдат запаниковал. Бросил щит, клевец, развернулся и рванул к выходу с площади. Парочка тварей дёрнулась вслед за ним, но почти тут же встала, потеряв к нему всякий интерес. Спустя секунду солдат влетел в небольшой, неприметный вихрь, притаившийся на самом краю площади. Как мы его не заметили во всей этой кутерьме, ума не приложу. Наверное, просто повезло. Если нашу ситуацию, вообще можно было назвать везением.
Боец судорожно дёрнулся. Ещё раз. И ещё раз. Но ловушка держала крепко. Вцепилась в него мёртвой хваткой и начала очень медленно крутить, разворачивая две половины туловища в разные стороны. Торс по часовой стрелки. Ноги — против. Перепуганный солдат ещё несколько секунд не мог понять, что с ним происходит. Дёргался и махал руками, словно муха, прилипшая к мухоловке. А затем воздух над площадью разорвал полный боли и отчаяния крик.
Ему вторили вопли разрываемых на куски людей. Глухое рычание тварей, то и дело переходящее в громкое чавканье. Лязг и скрежет отбрасываемых в сторону частей доспехов. Я прислонил меч к стене и здоровой рукой захлопнул ставню. Нащупал сырую, скользящую в пальцах железную щеколду, с силой рванул её до упора и заклинил, намертво заблокировав окно. Маги, тут же, как по команде, повторили за мной, перекрыв уродам доступ внутрь. Затем подбежали к импровизированной баррикаде. Навалились. Придвинули вплотную к двери. В помещении воцарился густой, удушливый мрак. Мрак, в котором продолжали плясать россыпи цветных точек. Или они плясали у меня перед глазами?
Звуки снаружи становились тише. Криков уже не было слышно. Лишь чавканье, перемежаемое глухим, настороженным взрыкиванием. Внутрь твари пока не ломились. То ли не слышали нас, то ли просто потеряли интерес, почуяв куда более доступную, истекающую кровью свежатинку.
