— Да уж, лет двадцать как, юная госпожа, — ответил он, завязывая сумку. — Прибыл сюда молодым алхимиком, искавшим редкие ингредиенты для опытов… А остался. Места дикие, но богатые подземными тайнами. Здесь есть, над чем работать истинному ученому.
— Вы, наверное, знаете всех здешних? — продолжала я допытываться, радуясь возможности разузнать что-то по делу. — Что происходит на шахтах? Эти барабаны, пропажа руды, погибшие люди? Говорят даже, что это… демоны?
Кавус сделал паузу, будто взвешивая слова. Его лицо стало озабоченным, искренне скорбным.
— Ах, госпожа… Темные времена. Темные. — Он вздохнул. — Я думаю, что во всем виноват… — он понизил голос, оглядываясь, будто боясь подслушивания, — …Луций Авит.
— Бывший маг-геомант? Тот, который сошел с ума после пропажи в горах? — уточнила я.
— Сошел с ума? — Кавус фыркнул с искренним презрением. — Как же, сошел! Не верю я этому пройдохе, юные госпожи! Старый хитрый лис и жадный ворюга, вот он кто! Сейчас просто прикидывается умалишенным, чтобы отвести от себя подозрения! Ну сами подумайте: кто, кроме опытного мага, да еще геоманта, сможет сделать так, чтобы целая серебряная жила… испарилась? Будто ее и не было!
— А что, прям за руку его поймали? — спросила Сильвия, заинтересованно наклонившись.
— Ну, нет… — Кавус смущенно опустил глаза, потирая переносицу. — Только… люди между собой шепчутся. Помнят, каким он был. Сам-то он других сдавал за самородок величиной с ноготь, если кто крошку припрячет. А сам… воровал повозками! Говорят, в Картахене целый особняк начал строить, чтоб на старости туда перебраться. Да только стены успели возвести, даже крышу не накрыли. — Он многозначительно покачал головой. — Видимо, Фортуна отвернулась от вора. Или… правосудие богов настигло.
Лекарь поправил сумку на плече.
— Ну, мне пора. Больных еще много. Не забывайте про противоядие и мазь! И покой для ноги!
Он еще раз поклонился, его улыбка снова стала широкой и беззаботной, и ушел. Сильвия закрыла за ним дверь и обернулась ко мне.
— Кажется, кто-то все же решил лучше узнать свои целительские способности, — я пристально уставилась на беловолосую жрицу.
— Я… Я чувствую себя бесполезной в группе, — призналась Силь, опустив взгляд.
— Эй! Не говори ерунды! Ногу ты мне все же спасла. И до этого пару раз весьма зрелищно испепелила парочку врагов.
— Угу… а еще заставила тебя купить Шэратана, да? — хмыкнула она безрадостно. — Спасибо за поддержку, Рокс, но, кажется, мне пора пересмотреть свои… взгляды на жизнь.
Сильвия умолкла, сосредоточившись на уборке. Она тщательно оттирала каждую каплю, каждую пылинку, будто в этом был смысл ее существования.
— Слушай, — не выдержала я, наблюдая, как ее спина напряжена, а плечи слегка подрагивают. — А каким образом ты хочешь… пересматривать эти взгляды? Набившись в ученицы к этому провинциальному алхимику-самоучке?
Она отложила тряпку и вытерла руки о чистую ветошь. — Не совсем. То есть… мне правда интересно то, что рассказывал Тит Кавус. Про гипс, про противоядия. И было бы неплохо узнать какие-то надежные, земные способы лечения. Чтобы… чтобы быть полезнее.
— Но ты же понимаешь, — нахмурилась я, пытаясь найти удобное положение для больной руки, — что природа твоих сил – магическая. То есть божественная! Лекарь, пусть и умный мужик, но обычный человек. Он пользуется травами, минералами, зельями. Он не научит тебя управлять твоим Светом, твоими видениями… твоей шкурой.
— Понимаю, — выдохнула Сильвия, ее плечи опустились. В глазах читалась усталость и растерянность. — Но надо же с чего-то начать, Рокси? Хотя бы с основ. Чувствовать себя увереннее хоть в чем-то. Не просто жрицей-неудачницей, которая боится своего же бога.
— А почему ты вообще настолько против того, чтобы признать… своего бога? — спросила я осторожно. — Аполлон же дал тебе столько! Силу, видения…
— Ты тоже, кажется, не в восторге от вынужденного замужества… — вдруг парировала Сильвия, резко отводя взгляд. Ее белоснежная кожа вспыхнула алым румянцем, а веснушки на носу и щеках стали ярче. — Но живешь с этим. Потому что приходится. Так?
Я почувствовала, как огонь стыда и смущения заливает мои щеки. Попадание в десятку.
— Ну знаешь ли, — пробурчала я, отводя глаза к потолку, — мне кажется, это не совсем одно и то же.
— Неужели?.. — Сильвия села на край стула, ее пальцы сплелись в тугой узел. Голос стал тише, но горечь в нем была ощутима. — Знаешь, моя мать спала и видела, что я стану одной из весталок. Служба богине домашнего очага, целомудрие, почет… и приличное содержание от Империи.
— Ого! — я искренне удивилась. — Твои родители были не против отдать тебя на тридцать лет безбрачия? Это же…
— Пятая дочь в обнищавшей патрицианской семье, чья слава давно в прошлом, — перебила она меня, горькая усмешка тронула ее губы. — Приданое — пустой, запыленный сундук в подвале. А тут – возраст подходящий, восемь лет, и мордашкой, как говорила мать, удалась. И одна из шести главных весталок по возрасту должна была выйти на покой. Такая возможность! Почет, деньги, привилегии для всей семьи… Кто бы отказался?
— Но тебя… не выбрали? — я осторожно спросила, предчувствуя недоброе.
— Нет… Знаешь, Великий Понтифик проводит… собеседование лично с каждой из двадцати кандидаток. Никто не говорит как именно. Девочек приводят в маленькую, темную комнату при храме. Заставляют раздеться… А после он… трогает. — Сильвия сжала пальцы так, что костяшки побелели. Она смотрела куда-то в пространство перед собой. Ее голос сорвался на шепот. — Я… я стала вырываться, закричала, а потом... вспыхнул свет. Такой яркий, что ему обожгло глаза. Теперь уже орал он: так громко, что вбежали служители. Мамина мечта о дочери-весталке рухнула. В наказание меня тогда на неделю заперли в спальне. Не кормили, не позволяли выходить и разговаривать даже с рабами… Мать называла меня позором семьи, испорченным товаром…
Я неподдельно ахнула, чувствуя, как ком ярости и жалости подкатывает к горлу.
— Подожди… но ведь основное условие службы богине Весте: ее жрицы должны быть непорочны все тридцать лет! Как он мог…?
— Да? — Сильвия горько усмехнулась. — Откуда же тогда берутся весталки, которых хоронят живьем у городской стены за неожиданную беременность? — Она резко встала, отвернувшись к окну, ее плечи снова напряглись. — Они все знают. Все. Но закрывают глаза.
Тяжелое, гнетущее молчание повисло в комнате. Даже Брини, дремавшая у меня на груди, замерла, почуяв напряжение. Я смотрела на стройную спину подруги, на ее сжатые кулаки, и чувствовала себя последней дурой, нечаянно наступившей на больную мозоль.
— Мне… мне очень жаль, Силь, — прозвучало неубедительно тихо. — Прости, что разворошила… Но причем тут Аполлон? Почему ты его боишься, если он дал тебе силу, а не… не это?
— Спустя два года после… того отбора, — Сильвия говорила тихо, глядя в окно на унылый вид Фодины, — я вдруг впала в транс. Упала посреди ужина. И предсказала нашествие саранчи на поля соседнего поместья. Все посмеялись. А через неделю саранча сожрала все до травинки. Потом я увидела, как на корабль отца нападут пираты… Он не поверил. Корабль сожгли, команду перебили. А в четырнадцать… я проснулась в лесу. В мохнатой шкуре, с кровавыми когтями и полной паникой. Целительские способности, правда, проявились почти к концу выпуска. В начале обучения в Семинарии, когда послушники проходят через аллею богов, я соврала, что мне откликнулась богиня Венера. Кроме самой жрицы в этот момент там никого нет, поэтому мои слова проверить не могли.
— Но зачем ты соврала? — я не понимала. — Аполлон же выбрал тебя! Он дал знаки!
— Будущая жрица должна провести ночь у алтаря своего бога, — Сильвия обернулась, ее глаза были огромными и полными страха. — Я… испугалась. Никто не знает… явится ли бог к своей жрице в эту ночь. И что он захочет… прикажет. Что он потребует за свои дары? Я видела, как смотрят на нас жрецы… как смотрел Понтифик… А так как я провела ночь у чужой статуи Венеры, ко мне, ясное дело, никто не пришел.
