— Как скажешь, госпожа Роксана.

***

Дождь лил как из ведра. Мы были злые, голодные и мокрые до последней нитки. Вода заливалась за воротник, хлюпала в сапогах, стекала ледяными ручьями по спине. Каждый порыв ветра хлестал по лицу мокрой плетью.

Как только хлынул дождь, Марк, бледный и злой, создал над нами голубоватый купол из магической энергии. Он продержался героических полчаса, вытянув из рыжего мага все соки, прежде чем с треском рассыпался под натиском стихии. Марк рухнул на колени, его дыхание было хриплым и надсадным.

— Больше… не могу… — выдохнул он, вытирая с лица смесь пота и дождя.

Я бросила взгляд на Шэра. Он шел чуть в стороне, его белые волосы слиплись, ткань рубашки прилипла к мощному телу, обрисовывая каждый мускул. Он не дрожал. Не сутулился. Шел с тем же невозмутимым, ледяным достоинством, словно морской бог.

Он мог. Тартар побери, он мог! Отвести воду, создать сухой кокон вокруг себя, а то и вокруг всех нас! Но нет. Предпочел мокнуть вместе со всеми.

Как живой, ходячий, мокрый и очень молчаливый упрек: «Я же говорил, идиоты».

Идиоты. Да, мы были идиотами. Не послушали Повелителя Воды о надвигающейся буре и теперь расплачивались.

Я никогда не была в горах в дождь. Да что там! Я и в горах-то не была. Первые десять лет моей жизни прошли на каменных мостовых Рима, остальные восемь — на острове Эрин, огромной равнине с болотами, холмами и лесами.

Даже в страшном сне я не смогла бы представить, что ливень в горах, пусть даже очень сильный, превращается в… потоп.

Годраш, который вырос на известняковом плато Буррен, и Марк с Сильвией, которые и вовсе провели всю жизнь среди инсул и храмов столицы, такого тоже не ожидали.

Вода, стекавшая с горных склонов, превратила тропу в бурлящий, грязевой поток. Камни катились под ногами мулов, заставляя животных спотыкаться и реветь от страха. Мы шлепали сначала по щиколотку, потом по колено в ледяной, несущей мелкие камни жиже.

— Держите мулов! — вдруг заорал Годраш, пытаясь ухватить вожжи вырывающегося животного.

И тут Мемнон поскользнулся на скользком камне. Его нога угодила в расщелину, а вожжа от его мула намертво обвилась вокруг запястья. Животное, обезумевшее от шума воды и грома, рвануло вперед. Мужчина закричал: жутко, отчаянно! И его потащило за собой, прямо в кипящую коричневую массу, которая уже несла ветки и мелкие камни.

— Держи! — завопил Кай, пытаясь ухватиться за товарища, но сам едва не свалился.

Я рванулась вперед, инстинктивно вызывая корни из мокрой земли, но они были слабыми, размытыми, не слушались. Моя магия растений тонула в этой потоке.

— Шэр, пожалуйста! — крикнула я, не думая, обращаясь к единственному, кто мог что-то сделать в этом хаосе.

Атлант даже не повернул головы. Он лишь резко развернулся лицом к потоку, его рука взметнулась вверх. И вода… послушалась. Вздыбилась, образовав временную плотину.

Прямо перед несущимся мулом и волочащимся за ним Мемноном бурлящий поток раздвинулся как занавес. Еще один резкий жест и мы оказались в узком, сухом коридоре из воздуха и камня, стенки которого были гладкими, текучими, но незыблемыми водяными барьерами. Мул влетел в этот коридор, потеряв тягу потока, и замер в растерянности. Мемнон, чуть не захлебнувшийся, оказался на мокром, но твердом дне.

— Тащи его! — рявкнул Годраш, уже успевший схватить мула за узду.

Марк и я бросились к Мемнону.

Кай, рыдая от облегчения, помог нам вытащить перепуганного до полусмерти раба из воды и распутать вожжу. Его нога распухла, похоже на сильный вывих, а запястье было содрано до крови, но, главное, он был жив.

— Вверх! Быстро! — голос Шэратана, низкий и властный, перекрыл грохот стихии. Он показывал на крутой склон справа от тропы, где виднелся темный провал. — В ту пещеру!

На этот раз спорить никто не стал. Даже Марк молча поплелся за Годрашем, который, кряхтя, тащил за собой мулов, как домашних собачек, и прокладывал путь вверх по скользкому склону к спасительной пещере.

Шэр держал водяные стены еще несколько минут, его лицо было сосредоточенным, но не напряженным. Просто… делом занят. Потом он опустил руку и стены рухнули, а вода с ревом слилась обратно в единое русло. Плотина рассыпалась.

Пещера оказалась неглубокой, но сухой. Сырой запах камня и пыли после ледяной бани казался райским. Мы ввалились внутрь, тяжело дыша, отряхиваясь, как мокрые псы. Годраш впихнул внутрь мулов и рухнул на каменный пол, издав стон удовольствия. Марк прислонился к стене, закрыв глаза. Сильвия сразу же опустилась рядом с перепуганным Мемноном, ее руки засветились мягким золотистым светом – она принялась лечить его покалеченную ногу. Кай сидел, обхватив колени, и тихо плакал.

Я стояла у входа, глядя на сплошную стену дождя за камнями, чувствуя, как по спине бегут мурашки от холода и… стыда. Мы не послушали, а он спас. Опять. И его молчание было хуже любого упрека.

Шэр вошел последним. Он отряхнулся, и вода буквально стекла с него, ставляя его одежду и волосы почти сухими.

Я вздохнула, собираясь что-то сказать – извинение? Благодарность? – как вдруг почувствовала странное движение у ноги. Что-то холодное, скользкое и цепкое скользнуло по сапогу и вцепилось мне в бедро, чуть ниже пояса.

Все вздрогнули от моего неожиданного вопля. Марк схватился за амулет, Годраш зарычал, Сильвия вскрикнула. Я посмотрела вниз.

На моем бедре сидела… ну, в общем, жаба.

Маленькая, не больше моей ладони, но удивительно цепкая. Кожа у нее была не зеленой, а скорее серо-голубой, с темными, почти черными разводами, как морская галька. Глаза – большие, выпуклые, золотисто-янтарного цвета – смотрели на меня с глупым, наглым любопытством. И цеплялась она не липкими лапками, а острыми, крошечными коготками, впившимися в ткань брюк.

— Эй! Ты как здесь оказалась? — я попыталась аккуратно стряхнуть ее ногой. Не тут-то было. Жабка вцепилась мертвой хваткой.

Шэр обернулся. Его взгляд скользнул по незваному гостю, и в его синих глазах мелькнуло… узнавание? Или… веселье?

Он встал, подошел ко мне и без лишних церемоний нагнулся.

— Привет, малышка, — пробормотал Шэр, и уголок его губ дрогнул в едва уловимой улыбке. Он погладил жабку пальцем по спине, и та зажмурилась от удовольствия.

Он аккуратно, но твердо отцепил коготки жабки от моей ноги. Существо не сопротивлялось, его янтарные глазки с интересом уставились на атланта. Шэр поднял малышку на уровень своих глаз, а потом… вдруг усадил мне на плечо.

Жабка тут же впилась коготками в ткань моей рубашки и устроилась, как дома, явно довольная. Она даже издала тихое, счастливое: «Ква-аарк!»

Я замерла в ужасе.

Что происходит?! Почему она не убегает?

А этот беловолосый нахал лишь усмехнулся и вдруг поднял палец:

— Раз.

Я уставилась на него.

— Что?

— Ой, какая миленькая! — воскликнула Сильвия, на секунду отвлекаясь от лечения Мемнона. — Кажется, ты ей нравишься.

Меня будто молнией ударило. Нравлюсь?.. Этого не было… никогда!

Медленно-медленно и осторожно я протянула руку к жабке, ожидая, что она сейчас сбежит. Она не отпрянула. Наоборот, вытянула мордочку и… лизнула мой палец быстрым, шершавым язычком! Холодно и мокро.

— Ой! — я отдернула руку, но не со страхом, а с… изумлением. Сердце забилось чаще.

Шэр усмехнулся.

— Два.

— Да что ты там считаешь?! — возмутилась я, но уже без прежней злости.

Что-то щекотало внутри. Надежда? Безумие? Я осторожно попыталась взять жабку с плеча, чтобы отпустить у входа в пещеру.

— Иди, малыш, на волю. Там твое место.

Но едва мои пальцы коснулись ее прохладной спинки, жабка взвыла! Не квакнула, а именно взвыла – тонким, пронзительным, обиженным визгом, словно я пыталась оторвать ей лапку! Она вцепилась коготками в ткань рубашки еще сильнее и зажмурилась, всем видом показывая: «Никуда не пойду!»

Шэр рассмеялся. Настоящим, низким смехом, который эхом отозвался в маленькой пещере.