Белореченск оказался исключением.

Город был подготовлен — хоть и по-своему. Старые фортификационные планы были реанимированы. Местные активисты собрали из гражданских дронов подобие оборонной сети. Люди на крышах держали в руках старые винтовки.

Кто-то из старших офицеров Империи потом скажет:

— Они не обороняли город. Они защищали своё прошлое.

Шестьдесят процентов Белореченска пало за сутки.

Районы нового центра, административный кластер, узлы снабжения — всё перешло под контроль Империи. Остатки города — старый сектор и прилегающие леса — удерживались отчаянными бойцами. Империя ввела модули поддержки, направила звенья Гарпий и Когтей, но попытка взять район с воздуха провалилась. В первые минуты были сбиты три модуля, остальные отступили, перегруппировались и атаковали снова.

Группа солдат Леды ушла в леса. Два корабля класса Гарпия были посланы за ними — и бесследно исчезли. Ни сигнала. Ни изображения. Только тишина.

Никто не знал, что произошло. Временами в эфире вспыхивали странные импульсы — зафиксированные как «неопознанные сигналы органического происхождения», — но что они значат, Харонское командование разобраться не смогло. И значения им не придало.

На вершину холма к северу от Белореченска поднялись трое воинов в чёрной форме со знаками отличия Демонов — элитных ударных сил Империи.

Город под ними лежал поверженным. Дым тянулся над руинами. Башни валялись поперёк улиц, как сломанные пальцы великана.

Двое молча смотрели вниз — с восторгом и удовлетворением. Их лица были спокойны, почти торжественны. Победа. Очередная планета. Очередной шаг Империи.

Третья — Лекса — стояла чуть в стороне.

Она не говорила ничего. На её лице — привычная маска дисциплины. Но в глазах блестел отблеск странного сожаления.

Никто не заметил. Никто не понял.

И никто — даже те, кто знали Лексу с академии, — не мог догадаться, о чём она думала в этот момент.

Сначала появилась тяжесть.

Она накрыла Лизу, словно на её свернувшееся калачиком тело поочерёдно забрались сотни пушистых котят. Они ворочались, устраивались поудобнее… и вдруг каждый из них начинал расти. Мгновение — и все уже весили по добрых четыре килограмма, превращаясь в упитанных поросят. Ещё миг — и обратно в комочки. Волна за волной. Становилось трудно дышать, ломило суставы, к горлу подступала тошнота.

Потом пришёл звук.

Сначала глухой, невнятный — как шелест дождя за стеклом. Но с каждым вдохом бормотание становилось громче, чётче, насыщеннее. Ругательства, вырывающиеся из пересохшего мужского горла, рвали тишину.

— Да чтоб тебя…

— Зараза…

— Обжора, отвечай!..

— Скунс тебе в задницу и шипокрыл в кабину…

— А хрен вам!..

С определённой уверенностью можно было сказать одно: голос принадлежал мужчине. И мужчина этот был явно не в духе.

А потом пришёл свет.

Яркий. Резкий. Болезненный. Ослепительный.

Чтобы его увидеть, рыжеволосой девушке, пристёгнутой к спальному месту, пришлось разлепить веки. Она сразу же зажмурилась — свет резал глаза, будто лезвием.

Повторная попытка — с поворотом головы вправо — оказалась успешнее. Перед ней предстала скромная каюта: минимум мебели, металлические вставки на стенах с причудливым узором и яркая картина с котёнком, вот-вот готовым прыгнуть на плюшевого хартуза.

Сквозь сонную дымку мозг цеплялся за образы, звуки, ощущения. Пять ударов сердца — и только тогда пришло осознание.

Это место ей хорошо знакомо. Слишком хорошо.

Это её гоночная яхта.

— Шустрик… — прошептали губы девушки.

Как приговор.

Как предупреждение самой себе.

Ярость пришла первой.

Не осознание ситуации, не страх — именно ярость. Она вспыхнула мгновенно, как выброс плазмы, и хлынула в кровь таким потоком адреналина, что действие снотворного рассыпалось, как пыль под ветром. Тело дёрнулось, пытаясь подняться, но туго затянутые ремни удержали. Девушка зарычала сквозь зубы, потянулась к замкам. Один — щелчок, второй — ещё один. Ремни отстёгнуты.

Девушка села, глубоко дыша. Несколько вдохов — чтобы стабилизировать сердцебиение. Взгляд — на руки, потом на одежду. Комбинезон стандартный, облегчённый, бежевого цвета. За поясом — ничего. Обувь мягкая, без усиления. Защиты нет. Но движение не стесняет — это главное.

Осмотр каюты прошёл быстро и методично.

Резкий поворот головы — взгляд к двери. Та открыта и зафиксирована в этом положении. Из рубки доносится мужской голос: приглушённый, раздражённый. Лица не видно, но по позе ясно — человек сидит за пультом, спиной к ней.

План оформился мгновенно.

Лиза встаёт, одной рукой опираясь о стену. Пару глубоких вдохов — и она полностью пришла в себя. Пять шагов — и поднос, замеченный ранее, уже в руке. Вес ощутим, хват удобный. Без шума, быстро, точно — вперёд. Каждый шаг отмерен. Расстояние до пилота сокращается.

Он сидит за пультом, сосредоточенный. Черноволосый, лет тридцать восемь, крепкое телосложение. На висках — проблески седины. Тёмная рубашка с расстёгнутым воротом, рукава закатаны. Взгляд напряжён, челюсть сжата.

Лиза выходит из тени.

Он чувствует движение за спиной, поворачивает голову —

— Ух ты! Вот это да! Са—

Фраза обрывается. Поднос в её руке движется быстро и точно. Через секунду металл врезается ему в лоб — без промаха.

Голова пилота резко откинулась назад. За ней — туловище. За туловищем — руки. За руками — штурвал. А за штурвалом — весь корабль.

Яхту дёрнуло. Девушка обеими руками вцепилась в спинку кресла, чтобы устоять.

Голова пилота ударилась о верхнюю часть кресла и повалилась набок. Тело послушно пошло следом. За телом — руки, за руками — штурвал. А за штурвалом, как и прежде, — корабль.

Когда его голова добралась до подлокотника, тело решило взять управление на себя. Оно потянуло голову и руки в исходное положение, но не рассчитало инерцию — и завалилось вперёд. Грудная клетка навалилась на штурвал, затем всё тело снова откинулось назад, вжимая мужчину в кресло.

Гоночную яхту бросало из стороны в сторону так, словно она угодила в центр шторма. Безумие длилось всего несколько секунд, но казалось — вечность. Затем всё внезапно стихло. Голова, тело и руки пилота наконец пришли к компромиссу и вновь стали единым целым.

Корабль успокоился. Девушка медленно разжала пальцы и убрала руки со спинки кресла. Она смотрела на результат своей работы без особых эмоций, с холодной сосредоточенностью. На лбу мужчины уже начал наливаться зловещий синяк. Скорость, с которой он рос, говорила о том, что выйдет знатный. Худощавое лицо пилота, на котором всё ещё лежала усталость, медленно наливалось багрянцем.

А затем он открыл глаза.

Для Джона Картера — а это именно он пилотировал гоночную яхту Шустрик — появление разъярённой фурии с растрёпанными волосами и глазами, пылающими такой яростью, что ими можно было бы поджечь двигатель, стало полной неожиданностью.

По словам тех, кто вручил ему тело этой самой фурии, она должна была пребывать в царстве Морфея ещё как минимум два часа. Но что-то пошло не так. Спящая принцесса решила, что её сон окончен — и вернулась в мир живых. Громко и эффектно.

— Ух ты! Вот это да!

Хорошо это или плохо — Картер не успел решить. Потому что фурия не собиралась вступать в переговоры. Она сразу перешла к действиям явно бандитского характера — энергичным, внезапным и, прямо скажем, насильственным.

— Са…

Что именно хотел сказать Джон, осталось тайной. Потому что в этот момент его догнал поднос.

Металлический, тяжёлый, с солидной инерцией — он появился в поле зрения пилота в самый последний момент. Когда что-то изменить было уже невозможно.

БАУМ.

Звук удара, разнёсшийся по всей рубке, стал финальной точкой. Сознание Джона решило, что будет лучше вежливо и без прощаний удалиться в туман. На время.