Но мы здесь. И еда выглядит вполне прилично. И, если повезёт, мне бы хотелось дать своей бывшей жене возможность извиниться перед Лайлой.

Люди сегодня заметно тише, чем вчера вечером, что вполне объяснимо. Мы с Лайлой ушли с вечеринки чуть позже девяти, и алкоголь там уже лился рекой. Уверен, потом его стало только больше.

Мы с Лайлой проходим к буфету, набираем себе завтрак и садимся у окна с видом на горы. Наверное, стоило бы проявить больше энтузиазма и пообщаться с одноклассниками, но рядом с Лайлой мне просто не до других.

Между нами только всё начинается, но это уже кажется чем-то большим, чем всё, что я чувствовал прежде. Это осознание делает меня нервным и тревожным. Я боюсь всё испортить. Боюсь потерять то, что ещё толком не началось.

— Ты наелась? — спрашиваю, когда она отодвигает тарелку.

— Даже больше, чем нужно. Я обычно не завтракаю так плотно.

— Я тоже. Но этот французский тост стоил того.

Через плечо Лайлы я замечаю, как в зал входит Джоселин вместе с Грейс. Выглядит она примерно так, как и можно было ожидать после вчерашнего — одета просто, волосы стянуты в хвост.

Я беру Лайлу за руку.

— Эй, ты справишься одна пару минут? Я хочу поговорить с Джоселин.

Лайла сжимает мои пальцы, в её глазах — тепло, она одобрительно кивает.

— Конечно. Не спеши.

Я вдруг понимаю: Лайла доверяет мне так, как Джоселин, наверное, не доверяла за все годы брака. Джоселин тоже не стала бы мне препятствовать, но обязательно бы зыркнула и потом устроила бы допрос с пристрастием — с подробным пересказом всей беседы.

Это ещё один пример того, насколько Лайла другая.

И напоминание о том, насколько нездоровыми были наши отношения с Джоселин.

— Всё в порядке? — спрашивает Лайла, наверное, потому что я до сих пор просто сижу и смотрю на неё.

Я поднимаюсь, обхожу стол и склоняюсь, чтобы поцеловать её.

— Всё хорошо, — говорю. — Просто ты мне очень нравишься.

Она тянется ко мне, хватает за рубашку и притягивает к себе ещё для одного поцелуя.

— Ну и отлично, — говорит она. — Потому что ты мне тоже очень нравишься.

Когда я оборачиваюсь, Джоселин смотрит на нас.

Я оставляю Лайлу и медленно иду к Джоселин. Останавливаюсь в нескольких шагах от того места, где она облокотилась на стену.

— Доброе утро, Джоселин.

— Утро, да? — с лёгкостью отзывается она. — А я и не заметила.

Я прячу руки в карманы.

— Ты должна извиниться перед Лайлой, — говорю. Я ведь не ради светской беседы подошёл. Так что лучше сразу к делу.

Челюсть Джоселин напрягается, но по тому, что она не может встретиться со мной взглядом, я понимаю — она знает, что я прав.

— Я плохо помню, что вчера было, — бросает она отстранённо.

— А я помню всё. И ты ей должна.

Джоселин вздыхает.

— И ты теперь, значит, её рыцарь в сияющих доспехах, да? Пришёл добиться справедливости?

Я не пытаюсь отрицать.

— Она мне действительно небезразлична, Джос, — говорю, радуясь, что хоть здесь я говорю правду.

Она внимательно смотрит на меня несколько секунд, прежде чем немного опустить плечи.

— Да, — наконец говорит она. — Вижу.

Она обнимает себя руками, внезапно становясь уязвимой — такой я её не видел очень давно.

— Ей нравится ферма?

Я понимаю, что она спрашивает на самом деле: нравится ли Лайле тот образ жизни, который Джоселин отвергла.

— Можешь у неё спросить, — говорю. — Когда подойдёшь извиниться.

Джоселин закатывает глаза, и я, наконец, вижу в ней ту Джоселин, которую помню.

— Ладно, — фыркает она. Отталкивается от стены и идёт к Лайле. Я остаюсь на месте, наблюдая, как она садится на моё место.

Их разговор длится всего минуты три-четыре, но с того расстояния, где я стою, кажется, что он тянется вечность. Наконец Джоселин встаёт и возвращается ко мне. Я с облегчением выдыхаю.

Она останавливается передо мной, качает головой и упирает руки в бока.

— Эта женщина невыносимо милая.

Я не могу не улыбнуться.

— Я рада за тебя, Перри. Всё ещё немного тебя ненавижу. Но всё же рада.

За все эти годы я в уме прокручивал сотни разговоров со своей бывшей женой. Разговоров, в которых я кричу, обвиняю, высказываю всё, что накопилось. И знаете, что удивительно? Мне больше не хочется этого делать. Это облегчение — понять, что я больше не жажду разборок. Я благодарен Джоселин за то, что она извинилась перед Лайлой, и рад, что она за нас порадовалась. Но её одобрение мне не нужно. Она больше не имеет надо мной власти.

Мы прощаемся, и я возвращаюсь к Лайле.

— Готова? — спрашиваю, протягивая ей руку.

Она берёт её, позволяя мне помочь ей подняться. Я обнимаю её, прижимая к себе, и тут же ощущаю, насколько это правильно. После разговора с Джоселин контраст настолько разителен, что меня охватывает паника — я готов на всё, лишь бы не потерять это.

Лайла прижимается ко мне.

— Готова, когда ты будешь.

Я прощаюсь с несколькими друзьями, и мы выходим на улицу, где нас встречает прохладный октябрьский воздух. Пока мы ждём, когда привезут мой пикап, стоим молча, но нам не нужно говорить, чтобы чувствовать связь. Мы выезжаем за пределы города и вскоре оказываемся на шоссе по пути в Хендерсонвиль.

— Спасибо, что попросил Джоселин извиниться, — говорит Лайла. — Ты не был обязан это делать.

— Был. Она вела себя грубо. Извиниться — было правильно. — Конечно, было бы лучше, если бы у неё самой возникло это желание, но уж лучше так, чем никак. — Ты заслуживаешь уважения, Лайла. То, что ты умеешь не принимать всё близко к сердцу, не значит, что ты должна это делать. — Я вспоминаю её признание прошлой ночью о том, как с ней обращался муж. — Я хочу, чтобы ты знала: я никогда не позволю кому-то говорить с тобой так. И сам — тем более.

Она долго молчит.

— Это много значит, — наконец говорит она.

Проходит ещё пара минут молчания, и она спрашивает:

— А можно уже задать вопрос, что будет дальше?

Я перевожу на неё взгляд.

— Ты о нас? Типа, в плане отношений?

Она кивает.

— Я хочу увидеться с тобой снова, если ты об этом. И не только на работе. — Во мне вспыхивает тревога. А вдруг она подумала, что это был всего лишь эпизод на выходные? — Лайла, я вчера не играл в чувства. Я серьёзно. Я хочу встречаться с тобой. Хочу узнать, к чему всё это приведёт.

— Я знаю, — быстро отвечает она. — Я не думала, что ты играл. И я тоже этого хочу. Просто… для меня всё немного сложнее.

— Понял, — осторожно говорю я.

— Из-за Джека.

Вот и Джек. Конечно, он всё усложняет. Я был настолько сосредоточен на Лайле, что даже не вспомнил о нём в контексте нас двоих. А это — не лучший знак.

— Конечно. Мы должны думать и о Джеке. Но уверен, мы справимся, — говорю, убеждая и себя, и её.

— Перри, я не хочу пока ничего ему говорить.

Надежда, которую я носил в себе с прошлой ночи, немного тускнеет.

— Не потому, что ты был бы плох для него. Ты был бы замечательный. Ты и будешь замечательным, — говорит она. — Но ты сам видел, как он зациклен на том, чтобы найти себе отчима. Если он начнёт проводить с тобой время, он снова начнёт строить иллюзии. Я могу рисковать своим сердцем. С его — не так просто.

Всё, что она говорит, имеет смысл. Так даже лучше. Мы сначала найдём почву под ногами, а потом я начну выстраивать отношения с Джеком.

Но и эта мысль вызывает у меня смешанные чувства.

С одной стороны, я чувствую облегчение — никто не ждёт, что я сразу включусь в роль папы. Да я и не знаю, есть ли у меня вообще «режим папы».

С другой — мне не нравится, что это всё похоже на стену между нами с Лайлой. Она не пустит меня по-настоящему в свою жизнь, пока не будет готова впустить в неё и Джека.

— Значит, идём медленно, — говорю. — Проводим время вместе на работе.

Она кивает.

— И я могу иногда нанимать няню. Просто ты не сможешь приходить ко мне домой.

Я провожу рукой по лицу.