Сказал — и замолчал. А я сижу и думаю: «Ну вот, приехали. То есть домой меня никто не отправит. Ни завтра, ни через месяц, ни через сто лет. Великолепно. Меня, значит, похитили в другой мир, а теперь еще и не выпускают». И главное, мало того, что враз неграмотно думать начала, так еще и без истерик, без горя, надрыва… Блин, да я орать должна! Я… не знаю, ну, в истерике биться, рыдать, в обморок!

У меня внутри такая пустота вдруг оказалась… как вакуум. Никаких чувств, никаких эмоций. Никакой трагедии. И сейчас — сколько уже часов прошло? Четыре часа почти, как я узнала о невозможности вернуться домой — я не плачу и не переживаю. Я спокойна, как айсберг. Интересно, это из-за того, что я смирилась? Или от того, что, по сути, и там-то, в моем мире ничего меня не держало? Или я просто такая льдина бесчувственная? Не знаю…

Короче, истерить я не стала. Вместо этого я изобразила трагическую улыбку и сказала:

— Ну, спасибо за новость перед ужином. Надо было сразу сообщить, что я теперь у тебя в аренде на неопределенный срок.

Энтон вскинул брови.

— Ты ведь не сердишься?

— Что ты, — я вздохнула, — я в восторге. Всегда мечтала жить взаперти в непонятной мастерской, с тряпкой в обнимку и питаться местной гастрономической экзотикой. Чего только не сделаешь ради новых впечатлений.

Он даже смутился. Вообще он милый. Застенчивый. И явно умный…

— Пойдём ужинать, — сказал он глухо.

Я, естественно, не спорила. Мы прошли в столовую. Энтон поставил на стол тарелки с чем-то подозрительным: похоже на жареный хлеб, только внутри поджарки булькала начинка, напоминавшая одновременно яйцо и кашу.

— Это что? — я ткнула пальцем в блюдо.

— Сти-брот, — сказал Энтон. — Хлеб с начинкой. Вроде омлета, только проще.

Я вздохнула и осторожно откусила кусочек. Вкус оказался… странным. Половина меня возмутилась, вторая половина решила, что даже вкусно.

— Ну, — сказала я примирительно, — есть можно. А когда ты это приготовил?

— Я не готовил. Я заказываю еду.

Энтон чуть-чуть оживился. Рассказывал о прелестях доставки, важности времени и экономии. А я смотрела на него и думала, что впервые вижу в нем не просто странного механика-кузнеца (кстати, а кузница где? Не видела и не слышала), а какого-то потерянного мальчишку. Может, он и правда не знает, что со мной делать? И ему самому нелегко. Может, он и себя-то он не знает, куда пристроить?

1

Сегодня свершилось невероятное: впервые за все это время меня выпустили из добровольно-принудительного плена и позволили выйти в город! Правда, не без предварительных приготовлений, подготовлений, наставлений… Энтон целый цирк устроил из сборов и подготовки к выходу.

Одежда досталась мне… хм, как бы это сказать? Если я когда-нибудь стану шуткой в чужом анекдоте, то вот она, эта шутка, уже на мне.

Начнём сверху.

Шляпка. Мы ж леди, без шляпки никак, ясное дело. Маленькая, кругленькая, с каким-то нелепым пером сбоку, которое, кажется, отвалилось бы при первом же сильном ветре, но Энтон уверял, что так и задумано — «для шарма». Я ему сказала, что если это «шарм», то я скорее похожа на потрёпанную курицу, которая решила поиграть в аристократку. Он не обиделся — только буркнул: «в городе таких кур много, никто не отличит».

Платье. Бордово-серое, совершенно безликое, и при этом ужасно длинное. Не просто в пол, прям с запасом. Я в нём чувствовала себя как в палатке. Энтон, видимо, решил, что чем больше ткани, тем меньше шансов, что на меня кто-то будет пялиться на улице. Считаю этот аргумент весьма сомнительным: палатки, например, всегда бросаются в глаза, в структуре любого пейзажа. Но на платье все не закончилось!

Поверх платья мне велели надеть плащ. Тёмный, с высоким воротом, будто я собралась играть роль злодея в дешёвом спектакле. Но плащ оказался полезным: он скрывал хотя бы наполовину нелепости платья.

А теперь самое весёлое — обувь. Чудо-ботинки, скрипящие при каждом шаге так, что меня можно было бы использовать вместо уличного оркестра. Уверена: если я попаду в городскую толпу, люди будут не меня видеть, а слышать. «Ага, идёт Агата, вон по скрипу слышно».

Пока я вертелась перед зеркалом, Энтон стоял рядом и выдавал наставления:

— Во-первых, не смотри всем подряд в глаза. И не разглядывай никого, поняла? И ничего не разглядывай!

— А куда, спрашивается, смотреть? В землю?

— Лучше всего в даль. Люди тогда решат, что ты задумчивая. А главное — воспитанная.

— Я и есть задумчивая.

— Во-вторых, не улыбайся.

— Прекрасно. Платье-скатерть, скрипучие сапоги и унылая морда. Это уже не прогулка, это маскарад удручённых личностей.

— В-третьих, не заговаривай первая. И если заговорят с тобой, отвечай коротко. А лучше улыбайся и молчи. Я сам все скажу. Поняла?

— А можно просто рычать, как твой приятель-дракон. Тоже ведь коротко. Да?

Энтон посмотрел на меня так, будто мысленно уже пожалел, что вообще решил меня выпускать.

Но вопрос проигнорировал.

И вот тут я наконец не выдержала и спросила:

— Скажи, пожалуйста, а чем я так от вас всех отличаюсь? Ну ладно, одежду мы заменили, но я же вроде человек, руки-ноги на месте, хвоста нет, клыков тоже. Что во мне такого подозрительного?

Энтон долго молчал, крутил в руках отвёртку (он всегда что-то крутит в руках, когда думает), а потом произнёс:

— Понимаешь… ты слишком настоящая.

Вот это заявление меня выбило из колеи. Настоящая? В смысле — остальные ненастоящие? Манекены? Картонные декорации? Я так и не добилась от него внятного объяснения. Только отмахнулся: — Потом сама поймёшь. Делай что сказали и не выпендривайся! — разозлился он.

В итоге я выдохнула, нацепила свой плащ и решила смириться. Хотя, честно говоря, идти в таком виде в город — всё равно что добровольно подписаться на звание «самая странная прохожая недели».

К тому же Энтон наказал мне держаться рядом и «ни в коем случае не отходить дальше, чем на два шага». Я теперь выгляжу не просто спутницей, а самым настоящим телохранителем наоборот: обычно телохранитель охраняет, а здесь охраняют от меня.

И вот, представьте: идём мы с ним по улице. Он — сосредоточенный, мрачный, шаг уверенный. Я — скрипучая, задумчивая, с выражением лица «мне очень грустно, но я никому ничего не скажу». Господи, уржаться просто.

Толпа действительно не обратила на меня особого внимания. Да и не одна я скрипела. Но я громче всех. Один мальчишка ткнул в меня пальцем и сказал: «Смотри, мама, вон тётя скрипит!» Но мама его дёрнула за рукав и шикнула: «Не смотри, это невежливо». Ничего, мелкий, научишься.

Из нашей прогулки по центральным улицам города я сделала два вывода:

В городе действительно много странных персонажей, раз даже я не произвела фурор.

Энтон всё же кое-что понимает в конспирации.

Хотя мне всё ещё непонятно, зачем вся эта осторожность. Может, он и прав — я слишком настоящая. Но пока что я чувствую себя просто слишком нелепой.

2