А впрочем, дорогой дневник, есть во всём этом и вполне очевидное и неплохое. Вчерашний вечер показал, что мой брак, похоже, уже стал не только моей проблемой. Стив явно будет страдать, контролировать и проверять — то ли из чувства долга, то ли из аристократического заносчивого любопытства. Энтон же… Энтон в своём похмельном виде похож на мальчишку, которому дали слишком сложный конструктор. Но даже в таком состоянии он смотрит на меня так, будто я — не случайная девушка из другого мира, а часть его собственной, очень хрупкой, но невероятно дорогой конструкции.

Я ещё не знаю, что с этим делать. Но знаю точно: завтрак я готовлю завтра снова. На этот раз — овсянку. Пусть страдают, раз уж всем это так нравится!

Я тихонечко сидела, Стив и Энтон смирно сидели друг напротив друга.

— Энтон, — торжественно начал Стив, прокашлявшись и придвинув к себе кружку с остатками воды поближе, — я пришёл к выводу. Брак — это, если подумать, не столько союз сердец, сколько договор между двумя сторонами.

— О, — мрачно кивнул Энтон, — именно договор. Со множеством приложений, сносок, печатей и приписок. А главное — с пунктами, которые никто не читает, пока не приспичит…

— И всё же, — продолжал Стив, вцепившись в стол так, будто он был кафедрой, — брак полезен для общества. Он дисциплинирует мужчину, отнимает у него свободу, зато в обмен даёт чувство порядка.

— Браво, джентльмены! — а что? Я решила вмешаться. В конце-концов, мой жених и моя свадьба! — Удивительно, что у вас хватает духа рассуждать о вещах, в которых вы оба так же компетентны, как утка в верховой езде. И я надеюсь, все помнят, что наш брак — это фикция? И рассуждаете вы тут исключительно гипотетически?

Я аж сама своей тирадой довольна осталась. А главное, каково сказано, а?

— Мы подходим к этому философски, — с достоинством возразил Стив, покосившись на меня. — И, смею заметить, наш взгляд трезв и основателен.

— Ага! — рявкнула я. И больше ничего не сказала! Пусть понимают как хотят.

Энтон флегматично жевал хлеб и, не глядя на друга, добавил:

— Стив, если брак — это договор, то у Агаты в нём будет пункт о праве на сарказм без ограничений.

— И пожизненно! — вставила я, довольная как кошка.

Мужчины переглянулись и одновременно вздохнули.

Стив поднялся, поправил жилет, и, несмотря на бледность, изобразил что-то похожее на аристократический поклон, достойный и учтивый, почти.

— Ну что ж. Раз уж вопрос решён и не подлежит апелляции, пора готовить родню. Пусть знают, какой подвиг я совершил, — вздохнул министерский клерк. — А мне это предстоит пережить, Агата. Вам ни на секунду не хочется проявить сочувствие?

Я прищурилась. Хотела ответить, но передумала. Парня было искренне жаль, настолько несчастным он выглядел.

— О, это будет самой ошеломляющей новостью за последний год, — пробормотал Стив, закутался в плащ и не прощаясь направился к двери.

Пошатываясь после замечательно проведенного вечера с другом и, к сожалению, чуть больше, чем позволял его титул, граф Северных Часов, наследник Огненной Печати, отправился объяснять родственникам, что его будущая жена — это катастрофа, от которой невозможно ни спастись, ни отказаться.

Я всегда подозревала, что приём в честь собственной помолвки — это нечто среднее между ярмаркой тщеславия и экзаменом на сообразительность. Но чтобы экзаменаторы оказались столь воодушевлёнными, словно за каждый мой неверный ответ им полагается по новой карете с гербами… этого я, признаться, не ожидала.

Но начну с начала. Платье мне пришлось надеть то же, что было на мне во время памятного (и не только мне) визита в министерство. Под пристальным наблюдением Энтона я надела шляпку, плащ, удостоилась ворчливого неодобрения того, что не умею все это носить — Энтон явно психовал куда больше меня.

В целом, дорога была короткой, шумной и веселой. Паровой дилижанс, к дверце которого Энтон перед отправкой безуспешно пытался приделать ручку (я надеюсь, что это была ручка, а не бомба), хрипел и трясся всю дорогу. И если бы путь до места, в котором моя дражайшая драконья половина должен был представить меня родне, занял бы больше десяти минут, ей-Богу, я сама превратилась бы в огнедышащее чудовище.

Мы прибыли как раз вовремя.

Зал сиял свечами и лампами на паровых подвесах, запах жареного фазана мешался с едва уловимым ароматом машинного масла (очевидно, Стив не рискнул пригласить меня в дом без хотя бы пары латунных механизмов для уюта). Столы ломились от блюд, а бокалы наполнялись быстрее, чем я успевала замечать. А гостей собралось… как шестеренок в механизме.

А потом началось…

Первым, разумеется, встал сам Его Светлость, слегка поправив манжеты и возложив на себя всю тяжесть дипломатии:

— Дамы и господа! — провозгласил он, и мне показалось, что его голос специально отрепетирован перед зеркалом. — Сегодня мы собрались, чтобы почтить начало благословенного супружеского союза, столь необычного, сколь и… судьбоносного.

Толпа зааплодировала, вино вспыхнуло в бокалах. Я чуть не прыснула от смеха: судьбоносный союз, в который нас загнала сама судьба в виде одной весьма неделикатной книжечки... ну да, ну да. Но ладно, пусть звучит романтично.

Потом тосты посыпались как горох: кузен, тётушка, пожилой дядюшка с моноклем. Все наперебой желали нам счастья, детей (почему непременно троих?!), и «сохранения огненной печати в достойных руках». Я, конечно, могла уточнить, что в моих руках эта печать скорее всего расплавит кастрюлю, но благоразумно промолчала.

Затем началось настоящее испытание. Родственники дружно ринулись рассматривать меня, знакомиться и общаться.

— Милая, — обратилась ко мне тётушка в кружевном жабо, — а как вы намерены совмещать обязанности жены с положением в обществе?

Я вообще не поняла, о чем она. Какие еще такие обязанности и положение? Пришлось выкручиваться. Я улыбнулась и прощебетала:

— Думаю, буду совмещать, как обычно совмещают несовместимое. Например, чайник и паровой котёл: шумно, но работает.

Хохот за столом. Это один из престарелых родственников решил, что я пошутила? Зато тётушка обиженно поджала губы.

Следующим оказался тот самый дядюшка с моноклем. Добродушный на первый взгляд, да и на второй тоже. Добродушная улыбка плавала среди морщин. Вот только взгляд маленьких, глубоко посаженных глаз у него был… как у голодной акулы.

— Скажите, барышня, — ласково проворковал он, — каково ваше происхождение? Мы ведь, сами понимаете, должны знать, с кем имеем честь…

Я сделала самое невинное лицо на свете:

— Ах, происхождение? Прекрасное! Я родилась там, где точно никто не был, и именно поэтому нам с вами будет так интересно общаться.

Стив чуть не поперхнулся вином, Энтон прикрыл рот ладонью, делая вид, что кашляет.

Потом пошли вопросы о кулинарии («умеете ли готовить фазана по северному обычаю?» — умею, если фазана заменить на курицу, а северный обычай — на рецепт из поваренной книжки моей бабушки), о светском этикете («в какой руке держать веер?» — в той, что не занята бокалом), и даже о немного философии («какова, по-вашему, истинная природа брака?» — скорее всего, природа степная: ветер гонит, пыль поднимает, но, если вовремя остановиться, можно развести костёр и сварить суп).

Чем дальше, тем веселее. Родня пыталась поймать меня на незнании «тонкостей», а я всё равно выкручивалась. Где-то откровенной наглостью, где-то шуткой, а где-то иронией, которая так и просилась наружу. На будущего счастливого мужа я не смотрела. А зачем? Пересчитывать новые седые волосы на его драконьей башке?