Кстати о юморе. Энтон сейчас в своей мастерской. Я туда зашла по-тихому, но он всё равно заметил — у него, наверное, где-то встроенный датчик движения, причем, встроенный в него, в затылок, например.

Сидит, значит, Энтон, согнувшись над столом, вокруг — горы деталей: латунные винтики, шестерёнки, стеклянные трубки с бледно-синим светом. Работает над новым механизмом. С виду — коробочка размером с чайничек. Но я-то знаю: из этой коробочки вырастет очередной монстр с ногами на шарнирах и с глазами на гироскопах.

— Это что? — спросила я осторожно.

— Наблюдатель, — отрезал он.

— Шпион?

— Страж, — уточнил мастер и отвернулся, ещё глубже ушёл в свои чертежи. Дал тактично понять, что шла бы я отсюда.

Я решила не спорить. Когда Энтон погружается в работу, он одновременно похож на вдохновлённого идеей учёного, гениального безумца и ребёнка, которому наконец-то разрешили разобрать будильник. В такие моменты он совершенно забывает, что вокруг есть мир и что в мире существую я. Хотя… приход мой заметил… Наверняка из-за своей жадности: там не трогай, туда не смотри…

Я покашляла. Раз, другой. На третий он всё-таки поднял голову.

— Ну? — недовольно спросил он. — Что еще?

— Можно я приготовлю ужин? Настоящий. Ну, хотя бы суп.

— Ужин? — переспросил Энтон так, будто это было заклинание на неизвестном языке. И почесал нос.

— Да. Еда, понимаешь? Не жидкость из твоих склянок, не крошки, случайно упавшие на чертёж, а… ну, человеческая еда.

— Ну, у нас есть сухие пайки, — сказал он осторожно. — Это съедобно. Даже вкусно.

— Вот именно. И если ты ещё раз попытаешься накормить меня пайком, я сбегу в ближайшую лавку и обменяю твой любимый гаечный ключ на буханку хлеба.

После этого он, кажется, сдался. Хотя вроде и не сопротивлялся…

И вот я на кухне. Скажу честно: обстановка там такая же, как и всё в этом доме. Плита — не плита, а агрегат с медными трубами и рычагами. Чтобы зажечь огонь, приходится крутить вентиль, потом стучать по боковой панели (не спрашивайте зачем, но без этого не работает). Кастрюли — как маленькие котлы на пароходе. Вода очень своеобразно подается.

И самое главное — Энтон стоит рядом. Прям-таки нависает. Следит за каждым моим движением.

— Ты уверена, что так кладут соль? — спрашивает он с видом главного контролёра Вселенной. — Точно сейчас?

И это я всего лишь щепотку соли взяла! Щепотку!!!!! А он уже бухтит.

— Энтон, если ты ещё раз спросишь про соль, я брошу тебя в кастрюлю.

— В котёл, — уточняет он серьёзно.

— В суп, — отвечаю я ещё серьёзнее и добавляю: — А если заговоришь про другие ингридиенты — сам ими станешь.

Через полчаса на плите булькает суп. Настоящий, ароматный суп! Борщом удивить не получилось — эти странные люди свеклу, оказывается, не выращивают. Вообще. Энтон принюхивается, как будто боится, что это очередной эксперимент, способный взорваться. Потом осторожно пробует: с краешка ложечки. И… вот оно. Этот гном, грозный механик и кузнец, величайший предприниматель и строитель гигантских железных монстров, улыбается. Причём по-настоящему.

— Это… вкусно, — говорит он.

— Ещё бы, — отвечаю я, делая вид, что совершенно спокойна, хотя внутри прыгаю от радости.

— Ты… волшебница.

— Нет. Я просто умею варить суп.

Уточнять, что это щи я уже не стала. По тарелкам разлила и Энтон понес на стол, и приборы принес, и даже хлеб в доме нашелся!

И знаете, в этот момент я поняла, что, может, и вовсе не хочу возвращаться домой. Потому что дома никто никогда не смотрел на мои кулинарные произведения так, как Энтон сейчас смотрел на кастрюлю. И пусть я обручена с нервным драконом, живу в захламленной грязной мастерской, среди абсолютно идиотских изобретений и странных приборов. Пусть. Зато интересно. И тут я чувствую себя... нужной. Ну хоть вот Энтону. А чувствовать себя нужной — это, как показывает практика, лучше, чем несчастный соседский библиотекарь с тонкими пальцами и задумчивым взглядом.

Иногда мне кажется, что я живу не в этой стимпанковой пародии а Лондон, а стала героиней какой-нелепой пьесы, написанной слегка подвыпившим драматургом, который перепутал жанры. Вчера — триллер, сегодня — мелодрама, завтра, кто знает, может быть, кукольная комедия с элементами мюзикла.

Вечером к Энтону заявился Его Светлость лорд Стив Флеймурн, граф Мидлендский, наследник Огненной Печати и прочих достоинств, о чем я была хмуро проинформирована сразу же, как только открыла дверь. Пожаловали мой нервный ненаглядный и начали с главного: с титулов. Судя по тому, как он без запинки проговаривал все свои регалии, делать это ему приходилось часто.

Значит, Стив пришел, рассказал мне, в какую семью я вхожу (хотя я не спрашивала) и прошел к Энтону в мастерскую. Я дверь закрыла и потопала за ним.

Зашел, значит, Стив в мастерскую и прям с порога трагически: “Все пропало, гипс снимают, клиент уезжает”...

Шучу. Но интонации были те же, когда он сообщил трагическим баритоном:

— Друг мой, всё кончено!

Я, признаться, даже подпрыгнула. Решила было, что началась война, на нас напал соседний город-государство или взорвался какой-нибудь очередной паровой котёл. Или книжечка превратила Стива в многоженца, и он пришел отказаться от меня, выбрав вторую (не переживу, ей-Богу!). Но нет. Всё оказалось гораздо хуже.

— Брачное соглашение, — произнёс Стив, словно читал траурный приговор, — брачное соглашение расторгнуть невозможно. Придется жениться.

Тут я уронила черпак. А Энтон — свой гаечный ключ. Мы синхронно посмотрели на гостя, как на человека, который добровольно съел сразу две кастрюли касторки.

— Что значит «невозможно»? — осторожно уточнил Энтон.

— То и значит! — трагически взмахнул рукой Стив. — Я должен жениться на мисс Агате.

И тут наступил тот редкий момент, когда мне самой захотелось позаимствовать у Энтона его гаечный ключ. Потому что одно дело — быть обручённой с драконом. А совсем другое дело — когда про это в голос, с горечью и несчастьем, со всей мировой скорбью, начинает разглагольствовать жених, причём с видом нотариуса при исполнении самой нелюбимой процедуры.

— Признайся честно, — сузил глаза Стив, — не ты ли подговорил Агату провернуть всё это? Чтобы легализовать её пребывание здесь?

Я возмущённо зашипела, как чайник на полной мощности:

— Это ещё что за намёки!

Энтон неуверенно поклялся всей своей мастерской и даже самым ценным в ней — наковальней — что ни в чём не виноват, и вообще, если кто и виноват, то исключительно вселенская бюрократия и чернильные чудища Министерства. Но трагический пафос всё равно не сходил с лица этого невоспитанного дракона-графа, так что Энтон — с тяжёлым вздохом — достал бутылку чего-то янтарного, явно не чая.

— Пей, — сказал он другу. — Тебе понадобится.

Я наблюдала, как два уважаемых джентльмена в моём присутствии превращаются в философов-пьяниц. Первый бокал — за «погибшую свободу». Второй — за «невесту, которой лучше бы не существовать на свете» (это я, между прочим! И я все слышу, о чем не преминула прошипеть, подавая этим друзьям-алкоголикам закуску и чистые стаканы). Третий — за «братство несчастных женатиков».