— А люди? — спросила я, отложив ложку. — Они как живут в этом? С таким-то воздухом? Как дышать?

Он пожал плечами.

— Привыкают. У кого хватает денег — ставят фильтры, покупают маски. Остальные… живут, пока живут. Да людей тут мало, они в основном подальше от города…

— А ты, значит, не типичный и в городе? — я прям и правда от сытости осмелела. Похлебка из корешков только выглядела странно, а так оказалась густая, сытная и даже вкусная.

— А мне что сделается? — удивился он. — Я ж не человек, мне и дышать не всегда надо, и смог мне не вреден.

Нормально, да? Он еще и мутант? Нет, псих, точно. Конечно, я постаралась небрежно так, как само собой разумеющееся, уточнить, какой расы мой разлюбезный хозяин.

— Так гном я. Кто ж еще ковать может? — удивился Энтон.

Ага, действительно. Больше ж ни у кого рук-то нет, чтобы ковать-то!

Да и на гнома он реально не тянул. Гномы, они какие? Правильно: мелкие, бородатые и в шапочках. Ладно, шапочки отбросим как несущественное. Но этот-то не мелкий и не бородатый! Обычный парень, на вид чуть меня постарше, сутулый, неловкий какой-то… ну гном же, ясно.

— А гномы значит, отличаются тем, что ковать могут? — невинно спросила я, кося под этакую барышню. Таким можно быть глупенькими. Я даже ресничками похлопала для большего соответствия роли. А мой хозяин, глядя на это все, вдруг начал поперхиваться похлебкой. Пришлось вставать, мимо всего длиннющего стола топать, чтобы похлопать по спине и облегчить дыхание Энтону.

Не сразу помогло, но сработало.

— Ну так как насчет гномов? — спросила я, вернувшись на свое место.

— Ну, люди, они ж смертные. А гномы куда дольше живут, — пробормотал Энтон. — Опять же профессии: людям, им только землю обрабатывать, и то присмотр нужен. А механизмы или что потоньше — это не для их ума уже, — сказано было так, будто он говорил не о людях, а о каких-то ненужных деталях. — Ну и так, внешне они пониже может.

— Ага. А еще кто здесь есть?

Я честно просто так спросила! Я ж не ожидала, что он перечислять начнет!

— Драконы. Они в правительстве, в министерствах. Умные потому что. Еще эрчаны. Эти леса валят и топливо делают, в шахтах работают. У них кожа бледная такая, и глаза светятся. И вещи. Их либо сделали уже разумными, либо магия случилась. И они ожили.

Информативно, но ни фига не понятно. Ладно, оно мне и не нужно. Потому что сейчас я главный вопрос задам и все наладится. И я спросила:

— А домой ты меня когда отправишь?

И вот тут мой хозяин еще больше ссутулился, напрягся и заерзал.

— Ладно, — говорю, — расслабься. Чини свою машину. Но не долго. Я домой хочу. И давай тогда еще вот о чем договоримся: завтрак должен быть!

Грозно на него смотрела-смотрела, пока он что-то успокаивающе-положительное не забормотал. Ну и вот. Надо было обстановку разрядить и я спросила:

— Красивое здесь хоть что-то бывает?

На этот раз он задумался еще дольше.

— Бывает. Когда праздник. Тогда фонари зажигают.

Ага, пипец как красиво.

— А закаты там? Или небо звездное? Это как?

А Энтон глаза на меня таращит и молчит.

— Ладно, — говорю. — А достопримечательности в городе есть? Сходить бы, пока машина чинится. Когда я еще в Лондон-то попаду!

А он на меня с таким суеверным ужасом смотрел, вообще.

— Что не так? Я одета немодно? Да наплевать мне, — продолжаю прикалываться.

— Нельзя! — наконец с трудом выдавливает мой хозяин из себя. — Вообще нельзя, мисс Агата. Ты же незаконная здесь! Тебя же дефрагментируют, если найдут! И меня тоже.

Даааа… он ляпнул и объяснять не стал. До комнаты меня, трясущийся, проводил, запер, а я теперь сижу, записываю это все у окна и думать не хочу, что такое “дефрагментируют”.

Отперли меня утром — уже прогресс. Спустились с хозяином вниз, и он меня так аккуратненько начал к мастерской своей подталкивать. И тряпку, подлец, вручает — приберись, мол.

Правда, завтрака не оказалось. Я сначала намекала-намекала, а потом напрямую спросила: где моя тарелка?

Энтон опять что-то забормотал, но меня бормотаниями не купишь. Значит, как тряпку мне в руки совать — это он первый. А как еды нормальной гостю на стол поставить - это у нас не принято.

— Агата, — говорит, — вы же знаете, у меня с хозяйством… сложные отношения.

— С хозяином у меня тоже, — отрезала я, — но это не мешает вам требовать от меня уборки.

Он на это ухмыльнулся. Да, ухмыльнулся! А я, между прочим, голодная. А когда я голодная — я злая. А когда я злая — я чувство юмора намертво теряю, между прочим.

А Энтон скрылся за какой-то дверью — это точно не кухня была — и принес мне две мисочки. И поставил передо мной.

В одной миске плавало нечто… серо-зеленое, напоминавшее кашу, но временами вспыхивавшее слабым фиолетовым светом. Я сперва решила, что меня дурят и подсунули светлячков, но когда ткнула ложкой, субстанция зашипела и как-то подозрительно втянулась внутрь, будто сама себя ела.

— Это что? — подозрительно уточнила я.

— Питательная смесь, — гордо сообщил Энтон. — Полностью сбалансирована. Один прием пищи заменит легко три.

— По вкусу тоже? — я осторожно поднесла ложку к носу. Запах был… ну, скажем так: если бы серный источник встретился с карамелью, а сверху эту встречу залакировали корицей и помидором — вышло бы это.

Я все-таки попробовала. На языке развернулась целая гамма ощущений: от сладкого до металлического привкуса, а в конце будто кто-то щедро посыпал все солью. Я съела три ложки и сдалась.

— Вы этим питаетесь постоянно?

— Ну… не всегда. Иногда я забываю приготовить.

— А это называется «приготовить»? — Я ткнула ложкой в остатки.

Энтон пожал плечами и был готов начать лекцию о том, как его кашка восстанавливает силы и улучшает когнитивные функции, но я грозно оборвала:

— Кофе к булочке есть?

Там во второй мисочке лежала вполне милая булочка. Я на нее возлагала большие надежды. И зря! Потому что стоило мне только руку протянуть к ней — как она пищать начала. Я руку отдернула тут же. Я-то не завтрак!

К счастью, кофе нашелся. Он был отвратительный, пережженный и горчил так, будто его заваривали на углях, но по сравнению с сияющей слизью и верещащей булочкой (она, кстати, замолчала, как только я руку от нее убрала и попискивать начинала только когда я на нее смотрела) казался божественным напитком.

После завтрака (ну, назовем это завтраком, хоть я и не уверена, что мой желудок согласился) я взялась за уборку. А что еще-то? Да мне и понравилось: берешь детальку, протираешь — и она сияет, кладешь в кучку к другим таким же деталькам — и понимаешь, что мир становится более упорядоченным, пыль протрешь — вообще красота!

Мастерская, похоже, давно уже пребывала в состоянии хаоса. И это еще мягко сказано. Казалось, что сюда десятилетиями сносили всякий металлолом, старые бумаги — я тут и газеты нашла, и вырванные страницы из книг, — куски проводов, непонятные кристаллы и обломки механизмов. В воздухе пахло железом, пылью и какой-то сладковатой гарью.

Закончив со столом, я переместилась на подоконник. Наваленные ящики, преисполненные пятен, пыли, паутины и грязи, просто-таки поразили мое воображение. Я вывалила все из них и начала перебирать. В первый ящик складывала шестеренки, протирая их предварительно; во второй пошли разнообразные медные трубки; в третий — линзы. Одна из линз была огромной, мутной, с лопнувшим стеклом. Я поднесла ее к глазу, хотя что в этой мути исцарапанной можно рассмотреть, и обалдела. Только представьте, внутри я увидела практически бескрайнюю зеленеющую равнину и лес на горизонте, и замок в дымке, там же, у горизонта. А я как будто мчалась по этой бесконечной равнине под ярким синим небом…