— Когда это случилось, Стоун? Когда его осудили?

— Почти тринадцать лет назад. Мне было восемь, когда мой мир рухнул. Когда отца посадили за преступление, которого он не совершал, мама погрузилась в пучину отчаяния. Я только пошла в третий класс, когда фактически стала взрослой – той, кто должен был собирать осколки ее разбитого сердца и следить, чтобы она совсем не пропала.

— Это слишком тяжелая ноша для маленькой девочки, Стоун.

— Я никогда не была маленькой девочкой, Финн. Я никогда не могла позволить себе такую роскошь.

— Поэтому ты и изучаешь право? Хочешь стать адвокатом?

— Что-то вроде того. Я хочу получить власть, чтобы поменять законы этой страны. Хочу сделать систему справедливее, чтобы невинные люди не думали, что признание вины – их единственный шанс.

Я отбрасываю непокорную прядь с ее лица, и мое сердце наполняется восхищением. Стоун сформирована своим прошлым. Там, где другие согнулись бы под ударами судьбы, она бьет в ответ. Она никогда не отступала – даже в восемь лет.

— Если кто-то и способен на это, то только ты, Стоун. Я уверен в этом, как в том, что звезды загораются по ночам.

— Мне не нужны твои комплименты, Финн. Я рассказала это не для этого.

— Тогда зачем?

Ее глаза медленно открываются, изумрудные глубины сияют влажным блеском, и я снова теряю дар речи.

— Моя мама так и не оправилась после того, как отца посадили, Финн. Такая любовь – редкость, но смотреть, как она разрушается, невыносимо. Любить так сильно, что дыхание другого становится твоим кислородом… Меня это ужасает.

— Я понимаю, Стоун. Все в порядке, – тихо говорю я, стараясь успокоить ее тревогу. — Нам не обязательно говорить о твоих родителях.

— В том-то и дело. Я говорю не о них. Пожалуйста, Финн, просто позволь мне сказать, пока хватает смелости.

— Хорошо.

Она трижды сглатывает, и мое глупое сердце бешено колотится в ожидании ее слов.

— Я никогда не понимала, как один человек может так сильно влиять на другого. Как любовь может калечить так же легко, как и исцелять. Я не хотела этого испытывать, и всю жизнь держала всех на расстоянии, чтобы никто не мог сделать меня такой беспомощной. Мне нравится все контролировать, Финн. Нравится, когда последнее слово за мной.

— Знаю, что нравится, – нежно улыбаюсь я.

Ее глаза расширяются, щеки розовеют, и она хватает мою руку обеими ладонями, прижимая к своей груди.

— Но, кажется, я где-то ошиблась. Кажется, я больше не контролирую ситуацию. В то воскресенье, когда ты ушел… Мне показалось, что ты унес с собой часть меня. И я испугалась, что ты больше ее не вернешь. А потом я четыре дня не получала от тебя никаких вестей и постепенно сходила с ума.

— Правда?

— Да. И, если честно, я ненавидела тебя все эти дни, пока ты держался в стороне. Серьезно, просто бешено ненавидела. Не смей так больше делать, красавчик, – ее голос звучит сердито, но слезы в глазах выдают совсем другие эмоции.

— О чем ты, Стоун?

— Честно? Сама не знаю. Знаю только, что не хочу прожить и дня, не видя тебя. Не будучи рядом с тобой. Понимаешь?

Уголки моих губ расплываются в улыбке.

— Да, понимаю. Я чувствую тоже самое.

Она крепче сжимает мои руки, закрывает глаза и выдыхает – долго, с облегчением.

— Тебя это пугает? – спрашиваю я, придвигаясь ближе.

— Да.

— Не думал, что Стоун Беннетт вообще способна бояться, – пытаюсь пошутить, чтобы разрядить обстановку.

Она открывает глаза – изумрудные глубины все еще блестят от слез – и мое сердце подскакивает к горлу. Я не готов к такой ее беззащитности.

— Но это так. Ты пугаешь меня, Финн. До чертиков.

Я обхватываю ее за шею, и ее голова опускается мне на плечо.

— Я тоже боюсь, Стоун, – хрипло признаюсь я, крепко прижимая ее к себе.

— Правда? – ее шепот растворяется в моей шее.

— До чертиков, – нервно усмехаюсь я.

Она поднимает голову, заглядывает мне в глаза и спрашивает:

— И что нам теперь делать?

Я провожу большим пальцем по ее сочной нижней губе и отвечаю:

— Бояться вместе. Потому что с тобой я чувствую себя как никогда живым.

Ее легкая улыбка сводит меня с ума. Я больше не могу терпеть. И целую ее. Так, чтобы она поняла, как сильно пугает меня. И как я жажду, чтобы это чувство осталось со мной навсегда.

Ее пухлые губы приоткрываются, впуская меня, давая попробовать себя, а пальцы впиваются в мои волосы. Мои руки скользят вниз по ее упругому телу, и нежный поцелуй быстро превращается в вулкан желания.

С Стоун всегда так. Всепоглощающе. Ни с чем несравнимо.

Ее нога обвивает мое бедро, и я знаю – еще секунда, и она окажется сверху, сводя меня с ума. Но я хочу, чтобы сегодня все было иначе. Хочу, чтобы мы прикоснулись к тому, что пугает нас больше всего, и дали этому сжечь нас дотла. Я переворачиваю ее на спину, оказываясь сверху, и ее глаза распахиваются от неожиданности.

Без лишних слов срываю с нее футболку, спускаюсь ниже, чтобы исследовать каждый сантиметр ее тела. Целую и покусываю ее грудь, стаскивая шорты. Ее дрожащие руки тянутся к моим штанам, пока я не скидываю их вместе с боксерами. Прежде чем успеваю накрыть ее тело своим, мой рот берет надо мной верх, и я опускаюсь между ее бедер. Она вздрагивает, едва мой язык касается ее пылающего центра, и вся ее сладость оказывается на моем жадном языке.

— Финн… – стонет она, полная нетерпения.

— Дай мне себя. Дай мне всю себя, – умоляю я, вгоняя язык глубже и впиваясь пальцами в ее бедра.

Не проходит и двух минут, как ее тело приподнимается с кровати, выгибаясь от оргазма, разрывающего ее надвое. Она кончает, пока я высасываю ее возбуждение, капающее на мой подбородок.

На мой взгляд, она кончила слишком быстро, и я мысленно беру на заметку в следующий раз растянуть это на часы. Я заставлю ее ждать. Доведу до исступления. И только тогда позволю кончит.

Когда я поднимаюсь к ее губам, облизываясь, ее взгляд пронзает мою грудь насквозь. Словно она намеренно пробивает брешь в моей броне, чтобы пробраться внутрь и навеки сделать меня своим. Ее звездные глаза стали бездонными омутами, в которых я готов утонуть, желая, что бы эти прозрачные зеленые воды смогли очистить меня и смыли мои грехи.

Я нависаю над ее расслабленным после оргазма телом, но ее ноги тут же обвивают мою талию, словно приглашая меня совершить сладкое безумие. Я вгоняю в нее свой ноющий, твердый член и наши сливающиеся воедино стоны звучат, как ангельская симфония, низвергнутая с небес.

— Вот где я хочу быть всегда. Внутри тебя. Всегда с тобой, Стоун, – хрипло шепчу я, погружаясь в ее влажную киску.

Она стонет, когда я не спеша проникаю глубже, ее ногти впиваются в мою спину, оставляя следы с каждым моим яростным толчком. Я приникаю губами к ее шее, замедляя темп, сводя нас обоих с ума.

— Я мечтаю об этом каждую ночь перед сном. Но когда просыпаюсь, все, чего я хочу, – это лишь услышать твой голос. Только твой голос, Стоун, – признаюсь я.

— Финн! – восклицает она с мучительным стоном.

— Я придумываю поводы, чтобы увидеть тебя. Предлоги, чтобы прикоснуться к тебе. Чтобы вдохнуть твой запах. Ты превратила меня в безумца.

— О Боже, – мурлычет она подталкивая меня пятками, требуя большего. И черт возьми, я даю ей это.

Я вхожу в нее с яростной, неумолимой силой, теряя счет времени и пространству.

— Только когда я внутри тебя, – когда ты позволяешь мне любить тебя так, – все мои страхи исчезают. Я больше ничего не боюсь. Я цельный, Стоун.

Слезы, струящиеся по ее щекам, прекрасны не меньше, чем стоны желания, срывающиеся с ее губ.

— Бойся со мной, Стоун. Будь цельной со мной. Просто будь моей, – умоляю я, вгоняясь в нее с бешеной силой, и ее лоно сжимает меня в тисках наслаждения.

— Да. О Боже! Да, Финн!

Я погружаюсь в нее, требуя большего, и она отвечает мне с той же страстью. Ее желание всегда готово следовать за мной. Но готова ли ее сердце?