Я смеюсь над его нелепым комментарием, особенно учитывая, что был слишком занят все лето, чтобы тратить время впустую или даже думать о том, чтобы с кем-то потрахаться. Но Истону необязательно об этом знать.

— Ревнуешь? – насмешливо вскидываю бровь.

— Немного. Лето в Эшвилле было отстойным. Ты мог бы его скрасить.

— Когда это я что-то скрашивал? Я не особенно веселый, – легкомысленно отвечаю я, пытаясь увести разговор от причины, по которой его каникулы оказались совершенно неудачными.

Истон мог отправиться в любую точку мира, куда угодно. Он мог бы проводить летние дни, лежа на пляже в Полинезии и попивать май-тай или сангрию на побережье Испании. Он мог бы отправиться куда угодно, куда бы ему не приспичило, но он остался здесь, просто чтобы убедиться, что все это дерьмо не попадет в вентилятор и не разлетится. Он может быть таким же придурком, как и все остальные, но он предан до предела. А в нашем мире преданность – редкий товар.

— В любом случае, это всегда было прерогативой Кольта. Это он – душа вечеринок, а не я, – добавляю я, отчаянно пытаясь уйти от темы, которая, как я вижу, отражается в его серебристых глазах.

— Да, но этот ублюдок все лето мотался по Европе, так что я не мог рассчитывать на него в плане развлечений. И пока ты хотя бы писал мне, этот мудак совершенно забыл, что у него есть жизнь здесь. Ни одного гребаного звонка или сообщения, – объявляет Истон, выглядя разозленным тем, что наш друг смог так легко отмахнуться от всего этого дерьма.

Я понимаю, почему Истона может злить безразличие Кольта, но таков уж его характер. Он так же предан, как и Истон, хотя иногда и ведет себя отчужденно. Без сомнения, я знаю, в чем заключается его преданность, особенно когда дело касается его кузена Линкольна.

Однако у Кольта есть одно качество, которого нам всем не хватает. Я бы хотел, чтобы все мы могли иметь это достоинство. Возможно, я не умею правильно обращаться с чувствами, но Кольт уметь полностью их переключать. Он может войти в комнату и наполнить ее жизнью и смехом, а может так же легко уйти, наплевав на всех. Он может заставить вас почувствовать себя так, словно вы ходите по воздуху, но если не будете осторожны, он отбросит на вас самую жестокую тень, которая заставит вас содрогнуться от его презрения. Поверьте мне. Никто не хочет находиться рядом с Кольтом, когда он ведет себя как бессердечный мудак. Может, я и бесчувственный ублюдок, но Кольт Тернер может быть в сто раз хуже, когда захочет. Мстительным и садистским во всех мыслимых смыслах.

— Разве можно его винить? – я скрещиваю руки на груди, думая, что Кольт, возможно, просто самый умный из всех нас.

— Нет, не совсем. Думаю, просто некоторым людям легче пережить дерьмо, чем другим, – объясняет Истон, слегка опустив плечи, показывая, какой груз он нес на себе последние несколько месяцев.

— Не думаю, что кто-то способен пережить то, что мы пережили. Мы просто изо всех сил стараемся забыть об этом, – признаюсь я, склонив голову и пиная воздух у себя под ногами.

— Так вот что ты сделал? – спрашивает Истон, поворачиваясь ко мне всем телом.

Я поднимаю голову и снимаю очки, потому что чувствую, что этот засранец хочет устроить один из тех трогательных моментов, которые я презираю. Но я не настолько мудак, чтобы, по крайней мере, не сказать ему прямо в лицо правду, которую он заслуживает.

— Честно? Я пытался. Но некоторые вещи слишком сложно спрятать и просто притвориться, что их нет. Понимаешь, о чем я?

— Да кому ты рассказываешь, – раздраженно выдыхает он, проводя руками по своим непослушным, черным, как смоль, волосам.

— Ты видел его? – спрашиваю я наконец, надеясь, что Истон сможет подготовить меня к худшему.

— Ты имеешь ввиду Линка?

— Ага.

— Немного. Он почти не выходил на улицу, так что мне пришлось зайти и посмотреть, не вышиб ли этот ублюдок себе мозги, как его папаша, – с горечью отвечает он, но злая шутка не удается.

— Это не смешно, придурок, – осуждающе говорю я.

— Так и не должно было быть. Просто говорю как есть. – Он мрачно пожимает плечами, отчего у меня в животе все сжимается при мысли о том, что с Линкольном, возможно, все еще хуже, чем я себе представлял.

— Все настолько плохо, да?

— Было, в самом начале. Было чертовски мучительно наблюдать, как он разваливается на части. Но ему стало лучше. Или, по крайней мере, он пытается, что бы стало. Кеннеди помогла.

— Держу пари, что помогла. – Я вздыхаю с облегчением.

Кеннеди Райленд, вероятно, единственный человек на всем Божьем свете, способный вытащить Линкольна из любой темной ямы, в которую он сам же себя и загнал. Она – его путеводный маяк. Всегда была и всегда будет.

— Ты же знаешь, что все не так, Финн. Ее жениху не понравилось бы, услышь он твои намеки на это дерьмо. Или ее брату Джефферсону. И даже не заставляй меня упоминать о ее гребаном папаше. Не позволяй никому из этих ублюдков слышать, как ты намекаешь на что-то подобное. У Линка и так проблем по горло, – тут же отчитывает меня Истон, как будто я объявил всему миру, что Линкольн как-то не так относится к почти замужней девушке, которая является его лучшей подругой с пяти лет.

— Чувак, остынь, ладно? Я же не идиот. Но перестань, эта помолвка – чушь собачья, и ты это знаешь. И декан, и ее брат, должны знать, что свадьба никогда не состоится. Я имею в виду, Кеннеди Райленд выходит замуж за Томаса Максвелла? Что за гребаная шутка. Готов поспорить на свое левое яичко, что Томми-бой, вероятно, влюблен в Линка не меньше, чем Кеннеди. Ты же знаешь, что она просто его гребаное прикрытие, и рано или поздно она одумается и отменит все это.

— Ну, она до сих пор не сделала этого, не так ли? – возражает Истон.

— Это потому, что Линкольн еще не сделал свой ход. Дружить с ней было самой глупой вещью, которую этот ублюдок когда-либо делал, – выпаливаю я без обиняков.

Однако, оглядываясь назад, можно сказать, что то, что Линк держал Кеннеди на расстоянии, вероятно, было не самым худшим его решением. Если бы он держал ее ближе, то на ее руках была бы та же кровь, что и на наших.

Истон поднимает глаза к небу, вероятно, думая о том же, о чем и я, и наступающая многозначительная пауза действует мне на нервы.

— Одно могу сказать наверняка – сенатор Максвелл не слишком обрадуется, узнав, что его гордость и отрада любит сосать члены так же сильно, как и его любовницы. Томми-бой должен просто признаться и покончить с этим, вместо того чтобы устраивать этот цирк в угоду своему старику, – бормочу я, хрустя костяшками пальцев, чтобы заполнить оглушительную тишину.

— Он просто делает то, чего все от него ожидают. Как и Кеннеди, – защищает Истон, хотя я знаю, что между ним и сыном сенатора нет особой любви.

— Ага, что ж, от нас тоже многого ожидают. Но когда это станет невыносимым, а? Когда мы дойдем до того, что просто помашем белым флагом и сдадимся? – срываюсь я, мои нервы, наконец, берут надо мной верх.

— Нет, Финн. Ты просто стараешься идти вперед изо всех сил. Сдаваться – не вариант. Только побеждать, – невозмутимо говорит он, и его серые глаза становятся еще темнее, показывая, что он настроен серьезно.

Поведение Истона служит напоминанием о том, что мысли, подобные тем, что посещают меня, должны быть подальше от моей головы. На самом деле, это действительно доводит до меня какой-то смысл, поскольку слова, которые Истон решил бросить, он слышал из моих уст бесчисленное количество раз.

Да, сдаваться – действительно не вариант. По крайней мере, не для нас.

— Это и есть то самое дерьмо, с которым ты боролся все лето? – спрашивает он без обиняков. Я сдержанно киваю, признавая моменты своей слабости. — Что ж, сегодня все закончится. Больше никаких сомнений и никакой ерунды про махание белым флагом. На кону не только твоя задница. Помни об этом.

Я сухо сглатываю, но выпрямляю спину, чтобы он увидел, что его слова дошли до меня.

— Ты прав. Наверное, я просто слишком загнался.