Человек извивался, корчился на земле, бил ногами, скреб слабыми пальцами грудь, покрытую темными пятнами. На его куртке было множество отверстий. Миша стоял перед ним, опустив свой дробовик. Из обоих стволов струился слабый дымок. Артемий секунды две посмотрел на это, затем спустился к ним с насыпи, выпуская из-под ботинок фонтаны щебня. Он остановился рядом с Мишей и тоже стал смотреть на агонию.

— Смотри, какие они живучие пошли, — злобно сказал Миша. Артемий на него не посмотрел и не ответил. Лежащий человек изо всех сил сопротивлялся смерти, хотя вся грудь его была теперь начинена свинцом.

— На выстрел, поди, половина заставы соберется, — снова сказал Миша.

Тема молчал. Он смотрел на куртку умирающего. Она была темно-коричневая из хорошо выделанной кожи. На поясе у незнакомца висела пустая кобура. Большой серебристый револьвер валялся немного в стороне, видимо, человек успел вытащить его из кобуры, а вот вскинуть — нет.

— Ты уверен, что это рейдер? — с сомнением спросил Тема.

— А кто?

— Не знаю, — ответил Артемий, осторожно обошел уже полутруп и подобрал револьвер.

— Тут гравировка, — сообщил он, осматривая рукоять. — Сосна со звездами. Он республиканец.

— Да что тут республиканцу делать? — спросил Миша. Он присел над извивающимся телом. — Еще и в одного. Трофейное оружие это. Чего он грязный-то такой, раз республиканец?

Лицо, руки, ноги незнакомца — все были заляпаны землей и давно запекшейся кровью.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы у рейдера была такая куртка? — спросил Артемий внимательно глядя на агонизрующего человека. Тот не издавал ни звука. Даже слабого стона не вырывалось у него изо рта. Он просто возился на земле, испытывая, скорее всего, адскую боль.

— Чего я только у них не видел, — отмахнулся Миша. — Ты на заставе не живешь, ничего не знаешь. Оттащим его в яму, пусть там подыхает.

— Нет, — Артемий покачал головой, — мы, Михаил, утащим его Юлию. Пусть выковыривает из него твою дробь. Это не рейдер.

— И что?

— А то, что нам тут дохлый республиканец не нужен.

— Слышь, в своем Атоме порядки наводить будешь. А у нас тут пустошь. Крадешься под насыпью — получаешь свинца оптом.

Пустошь вокруг шумела сплошным сосняком с березовыми островами. Листва березы была рыжей. Говорят, до войны она бывала такой только осенью.

— Почему ты вообще выстрелил?

— Он шел вдоль насыпи. Крался, можно сказать. Я его не видел, пока не подошел к самому краю. Он выхватил пушку, и я сразу же его наградил.

— Увидел тебя и вытащил револьвер?

— Да.

— Может, это он тебя за рейдера принял?

— Нормальный человек шел бы по насыпи, а не крался под склоном, — Миша поднялся и закинул двустволку за спину и поправил ремень. — Проще пристрелить его и не мучиться с этим вопросом. И его не мучать.

Но Тема уже все решил. Он просто сунул револьвер незнакомца за пояс, наклонился и схватил человека за руки. Михаил вздохнул, но ничего не сказал. Взялся за ноги, и они понесли умирающего в поселок.

Поселок заставы лежал сразу за насыпью. Это было маленькое фронтирное поселение на сто человек, ведущих тяжелую жизнь в глубине диких земель, означающее, по сути, границы владений города Атома. Насыпь довоенной железной дороги, делающей тут поворот, брала поселок в некое полукольцо и прикрывала его с востока.

Умирающего перетащили через насыпь, пронесли по центральной, и по сути единственной, улице, где было достаточно много людей, которые, видимо, поспешили выйти, услышав выстрел.

Юлий стоял на пороге своего дома, курил и равнодушно смотрел через очки на то, что ему несут.

— Вроде не наш, — сказал он, когда полутруп поднесли к нему. — И какого черта вы мне его принесли?

— Это не рейдер, — заявил Артемий. — Это республиканец.

— Ближайший аванпост сибиряков в сотне километров, — скептически произнес Юлий. — Впрочем, неважно. Заноси. Чем его? Дробью?

— Дробью, — подтвердил Михаил, пронося подстреленного им человека ногами вперед в дом доктора.

— Попробую вытащить, — равнодушно произнес Юлий, — его сразу в операционную и разденьте. Я помою руки и приду.

Тема и Миша принесли умирающего в операционную, уложили его на стол и стали стягивать с него одежду. Тема тут же снял с него куртку и обыскал карманы. В одном из карманов оказалось измятое и забрызганное красным письмо, в другом — россыпь патронов для револьвера. Баночка с таблетками без этикетки. Больше при нем ничего не было. Впрочем, при нем вообще не было никаких вещей кроме тех, что на нем. И это было странно.

— При нем ничего не было? Так и шел с пустыми руками?

— Вроде да, — отозвался Миша, брезгливо бросив вещи умирающего в сторону. — Ты в крови измазался.

Артемий осмотрел себя.

— М-да, — пробормотал он. — Неважно. Почему он без всего? Путешествовать по пустоши без рюкзака — идиотизм.

Он достал из-за пояса револьвер и проверил барабан. Он оказался семизарядным, и в нем оставалось только три патрона.

— Этот парень уже в кого-то стрелял, — сказал Артемий.

— Да поди ж его разбери, — невпопад отозвался Миша. — Смотри — затих. Наверное, сдохнет скоро.

И действительно не то рейдер, не то огромная проблема на их задницы, перестал дергаться и тихо лежал. Грудь, изуродованная кровоточащими огнестрельными ранами, тихо и слабо вздымалась.

Вошел Юлий, уже в халате и с инструментами.

— Отлично, — сказал он. — Попробуем. Парень на краю, если сдохнет — ничего не сделаешь, шансы невелики. Он — кто? Зачем его чинить?

— Он из Сибирской республики, — упрямо повторил Артемий, — я же сказал.

— Ну да, — пробормотал доктор. — А это что? Конверт?

Артемий спохватился и осмотрел письмо в своих руках. На лицевой стороне была слегка смазанная печать с вписанными от руки словами, но чья-то, очевидно, кровь мешала хоть что-то разобрать. Нужно будет выйти на свет и попробовать там.

Юлий тем временем стал осматривать раны.

— Вообще он уже как пару минут должен дух испустить, — сказал он, близко поднося лицо к окровавленной груди. — Но, наверное, уже не испустит, раз до сих пор не умер. Попробуем оживить. Что там на конверте?

— Не могу разобрать, нужен свет поярче

— Ну и валите отсюда, — деловито предложил доктор. — Вы уже все, что нужно сделали.

Миша невесело хмыкнул.

— Ну, я пойду сдаваться, — сказал он, когда они вышли.

— Страшно? — спросил Артемий.

— А чего мне боятся? Я был в патруле, что мне оставалось делать? И это… револьвер его отдай.

— Зачем?

— Затем, что ты гражданский.

— А вы тут все капец вояки. Иди давай. Пушка у меня побудет.

— Вы с Атома все такие борзые?

— Только когда деревенщина по гражданам соседей стреляет. Тех соседей, у которых армия в пять раз больше твоей.

— Когда это мусорщик в политики заделался?

— Вали к коменданту докладываться. И дробовик свой перезарядить не забудь.

Миша спохватился и поспешно принялся заряжать свою двустволку.

— Я был в патруле. При исполнении. Я был обязан стрелять. Вне зависимости от того кто это был, — сказал он еще раз и пошел восвояси.

На крыльце лазарета стоял ряд плетеных стульев, и Артем уселся в один из них, с самого краю, откуда все вокруг хорошо просматривалось. Очень удобное это было место — этот стул. Можно сказать, он был центром поселения. Тут же в двух шагах располагалось двухэтажное здание администрации заставы, его же занимала почта. Миша шел туда, держа дробовик подмышкой.

Комендант — толстый, безобидный дуболом лет шестидесяти, досиживающий свою лямку — любил проявить власть. Он, конечно, проорется, выпустит весь пар на Мишу, а потом заявится сюда — требовать письмо и пистолет. И пока этого не произошло, нужно было действовать.

Тема взглянул на письмо. Теперь, на солнце, он мог видеть, что печать была будто официальная — сизый прямоугольник с кучей букв, в некоторых местах слова вписаны от руки.