Может… начать их использовать? Изучить, понять, и, если повезет, быть может, и приручить. Стать для них не кормом, не врагом, и даже не приемным братом. А… чем-то другим. Чем-то полезным. Вожаком? Старшим в иерархии? Не знаю.

Это был новый план. Еще более безумный, чем все предыдущие. И он требовал двух вещей: времени и знаний. А еще — пути к отступлению.

В те редкие промежутки времени, когда дракониха уходила на охоту или патрулирование своих тоннелей, оставляя меня одного с тремя пищащими и вечно дерущимися отпрысками, я не сидел сложа руки. Как только скрежет ее когтей затихал вдали, я со всех ног бросался к пролому, ведущему в мой затопленный забой.

Вода оттуда почти ушла. Осталась лишь грязь и небольшие лужи, а с потолка все так же сочился тонкий ручеек.

Я спускался вниз, на вершину завала, и начинал работать. Голыми руками. Камень за камнем я разбирал стену, которая отделяла меня от спасения. Это была адская, мучительная работа. Камни были тяжелыми, скользкими, острыми. Я сдирал кожу с пальцев, ломал ногти, но упрямо, сантиметр за сантиметром, прогрызал себе путь.

Я кричал. До хрипоты. Стучал камнем о камень. Надеялся, что спасатели все еще там, по ту сторону. Что они услышат.

— ЭЙ! ЕСТЬ КТО-НИБУДЬ?! Я ЗДЕСЬ! ЖИВОЙ!

Но в ответ — лишь гулкое эхо и шум капающей воды. Они либо ушли, решив, что я погиб, либо просто не могли меня услышать сквозь многометровую толщу камня. Выбираться придется самому.

За три дня мне удалось совершить всего четыре таких вылазки. Каждая — не дольше часа. Я не знал, когда вернется мать. График ее отлучек был хаотичным. Иногда она отсутствовала час, иногда — всего несколько минут. Я прислушивался к малейшим вибрациям, к любому отдаленному гулу. И при первых же признаках ее возвращения бросался обратно в гнездо, пытаясь отдышаться и принять непринужденный вид, прежде чем она появится. Такими темпами разбор завала мог занять недели.

Питание тоже стало проблемой. Сырое мясо — это не то, на чем долго протянет человеческий организм. Мне нужна была клетчатка, витамины. Я обратил внимание на грибы, которые тускло светились в темноте. Я был не микологом, конечно, но базовые правила знал. У этих грибов не было юбочки под шляпкой, не было утолщения у основания ножки. Они не меняли цвет на срезе. Все это — признаки съедобных грибов. Я отломил крошечный кусочек и попробовал на язык. Ни горечи, ни жжения. Вкус был пресным, землистым. Я рискнул и съел один. Прошло несколько часов. Но ни тошноты, ни боли в животе не было. Кажется, пронесло. Грибы стали моим гарниром к мясному рациону.

В один из моментов, когда мать снова принесла добычу и началась обычная драка за еду, самый крупный из драконят, альфа-самец, отогнав братьев от лучшего куска, повернулся ко мне. Он съел свою долю, а потом, вместо того чтобы вернуться к матери, медленно, вразвалочку, направился в мою сторону.

Ага. Началось.

Я сидел, прислонившись к теплому боку гигантской твари, и пытался заставить себя проглотить еще один кусок сырой, жесткой козлятины. Остальные трое уже покончили со своей долей и теперь возились у материнского брюха — не то играли, не то снова выясняли, кто из них главнее. Я наблюдал за этим сотни раз: в документалках про прайды львов, вживую — в стаях бродячих собак. Иерархия ведь не статичная конструкция. Это больше про постоянное тестирование границ, проверка на прочность КАЖДОГО члена семьи или стаи. Иногда и в игровой форме, но вот игра таких ежиков с вполне незащищенным мною могла превратиться в мясорубочку, хех.

И вот, разобравшись с более слабыми братьями, самый крупный драконенок — Альфа, как я его мысленно окрестил, — решил, что пришло время разобраться со мной. С самым странным, большим и непонятным элементом их новой семьи.

Он подполз демонстративно медленно, выставив вперед шипастую голову. Его огромные, белые глаза, в которых не было и намека на зрачки, казалось, вглядывались прямо в меня, смешно пародируя всматривающуюся курицу. Конечно, я уже знал, что они слепы. Он ориентировался на слух, на запах, и, возможно, на тепловое излучение (но пока не точно, предпосылки есть, но доказать не могу). Уже чувствовал, как его огромные ноздри подрагивают, втягивая мой запах. Он обполз меня по дуге, издавая щелкающие звуки гортанью.

Затем замер. Издал низкий, рокочущий звук, напоминавший собаку перед броском. И сделал то, чего я подсознательно ждал и, честно, боялся больше всего. Дракон резко открыл пасть, полную уже заметно подросших зубов, и… вцепился в мою правую руку, лежавшую на колене.

Прикусил — это, конечно, не то слово. Десятки игл, уже достаточно острых и твердых, чтобы спокойно пережевывать мясо, пронзили кожу, мышцы и скрежетнули по кости. К счастью, вращательный механизм у них, видимо, развивается позже, иначе он бы провернул мою руку в кровавый фарш за долю секунды. Но и без этого боль была НАСТОЛЬКО острой, НАСТОЛЬКО яркой, словно в руку разом вонзили раскаленную вилку, что я с трудом сдержался от болезненного визга. Кровь тут же начала сочиться из ранок, горячими каплями падая на рваную штанину.

Я зашипел сквозь зубы, все тело инстинктивно дернулось назад. Первой реакцией было банальное — вырваться! Бежать! Ударить! Мозг орал благим матом: «ОТДЕРНИ РУКУ! УБЕЙ ЭТУ ТВАРЬ!».

Но я заставил себя замереть.

Это ведь была не атака с целью убить. Я видел, как они рвут козлятину. Если бы он хотел, то отхватил бы мне руку по локоть! А так… это была провокация. Проверка. Как щенки в помете пробуют друг друга на зуб, так и он сейчас пробовал меня. На что? На реакцию. На прочность. Вот схватил он меня и… начал ждать. Хватка челюсти не ослабевала, но и не усиливалась, других действий дракон не предпринимал.

Что он хотел увидеть? Взвизгну ли я от боли? Запаникую? Попытаюсь сбежать? Любая из этих реакций подписала бы мне приговор.

Да, в человеческом мире рефлексы заточены на выживание. Но здесь, в мире животных, людские рефлексы — прямая дорога в могилу! Резкое движение, крик, проявление страха — все это для хищника безошибочный маркер: «жертва». Легкая добыча.

И сейчас… Тело, охваченное болью, кричало: «Спасайся!». А разум логически понимал и отвечал: «Терпи. Если ты сейчас дернешься, ты проиграл».

Проиграл — это не про потерять лицо, это значит стать омегой. То есть самым низшим в иерархии. Тем, кого можно безнаказанно третировать, отбирать еду, кусать ради забавы. Я стану его личной боксерской грушей, объектом для вымещения подростковой драконьей агрессии! А в жестоком мире природы, где каждый ресурс на счету, такие игрушки долго не живут. Слабых и бесполезных либо изгоняют из стаи, либо убивают свои же. Я должен был подавить рефлекс. Ответить не так, как хочет мое тело, а так, как диктует закон стаи.

Но и чрезмерная агрессия в ответ была бы самоубийством. Не в лоб, по крайней мере. Мать, лежащая в нескольких метрах от нас, конечно, пока не вмешивалась. Она спокойно наблюдала за драками своих детей. Внутренние разборки — часть естественного отбора. Ей было, по большому счету, все равно, пока никто никого не убивал насмерть.

Проблема была в другом — если я сейчас отвечу с максимальной жестокостью, например, сломаю ему челюсть, выколю слепой глаз — я, возможно, и установлю доминирование, но вместе с этим брошу вызов всей их системе. Покажу себя как неконтролируемого, избыточно агрессивного хищника. И вот тогда уже мать может счесть меня угрозой для всего выводка. Сильный член стаи — это хорошо. Но бешеный психопат — это угроза, которую нужно устранить. Она не будет разбираться в нюансах, а просто защитит свое потомство.

Так что же делать? Как отреагировать так, чтобы это не выбивалось из картины мира дракона? Чтобы установить свой статус, не показавшись при этом смертельной угрозой? И, желательно, не остаться без руки.

Нужно было ответить на его языке. Показать, что я не добыча, что я могу за себя постоять и причинить боль. Но сделать это дозированно, ровно настолько, чтобы он понял, что связываться со мной — себе дороже. Я должен был продемонстрировать контроль над ситуацией.