Бьорн, не задавая вопросов, отправил одного из своих людей. Через десять минут у меня в руках был тонкий, около сантиметра в диаметре, железный прут. Я раскалил его конец в костре, который успели развести воины, докрасна.

— Держите его! — крикнул я. — Крепко!

Пока несколько викингов навалились на быка, удерживая его на месте, я, взяв раскаленный прут, сделал то, чему меня учили для экстренных случаев. Быстрым, точным движением я проткнул кожу и мышцы в самой нижней точке раневой полости, создавая сквозное отверстие для оттока жидкости. Бык снова взревел и дернулся, но его держали. Раздался отвратительный запах паленой плоти.

Прижигание. Болезненная, варварская процедура (ну я же в стане варваров), но она одновременно и стерилизовала рану, и останавливала капиллярное кровотечение. В созданное отверстие я вставил полую трубку, скрученную из куска коры, — примитивный дренаж. Теперь раневой экссудат и гной, если он образуется, не будут скапливаться внутри.

Все. На данный момент я сделал абсолютно все, что было в моих силах. И даже больше. Я использовал навоз, медовуху, соль, огонь — весь арсенал средневекового ветеринара, ептить.

— Он выживет? — с надеждой спросил пастух.

— Не знаю, — честно ответил я, поднимаясь с колен. Я был весь в крови, грязи и навозе.

— Первые сутки — критические. Шок, потеря крови, инфекция… все, что угодно, может его убить. Его нельзя оставлять здесь. Нужен навес, теплая подстилка. И его нужно поить. Много. Теплой водой с медом.

Я посмотрел на второго быка. На его остекленевшие глаза, на вывалившиеся внутренности.

— А с этим… уже ничего не сделать.

Отошел в сторону, чувствуя, как адреналин отступает, уступая место звенящей в ушах усталости. Я сделал все, что мог. Даже больше. Теперь все зависело от крепости этого быка и от воли местных богов. Но, глядя на то, как викинги уже начали сооружать носилки, чтобы перенести раненое животное, я понял, что сегодня я заработал нечто большее, чем очередной ужин в Большом Зале. Если бык выживет, то уважением от очевидцев меня будет можно кормить ложками.

Меня выдернул из оцепенения голос Бьорна. Он подошел, положил свою тяжелую руку мне на плечо. В его глазах не было привычной насмешки. Только что-то похожее на… изумление. Хах! Вот кто не ожидал такого импакта от меня в начале моей рабской карьеры, так это он.

— Ты… — он с трудом подбирал слова. — Ты и правда лекарь.

— Я же говорил, — ответил я, с трудом сдерживая зевок.

— Ладно, — он кивнул. — Иди в деревню. Отдохни. Ты заслужил.

Он уже собирался уходить, чтобы руководить транспортировкой, но я его остановил.

— Бьорн, погоди.

Он обернулся.

— Я могу сходить к… ам, Альме? — пора бы на пике своей минуты славы пользоваться благами. Корыстными, да, но…

Он удивленно поднял бровь.

— К шаманке? Зачем? Боишься, что черная хворь и к тебе прицепится?

Черная хворь, ко мне? Не-е-ет, конечно нет, Себя я в первую очередь обезопасил.

— Да, боюсь. Да и за советом надо, — соврал я. — Ульв вот говорил, помнится, она помогла мне с курами. Своими заговорами. Может, и здесь у нее есть что-то, что поможет быку выжить. Какие-нибудь травы, отвары… Я сделал все, что мог с помощью рук и ножа. Но против заразы этого может быть мало. А я не хочу, чтобы лучший бык вождя сдох из-за моей ошибки.

Последняя фраза была чистой манипуляцией, рассчитанной на их прагматизм и страх перед гневом вождя. И она, черт возьми, сработала. Бьорн нахмурился, обдумывая мои слова.

— Хм. В этом есть истинна, — наконец сказал он. — Хорошо. Иди. Ее дом — на краю деревни, у подножия утеса. Тот, что с черепом дракона над входом. Скажешь, я прислал.

Я кивнул и, не оглядываясь, побрел в сторону деревни. Мысли путались. Я действительно хотел узнать больше о местных методах лечения. Но была и другая, более важная причина. Языковое зелье. И единственным человеком, который мог пролить на это свет, был создатель сия отвара, то есть сама шаманка.

Дом Альмы разительно отличался от остальных построек. Он был меньше, старше и как будто врос в скалу, у подножия которой стоял. Крыша была покрыта густым слоем мха, а из трубы вился тонкий, ароматный дымок. Над входом, скалясь пустыми глазницами, висел огромный, почерневший от времени череп какого-то дракона, похожего на описанного мне Ужасного Чудовища.

Я постучал. Ответа не было. Я постучал снова, громче.

— Войди, коли не боишься, — донесся изнутри скрипучий старческий голос.

Я толкнул тяжелую дверь и шагнул внутрь. И попал в другой мир.

Если снаружи это был просто дом, то внутри — нечто среднее между аптекой, лабораторией и полевым госпиталем! Воздух был густым, наполненным ароматами сотен трав, которые висели пучками под потолком, сушились на сетках и хранились в глиняных горшках. Вдоль стен стояли полки, заставленные склянками, пузырьками, коробочками из коры. В большом очаге кипело несколько котлов, издавая разноцветный пар.

Но главное — здесь были люди. А я то думал, что она затворница., но на нескольких лавках, застеленных шкурами, лежали больные и раненые викинги. Один, с перевязанной головой, тихо стонал во сне. Другому, молодому парню с чудовищным ожогом на руке, Альма как раз меняла повязку. Еще двое, старик и женщина, просто сидели, ожидая своей очереди, и пили что-то из деревянных чашечек. Т-ц, клиника, блин.

Альма даже не повернулась в мою сторону, полностью сосредоточившись на работе. Она была маленькой, высохшей, как старый гриб, старухой. Ее лицо было покрыто такой густой сетью морщин, что казалось, будто оно вырезано из дерева. Но ее руки… двигались с поразительной точностью и уверенностью. Она аккуратно сняла старую повязку, пропитанную какой-то зеленой мазью, промыла ожог отваром и наложила свежий слой мази из глиняной плошки.

— Готово, воин, — сказала она парню. — Еще пару дней, и сможешь снова свой топор в руках держать. Но не раньше.

Парень благодарно кивнул и ушел. Только тогда она обернулась ко мне. Ее выцветшие, почти бесцветные глаза, казалось, заглядывали мне прямо в душу.

— Пришел, значица, знахарь-чужак, — проскрипела она. — Я ждала тебя, самозванца.

— Ждали? — удивился я.

— Слухи в нашей деревне бегут быстрее ветра. Я уже знаю, что ты сделал с быком вождя. Смело. И глупо.

Она указала на скамью у стены.

— Садись. Говори, зачем пришел. Только быстро. У меня дел по горло.

Я сел, собираясь с мыслями.

— Я пришел за советом, — начал я. — Я сделал все, что мог, чтобы спасти быка. Зашил раны, остановил кровь. Но я боюсь заражения. Я использовал медовуху как антисептик, но этого может быть мало. У вас… есть травы, которые могут помочь? Что-то, что борется с заразой изнутри?

Пытался сформулировать мысль так, чтобы она была понятна знахарке, и дополнил.

— Мне бы хоть что-то с природными антибиотическими свойствами. Что-то вроде… чеснока, коры дуба, ромашки… или хотя бы мох. Сфагнум. Он должен у вас расти на болотах, он отлично впитывает гной и обеззараживает.

Проблема была в том, что использовать просто свежую траву для лечения глубоких ран было рискованно. Поэтому, думаю, будет лучше использовать именно проверенные средства, скорее всего, в виде высушенных сборов для отваров или уже готовых настоек на спирту.

— Я не знаю, в каком виде это лучше применять, — добавил я. — Но, думаю, нужны именно настойки или высушенные травы для отвара. Чтобы поить его.

Она слушала меня, не перебивая, слегка склонив голову набок.

— Есть, — коротко ответила она, когда я закончил. — Корень змеевика, лист иван-чая, кора ивы. Все это снимает жар и гонит хворь из тела. Но я тебе не дам.

— Почему? — опешил я.

Она повернулась ко мне, и в ее выцветших глазах я увидел вековую усталость и горечь.

— Потому что это не поможет, — отрезала она. — Я видела такие раны у людей. У воинов. Глубокие, рваные, куда попала земля и грязь. Даже если зашить, даже если поить их самыми сильными отварами, черная хворь все равно приходит. Рана начинает гноиться, распухает, чернеет. Человек бредит, горит в жару, а потом… умирает. Каждый второй. А то и чаще. Вот — указала она на больного у себя в доме. — гляди на этого. Скоро так же подохнет.