Для хорошего и бездарного ученика. Меня.

Наблюдал и за драконятами. Как пример, агрессия особей не была бесцельной. В их потасовках уже выстраивалась четкая иерархия. Самый крупный и сильный всегда ел первым, отгоняя остальных. Второй по силе постоянно бросал вызов первому, но чаще отступал, вымещая злость на третьем, самом слабом. А тот, в свою очередь, получал лишь объедки, и то, если повезет. Это была классическая модель стаи с альфа-, бета- и омега-особями. Только формировалась она не годами, а буквально часами…

Если внутри семьи есть иерархи, то они не одиночки, в отличие от того же Ужасного Чудовища. Они социальные животные. Возможно, живущие небольшими семейными группами. Мать и ее выводок. А где отец? Он уходит на охоту? Или самки этого вида воспитывают потомство в одиночку, как медведицы? Судя по тому, что она одна заботится о гнезде и приносит еду, второй вариант был более вероятен.

Так прошли почти двое суток. Время в этой подземной темноте потеряло всякий смысл, оно текло вязко, отмеренное лишь циклами сна и бодрствования гигантской твари. Она уходила, возвращалась, кормила нас, учила. Я стал частью этого природного ритма.

Страх… он никуда не делся. Он просто притупился, ушел на задний план, превратившись в постоянное, фоновое напряжение. Я научился спать урывками, прижавшись к ее теплому боку, вздрагивая от каждого ее движения. Но голод и усталость брали свое.

Когда она приносила добычу — снова козу, потом какую-то большую птицу, похожую на грифа, — я уже не раздумывал. Жестокая драка драконят за лучшие куски становилась для меня сигналом. Я больше не ждал, пока она предложит мне пережеванный фарш. Подталкиваемый сводящим живот голодом, я отрывал от туши куски мяса, стараясь выбирать те, что подальше от вспоротого живота, — мышцы бедер, спины, — и, зажмурившись, ел. Сырое, с привкусом крови, но это была еда. Это была энергия. Это была жизнь.

Она приносила не только еду. Иногда она возвращалась, и из ее пасти текла вода, которую она срыгивала в естественное углубление в полу пещеры, создавая для нас небольшую лужу, взамен вытекшему озеру. Я пил вместе с драконятами, отталкивая их, когда они пытались залезть в лужу своими грязными телами.

И чем больше я наблюдал за ней, тем больше понимал, что в ее действиях нет ни капли беспричинной злобы. Никакой агрессии ради агрессии. Она была хищником, да. Эффективным, смертоносным, но абсолютно логичным в своих поступках.

Что в нашем, человеческом, понимании зло, исходящее от дракона? Он напал на стадо и утащил быка. Да, для многих это трагедия (особенно пастуха или ответственного за коров), потеря ценного имущества. А для нее? Для нее это была охота. Она — мать, ей сейчас нужно кормить троих (ладно, четверых) вечно голодных отпрысков. Вот она увидела легкую добычу, медленную, неуклюжую. И напала. И это ведь не зло! Это инстинкт. Она глупая, в нашем понимании. Не понимает концепции собственности, ведь для нее весь этот остров, буквально, это ее охотничьи угодья. А все, что на них движется, — потенциальная еда. Мы стоим ниже ее в пищевой цепочке, и это — закон природы. Волк, задравший овцу, — не злодей. Он просто волк.

А вот на примере других драконов.

Кто сжигает дома? Возьмем вот Ужасное Чудовище. Но почему? Фишлегс сказал, что он вспыхивает, когда злится, и, возможно, не контролирует это. А что злит дракона? Страх. Угроза. Вторжение на его территорию. Может, тот налет, унесший жизни его родителей, был не актом агрессии, а актом самозащиты? Может, викинги первыми спровоцировали его? Почему-то начало истории противостояния викингов и ящеров никто рассказывать не спешил.

Даже их разрушительные способности, если подумать, имели свою экологическую нишу. Вот эти червеконы. Червивые драокны. Они прогрызают тоннели в горах. Что это дает экосистеме? Ну вот теоретически, они создают новые пещеры, новые укрытия для других, более мелких существ. Они разрыхляют породу, способствуя ее эрозии и выходу на поверхность минералов, которые потом смываются дождями и удобряют почву в долинах. Они, по сути, — гигантские дождевые черви, аэрирующие скалы.

И ведь огонь то во многих ситуациях для природы — благо. Для нас пожар — это катастрофа, да. А для природы — способ обновления. Вот как пример, огонь уничтожает старый, больной лес, удобряет почву золой и дает место для роста молодой, здоровой поросли. И если огненное дыхание было продумано не как средство для обороны или атаки, а как механизм обновления природы в севверных щиротах, где естественные пожары редки?

Вот так и получается, что драконы здесь — часть экосистемы. Важный, неотъемлемый ее элемент. Стихия. Как ураган или извержение вулкана.

И тут до меня дошла одна простая мысль. А может, настоящие твари в этой истории — не драконы? Может, это мы? Люди. Викинги. Они пришли на эти острова. Они построили деревни. Они начали вырубать леса, пасти скот, ловить рыбу. Они вторглись на территорию, которая веками принадлежала другим.

Это было похоже на историю колонизации Америки. Англичане, приплывшие к берегам Нового Света и объявившие дикарями индейцев, которые жили там тысячи лет. Викинги считали себя хозяевами этого мира. А драконов — вредителями, которых нужно истреблять. Но кто кому вредил на самом деле? Кто нарушил хрупкий природный баланс?

Возможно, все эти налеты драконов — это война. Война за свою землю, за свои охотничьи угодья, за свое право на существование. Война, в которой викинги, при всей их силе и отваге, были лишь наглыми захватчиками.

Мои мысли смещались. Страх уходил, уступая место… пониманию. Восхищению. Я отодвигал на задний план мысли об убийстве, о побеге, о викингах. Сейчас, будучи ближе к дракону, чем любой человек на этом острове, я понимал, что убить их — это не просто сложно. Это… расточительно. Это было бы все равно что сжечь уникальную, неизвестную науке книгу, даже не попытавшись ее прочитать.

Спустя, казалось, еще сутки, мать, закончив свои проверки и уроки, снова вернулась в гнездо. Свернулась огромным, чешуйчатым клубком вокруг нас, создавая живую, теплую, вибрирующую крепость. Драконята тут же прижались к ее теплому брюху и затихли, засыпая. Я снова оказался в ловушке. Зажат между ее огромным, поднимающимся и опускающимся в такт дыханию телом и холодной стеной пещеры.

Лежал в этой теплой, пахнущей камнем темноте, слушая мерное дыхание гигантского монстра и тихое попискивание ее отпрысков. И думал. Мой план по убийству драконят теперь казался не просто опасным, а чудовищно глупым. Убить их и принести викингам? А что потом? Не факт, что я вообще справлюсь с ними. Даже новорожденные, они уже были вооружены рядами зубов и острыми шипами. Но даже если и так, что сделает эта тварь, когда вернется в пустое гнездо? Она не успокоится. Она будет искать. Она будет рыть. Она перероет всю эту гору, как гигантский крот. Она снесет эту деревню с лица земли, пытаясь найти своих детей, ведомая слепой материнской яростью. Я подпишу не только себе смертный приговор. Я подпишу его всем на этом острове!

Нет. Этот путь был закрыт.

Но что тогда? Остаться здесь? Стать «приемным сыном» дракона? Но и это звучало как бред сумасшедшего. Рано или поздно она поймет, что я — не ее ребенок. Рано или поздно мой гнездовой запах смоется, и она учует во мне чужака, еду. Или я просто умру от голода и антисанитарии, потому что вечно питаться полусырым мясом и спать в пещере, полной костей и экскрементов, мой организм долго не выдержит.

Нужно было действовать по-другому. Нужно было стать кукушкой. Птенцом, подброшенным в чужое гнездо. Кукушата выживают не потому, что они хорошо маскируются. Они выживают, потому что они крупнее, сильнее и наглее птенцов хозяев гнезда. Они выталкивают их, забирая всю еду себе, монополизируя внимание и заботу приемных родителей.

Я не мог вытолкнуть драконят. Но я мог… повлиять на них. Я был разумным. А они — нет. Они были всего лишь животными, управляемыми инстинктами голода, страха и агрессии. А я мог эти инстинкты изучить. И, возможно, направить в нужное мне русло.