Здесь же центром всего магического являлся Зеркальный храм. Осью всего коловращения, так сказать. Здесь у них магия начиналась, и здесь же заканчивалась.

Впрочем, это могло быть лишь официальным ритуалом, не имеющим на самом деле никакого отношения к тому, во что они верили. Просто еще один религиозный обряд, не более того.

Но, с другой стороны, не просто же так светлейший князь Черкасский отправил меня в этот мир и этот храм. Почему-то я думаю, что он прекрасно знал, что делает.

— Ты не хочешь отвечать мне? — спросил Тихомир с некоторым удивлением. — Или ты и сам не знаешь пока, зачем идешь в Зеркальный храм?

— Да! — вдруг поддержала его Настя. — Между прочим, мне тоже интересно, какого черта мы тащимся в такую даль⁈ Лучше бы ты думал, как нам вернуться назад, к Катьке!

— Я только об этом и думаю! — огрызнулся я беззлобно. И откровенно добавил, обращаясь к Тихомиру: — Один великий чародей направил меня туда, чтобы я стал Белым Магом.

Тихомир склонился к шее своего гнедого, чтобы удобнее было взглянуть на меня с изрядным недоумением.

— Что такое Белый Маг? — спросил он, сломав плавные дуги своих густых бровей.

— Понятия не имею! — весело отозвался я. — Вот прибудем в Зеркальный храм — там все и узнаем! Как долго нам еще ехать?

— Я бы уже съела что-нибудь, — с голодным видом отозвалась Настя. — Котлетку какую-нибудь, или ногу куриную.

— Да, это было бы кстати, — согласился я.

Тихомир сообщил нам, что примерно верст через восемь-десять должен появиться в поле зрения город под названием Лисий Нос. Там можно будет похарчеваться досыта и остановиться на ночлег в достойном месте.

Тут Настя остановила свою лошадь и потребовала спустить ее на землю, чтобы она смогла отлучиться в лес по нужде. Спорить я не стал, снял ее с лошади и отправил в кусты по левую сторону дороги, а сам, пользуясь такой оказией, отправился в кусты по правую сторону.

Когда она вернулась, вновь затягивая узлом юбки между ног, я опять усадил ее в седло, и мы двинулись дальше. Ход пришлось ускорить, потому что Тихомир начал всерьез опасаться, что телепаясь столь неспешно, мы можем не поспеть в Лисий Нос засветло.

Впрочем, когда лес наконец расступился, и по обе стороны дороги потянулись золотые поля, стало значительно светлее. Теперь было видно, что солнце висит над горизонтом еще достаточно высоко, а вдалеке виднеются домишки какой-то деревни.

Один раз мы нагнали телегу, запряженную сивым мерином. В телеге сидело четверо крестьян — два мужика и две бабы. Едва завидев нас, они поторопились съехать на обочину, соскочили с телеги и принялись кланяться, склоняясь до самой земли.

— Чего это они? — с удивлением поинтересовалась Настя. — Мы же вроде им ничего дурного не сделали.

— Потому и кланяются в землю, что хотят, чтобы так все и дальше оставалось, — пояснил я. — К тому же выглядим мы не очень дружелюбно.

Для человека несведущего вид у нас и впрямь был диковатый, если не сказать сильнее. Светящийся голубым призрак, растрепанная рыжая девица с завязанными между ног юбками и огромный парень в странной одежде, шпагой на боку и огромным мечом за спиной. Должно быть, мы казались этим крестьянам какими-то зловещими колдунами.

— Здоровы будьте! — сказал им Тихомир, когда мы поравнялись с телегой и остановили лошадей. — Что за весь такая там впереди, люди добрые?

— Так эта весь Соломянкой зовется, боярин, — не очень смело отозвался один крестьянин, тот что казался постарше всех. — Мы сами оттудова и будем.

— До Лисьего Носа далече? — спросил я.

Наверное, мой говор показался крестьянину не совсем внятным, потому что он наморщился, помолчал немного и затем вскинулся обрадованно.

— Так ты про город говоришь! Если медлить не станете, то вскорости стены его увидите. Мы и сами туда поспешаем. Я бы с охотой проводил, но вы на своих скакунах пораньше нашего поспеете. Вот прямо по этой дороге и езжайте, да никуда с нее не сходите. Где развилки будут, везде выбирайте правый путь. А мы за вами поторопимся. И сами не хотелось бы в чистом поле ночь встретить.

— А что ж вы дома в Соломянке-то не переночуете? — полюбопытствовал я. — А с утра бы в Лисий Нос и отправились.

Крестьянин глянул на меня как-то растеряно, потом покосился на своего спутника, оглянулся на баб за спиной и наконец всплеснул руками:

— Да бог с тобой, княже! — воскликнул он. — Кто же на седмицу решится в Соломянке оставаться⁈ — он перекрестился. — Весь народ уже загодя в Лисий Нос перебрался, кто-то еще и в пятницу успел уехать. Народ у нас может и не шибко умен, но и не настолько глуп, чтобы на седмицу в Соломянке ночевать!

Нахмурившись, я непонимающе помотал головой.

— Постой… Не пойму я тебя что-то. Ты же только что сказал, что вы и сами из Соломянки. Так отчего ж вы там оставаться боитесь? В родном доме-то⁈

Тут в наш разговор влез второй крестьянин, который до этого момента стоял молча и только наминал в руках кургузую шапку.

— О-о-о, да ты, видать, издалека в наши края пожаловал, княже! — нараспев протянул он. — И знать ничего не знаешь о тех делах, что уже с самой весны творятся в наших местах.

— Цыть, Малюта! — прикрикнул на него старший. — Не с тобой сейчас княже разговоры разговаривает про дела наши… А дела нынче такие, что как только снег сошел, да трава на полях-лугах зазеленела, так стала в Соломянке скотина пропадать. Поначалу по ночам прямо из хлевов пропадала. Заглянут хозяева поутру в хлев, а там коровы не хватает, или бычка, или козочки. Поначалу думали, что завелся в веси нашей какой-то воришка, которому у своих же воровать не стыдно. Даже вече большое собрали, где во всеуслышание объявили, что тому, кто таким делом позорным занимается, лучше признаться сейчас и покаяться. Потому как рано или поздно, но народу все станет известно, и тогда плохо придется разбойнику…

— Но никто, понятно дело, не признался! — вставил свое слово нетерпеливый Малюта, за что сразу же получил добрый подзатыльник от притихшей за его спиной бабы — дородной тетки лет тридцати с пухлыми увесистыми ладонями. Жена, должно быть, его.

— Да помолчи ты! — шикнула она на него. — Дай брату старшему высказаться! Игнат всю правду расскажет, потому как у него у самого тогда бычка утянули.

— Так вот, княже, — продолжил старший Игнат, — на вече пообещали тайному разбойнику, что ничего ему не будет, если он покается, мясо вернет и с воровством покончит. Но не тут-то было! Как Малюта уже сказал, никто не признался, и каяться не собирался, а той же ночью сразу из трех амбаров двух коров увели и одну козочку. А на всех воротах следы огромных когтей виднелись, поболее медвежьих будут.

Игнат растопырил пальцы на обеих руках и показал их мне: вот такого размера, мол, когти были. Я понимающе покивал.

— Знатный медведь, матерый.

— Вот только отродясь медведь в Соломянку не захаживал, — продолжил Игнат. — Тех, что поблизости водились, мужики уже давно перебили, а остальной зверь боялся в Соломянку идти. Да и наследил бы медведь сильно. Ограды переломал бы, следы оставил, нашумел… А здесь же все в полной тишине происходило, и без единого следа. А накануне дождь прошел, так перед амбарами грязь сырая была, и там только следы копыт остались. Зато на деревьях за околицей все ветви кишками были увешаны. А под старой березой, что на тропинке к пруду, две коровьи головы лежали и одна козлиная. Вот и ясно тогда нам всем стало, что никакой это не медведь шалит, а самый настоящий вовкулак, который по ночам огромным волком оборачивается, а днем в могиле на кладбище покоится…

— Жуть какая! — сказала Настя, брезгливо морща нос. — Оборотень, что ли?

Игнат, кривясь, пожал плечами.

— Может и оборотень, кто ж его знает? А мы в Соломянке таких вовкулаками кличем. Правда, давненько их в наших места не видывали.

И тут снова не выдержал Малюта, вставил свое слово:

— Старики говорят, лет сто назад последнего осиновым колом прямо в могиле угомонили. Могилу раскапывать принялись, а там земля свежая совсем, как будто только вчерась закопали. Крышку гроба сорвали, а покойник там совсем свеженький лежит, только все пальцы изодраны и в грязи, а губы в крови перепачканы. А кровь та была совсем свежей. Тогда ему осиновый кол прямо в грудь молотом вбили. Да потолще — чтобы он сорваться с него не смог. Гроб снова заколотили, могилу засыпали и камнями завалили, чтобы вовкулак сызнова выбраться на свет белый не смог.