— Пока не вижу причин для конфликта.

— Ну. Мы там одного парня из Святовских оставили. Не смогли вытащить. Мои потерялись в Хмари. Святовский взвод меня вынес. Святов все грани на меня спустил. Всю дорогу держал, не давал Хмари по телу разойтись. Его раненые парни получили несколько необратимых травм, но полегче моей. А все почему? — лицо Ломова пошло красными пятнами от прорывающегося гнева. — Потому что в его группе все таблетки анти-маг были на том парне которого в омут затянуло! И баллон на нем же! Представляешь?

— Мммм. Индивидуальных пакетов не было что ли?

— Были конечно! Но их все уже использовали. Там все были в мясо. Мы нарвались на фомора со свитой. И еле ушли. У моих парней всегда был запас. А у этого… — он скрежетнул зубами. — В общем. Я тогда аурную травму и получил. Тело он мне защитил от изменений, а огранку нет. Из-за его, сука, дилетантизма (Ломов употребил другое слово, тоже начинающееся на Д) трое чистильщиков пострадало!

— Ситуация не то чтобы однозначная…

— Да знаю я. Я был тоже не прав. Формально-то он ничего не нарушил. А я начал на него быковать. Поругались мы в хлам. Ну и я на него рапорт накатал начальству. Так мол и так. Неправильная экипировка группы. Меня свои же не поняли тогда. И начальство не поняло. Но я, как узнал, что травма меня, считай, инвалидом сделала, в разнос пошел. Когда Залесский — начальник управления нас обоих к себе вызвал и попытался примирить, я вообще сорвался… Устроил натуральную истерику. И уволился к хренам. Пил потом месяца три. Запоем. Пока деньги не кончились. Ну потом работал с разными… Чудаками. К Серову вон прибился. Меня назад звали. Святов мириться приходил… Мы, вроде, объяснились с ним по-нормальному. Но обратно на службу я не пошел. Мне казалось я просто плыву по течению. А я, считай, уже на дно упал. Вот и вся история, Олег. Вел я себя неправильно. Но в главном я прав! Святов неверно экипировал свою группу! Я ему больше спину свою в любом случае не доверю.

— Мда. Ну хоть ясность появилась.

— А ты, Олег, подумай теперь. Нужен ли тебе психически нестабильный работничек.

— Я твою «психическую нестабильность» в деле видел. Когда ты нас через выплеск к форту вывел.

— Хм. Ну… По рукам?

— По рукам!

Я задумчиво перебирал в руках бусины разноцветных четок. Под пальцами ощущались выдавленные в камушках руны. Этот защитный оберег я подарил когда-то одной девчонке. Точно этот. Он был сделан по моему с другом проекту и индивидуальному заказу. И камни для четок я лично отбирал.

Не знаю. Может это моя судьба собирать вокруг себя калечных, обиженных или нестандартных людей. В прошлой моей жизни было так же. Да я и сам был тот еще моральный калека. Одинокий, желчный, озлобленный. Сейчас, когда груз поступков и тяготы жизни прошлого Арлекина не давит мне на плечи, я ощущаю себя гораздо более полноценным.

Зоуи была хрупкой девчушкой лет двадцати пяти. С высоты моих почти ста пятидесяти лет — ребенком. Ребенком ненужным и брошенным. Брошенным в огромном позолоченном дворце, на попечение немногочисленных слуг. Она была сколько-то юродной сестрой моего престарелого подопечного — императора Петра Васильевича Шуйского. И наставники запороли ей огранку. А алмаз не может быть слабым. Как говаривал Петр, лучше бы Зоуи вообще не быть! Впрочем, жизнь ей наш драгоценный владыка оставил. Жизнь вполне комфортную. По меркам простецов, ей вообще было не на что жаловаться. Зоуи, по их меткому выражению, как сыр в масле каталась. По тарелочке с голубой каемочкой. Но вот поговорить по душам она могла только со мной. А меня эти беседы развлекали и отвлекали от собственного одиночества и злобы на весь мир. Зоуи была для меня, так сказать, лучиком света в темном царстве.

Я всегда не только собирал возле себя калек. Я пытался им помогать. Должно быть как-то компенсировал свою одиозную профессию. Не знаю. Я не люблю копаться в себе, доискиваясь причин своих поступков. Просто часто понимал, что так будет правильно. А мысли с делом у меня расходились редко.

Вот и для нее я заказал этот браслет. Сугубо индивидуальный. Для коррекции павильона. Сколько возни было, пока мы с Витей Игнатовым подобрали правильные камни и руны! Ну Виктора-то было хлебом не корми, а дай невыполнимую задачу, и он ее за денька три выполнит. Так этот браслет нашел свою хозяйку. А потом, Всплеск, я ушел, вместе с Петром и Витей. А она, видимо, решила, что стать стражем собственного особняка и своих потомков, лучшая идея для нее. Такие ритуалы ведь могут только на добровольной основе свершаться. А теперь дом ее рода достался мне. Как будто в наследство.

Я отшвырнул браслет в сторону, как если бы он жег мне руки. Еще один привет из прошлого. Вроде того спектакля. Только слишком уж осязаемый. Что происходит? Гробница, четыреста лет сна, странный старик в магазине «Нужные вещи» и мое опрометчивое обещание? Дом этот, будь он неладен? Зоуи, переродившаяся в немертвую тварь? Сны эти, зерг бы их драл? Нельзя было просто — вжух! — и вот я на вершине мира, сижу на куче золота. Окружен преданно заглядывающими мне в рот поклонницами. Абсолютов пинками под лавку загоняю! Просто живу в свое удовольствие! Я что, так много хочу, а, дорогое мироздание?

Ладно. Похандрил и хватит. Я жив — это главное. Только живые могут плакать и смеяться, радоваться и печалиться. Только живые могут что-то сделать!

Я поднял браслет с пола и аккуратно положил его возле монитора. Пусть будет. Память все же.

ОЛЕГ. ВОСПОМИНАНИЯ

Как будто отреагировав на перерыв в моих сопливых рефлексиях брякнул комм. Посмотрел на экран. Сообщение от Оксаны.

Интерлюдия: Корнелий Фондорн. Острые грани

Корнелий покинул управление в районе пяти часов вечера. Зашел в «Приют охотника», рекомендованный ему, как самая приличная гостиница в форте. Освежился в душе, сменил уличную одежду и рубашку. Побрызгался одеколоном «Павлоград», производства фабрики «Северное Сияние». Тщательно нафиксатурил усы воском и расческой. Посмотрел на себя в зеркало и остался доволен. Красавчик! Прикрепил к ноге кобуру со своим любимым «Агентом» — маленьким плоским семизарядным пистолетом. После одного прошлогоднего дела пистолет подарил ему Бриллинг, наказав ни в коем случае не выходить без него. Распоряжения шефа Корнелий выполнял без пререканий или каких-либо возражений.

Выйдя в коридор, он увидел как какая-то худощавого сложения девица в майке и шортах, расписанная как картина экспрессиониста, на повышенных тонах разговаривала с горничной. Вот тебе и приличная гостиница. Пускают кого не попадя. Морщась от коробящих его слух вульгарных выражений, Корнелий постарался покинуть свой этаж как можно быстрее.

Пешком прошелся до цветочного магазина. Купил там нескромных размеров букет алых роз. И отправился в так называемую «Качалку». Неблагополучный район форта, где проживал, наряду со всяким отребьем, объект его романтического и делового интереса.

Хмурые перекачанные местные обитатели провожали его злыми взглядами. Однако увидев перстень ограненного, максимум что позволяли себе — это плюнуть вслед или пробормать: «Ёханый полицай, опять здесь». Его все это заботило мало. Подданные и граждане, проживавшие в подобных Качалке местах, везде были одинаковы.

Наконец, запутанные переулки вывели его к дверям «Промтоваров». Корнелий в последний раз оглядел себя. Туфли немного запылились, но тут уж ничего не поделаешь. Корнелий поправил и так идеальный пробор. И зашел внутрь, под скрип входной двери, бывший в этом месте, видимо, вместо колокольчика.

Фра Дмитриева, про себя Корнелий называл ее именно так, при виде гостя нахмурилась. На лбу залегли не глубокие, но заметные морщинки. Корнелий на миг даже испытал некоторую досаду. Не так должна бы встречать ограненного пришедшего с огромным букетом цветов нулевка из бедного квартала. Однако досада почти улетучилась, когда Оксана радушно улыбнулась ему и своим глубоким чувственным голосом спросила: