— Я… Я не знаю. Хотел бы я знать. Мои адвокаты и семьи, которым я доверяю, уже провели обыск. Но все доказательства моей невиновности были уничтожены.

— Вы ничего не нашли? Иисус, Мария и Иосиф, чем занимался твой адвокат, пока ты гнил здесь последний год, а? Если они не смогли найти улик, как ты можешь рассчитывать на то, что Монро вообще что-то знает?

— Помимо показаний Барона, у него также есть компрометирующие судью фотографии. Судя по всему, что выяснили мои люди, в остальном судья чист как стеклышко. Снимки размыты, но по тому, что видно, они достаточно разрушительны, чтобы заставить его отвергнуть решение присяжных, если они признают меня виновным.

— И они настоящие? Он сказал тебе, как он их получил?

Он колеблется, прежде чем ответить:

— Настолько реальны, насколько я могу надеяться, что они будут.

— Черт возьми, Чарли, ты сделал все это с надеждой и молитвой? Чертов ад. — Я сильно хлопаю ладонью по столу, заставляя Чарли подпрыгнуть на своем стуле, но я не чувствую ни капли вины из-за этого. — Прокурор, очевидно, хватается за соломинку и выдвигает угрозы, которые она не может подтвердить, поэтому просто позволь судебному разбирательству происходить естественным образом, и пусть твой адвокат ведет честную борьбу. Я забираю Лейси оттуда и говорю ей, что все кончено. К черту войну. Ты предоставлен сам себе.

— Ты не можешь этого сделать!

— А почему, черт возьми, нет? — я делаю выпад вперед, оказываясь в нескольких дюймах от его головы, прежде чем успеваю остановиться. — Скажи мне, почему я должен позволять моей жене жертвовать собой ради тебя и всех этих придурков-гвардейцев.

На этот раз сукин сын не дрогнул, но желание убить его отступает, когда я вижу полное поражение в обмякших чертах лица этого когда-то сильного человека.

— Потому что, если до Барона дойдет, что Лейси больше не его невеста, а я все еще здесь, я не доживу до суда.

Он задирает рубашку, обнажая синяки, которые я видел только после худших драк, и большую повязку под легкими. Одна из самых эффективных областей для нанесения удара, если вы хотите убить.

— Барон будет продолжать посылать нападающих... пока однажды не убьет меня.

УВЯДШАЯ КАМЕЛИЯ

Кайан

— Месса окончена, идите с миром, любите Господа и служите Ему.

— Благодарю Господа, — бормочу я, крестясь.

Финальная песня начинает звучать из церковного органа, отдаваясь эхом в соборе Святого Патрика в нестройной гармонии с различными тусклыми голосами, фальшиво поющими с церковной скамьи. Как только она заканчивается, прихожане направляются к выходу вслед за священниками. Я опускаюсь на колени, сложив руки в молитве, пока не вижу, как она идет по проходу.

Прошло семнадцать дней с тех пор, как я в последний раз видел Лейси, и наши недавние пустые разговоры стали только хуже после моего вчерашнего визита к ее отцу. Вернее, с тех пор, как я сказал, что должен сообщить ей подробности лично. Снова.

Я думаю, что это прекращение дела нанесло серьезный удар по ее уверенности в нашей схеме, и, боюсь, это заставило ее потерять доверие ко мне. Надеюсь, когда я расскажу ей все, что смогу, я восстановлю ее доверие.

Лейси - настоящая Красная Камелия Гвардии, когда она следует за своей строгой матерью в сопровождении Монро. Она идеально играет свою роль в черно-белом платье с рукавами до локтя и юбкой, ниспадающей от талии до колен. Мои глаза сужаются при виде ее коротких черных кружевных перчаток - интересный выбор и не в ее обычном стиле, но мой взгляд снова поднимается, чтобы проанализировать ее черты.

Пребывание в изоляции высасывает из нее свет, но она держит себя в руках с теплой улыбкой, в то время как ее рука переплетается с его. Единственный способ сказать, что она чертовски несчастна, - это ее левая рука, сжатая в кулак, и тот факт, что Монро прижимает ее к себе, чтобы удержать рядом.

Мои глаза останавливаются на этом контакте, и гнев разгорается в моей груди.

Четвертый удар.

Логика подсказывает, что я должен подождать с опущенной головой, пока они пройдут мимо меня, но при виде того, как она едва держится на ногах, мое сердце требует, чтобы все остальное тело поднялось со своего места.

Монро не обращает на меня ни малейшего внимания, улыбается и машет остальным прихожанам, как будто проводит предвыборную кампанию. Рассчитывая на то, что он и дальше будет игнорировать меня и Лейси, я пробираюсь сквозь выходящую толпу, направляясь к алтарю в передней части церкви. Я держу голову прямо, и, похоже, не смотрю ни на что другое, кроме пункта назначения, но краем глаза замечаю, как Лейси украдкой бросает на меня взгляд.

Я пробираюсь мимо прохожих по центру прохода к ней, по пути считая скамьи между нами. Сердце колотится в груди. Каждый мускул напрягается от желания перекинуть ее через плечо и убежать вместе с ней. Мои пальцы вытягиваются по бокам, покалывая еще сильнее с каждым приближающимся шагом, пока мы не оказываемся всего в нескольких рядах друг от друга.

Три.

Два.

Один.

Ее спина выпрямляется, когда моя рука нежно касается ее. Зрителям кажется, что я обхожу людей, покидающих свои места. Никто больше не видит, как мои пальцы касаются мягкой ладони Лейси. Или как на мгновение ее рука переплетается с моей.

На мгновение она снова моя.

Затем мы оба делаем еще один шаг...

...и она уходит.

Я оглядываюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как она слегка кивает исповедующимся, прежде чем снова сосредоточиться на входе в собор.

Встретимся в исповедальне.

Это было последнее сообщение, которое я отправил ей сегодня утром. Она так и не ответила, но я изо всех сил молился во время проповеди, чтобы она довела дело до конца. Этот единственный едва уловимый взгляд говорит мне, что она встретится со мной, если сможет.

Дойдя до конца прохода, я подхожу к подставке для обета и зажигаю свечу за свою мать, нетерпеливо ожидая, когда все уйдут. Когда голоса стихают, я крещусь и проскальзываю в ближайшую исповедальню, прежде чем задернуть длинный красный занавес.

Жесткая деревянная скамья занимает половину тесного пространства, а пустая каморка за решетчатым окном священника убеждает меня, что я здесь один. Мне следовало бы сесть, но я превращаюсь в комок нервов при мысли о том, что наконец-то смогу лично услышать голос Лейси, почувствовать ее в своих объятиях и ощутить ее сладкий цветочный аромат.

Спустя мгновение стук высоких каблуков начинает отдаваться эхом по мрамору. Я хмурюсь из-за неровного ритма, но удерживаюсь от того, чтобы заглянуть за занавеску. Пятнадцать мучительных секунд спустя шаги за дверью исповедальни стихают.

Занавеска распахивается, и Лейси спешит внутрь, прежде чем захлопнуть ее за собой. Я притягиваю ее к себе, и все беспокойство, вся сдерживаемая тоска отпускают, когда я, наконец, снова обнимаю ее. Когда она так же яростно обнимает меня, ледяное сомнение, которое начало ожесточать мое сердце, растекается лужицей у ее ног.

— Кайан, — шепчет она, и у меня болит в груди, когда я впервые за несколько недель слышу свое имя на ее губах. — Я скучала по тебе.

Мое сердце учащенно бьется, и я прижимаю ее к себе крепче, наслаждаясь мягкостью распущенных рыжевато-русых локонов у моей щеки.

— Я так чертовски скучал по тебе, tine.

Мы переписывались или созванивались каждый день с тех пор, как я видел ее в последний раз, но чувствовать ее в своих объятиях ни с чем не сравнимо. По иронии судьбы, я ей понравился гораздо быстрее, чем если бы Монро не вмешался. Я не сомневаюсь, что в конце концов во мне вспыхнуло бы пламя, но вместо медленного горения этот адреналин и секретность свели нас вместе в пожаре.

— У меня не так много времени. Моя мама и Монро думают, что я исповедуюсь в своих грехах после Ночи Дьявола. Они оба были слишком заняты ухаживанием за его любимыми потенциальными донорами, чтобы обращать на это внимание.