— Или это не змея, — касаюсь ее кожи покрытой мурашками. Она вмиг подбирается и замолкает. Что я творю? Она ведь меня прикончит и будет совершенно права. — Наверное, подсветить надо, — достаю телефон, включаю фонарик, слегка щипаю ее за попу и поднимаюсь.

— Ты не будешь ничего делать!? — смотрит на меня удивленно и шмыгает носом.

— Я вспомнил, как она называется.

— Как? — затаив дыхание, еле слышно произносит она.

— Кра-пи-ва, — шепчу ей на ухо и тут же получаю пятерней по морде.

Снова скручиваю ее, но уже лицом к себе. И пока она не начала орать благим матом, затыкаю ей рот поцелуем. Алика бьется, как птичка, угодившая в силок. Крепко держу ее хрупкое тело. Пожираю ее соленые от слез губы, чувствую грохот ее сердца колотящегося в такт с моим. Она отвечает мне так же жарко, заставляя меня расслабить руки и скользнуть ладонями вниз по пояснице.

Ощущаю металлический привкус крови во рту в перемешу с резкой болью, толчок в грудь, и острую коленку, прилетевшую мне в пах. Сгибаюсь пополам, слизывая каплю крови стекающую по губе. Смотрю на нее слегка задрав голову, упираясь ладонями в колени.

— Значит так, дровосек, — запыхавшись произносит она. — Сейчас ты…

— Колготки подтяни, командирша, — выпрямляюсь и подхожу к ней вплотную. — Девяносто восемь, — шепчу ей на ухо и направляюсь к машине.

Разомлевшая и расслабленная от полуторачасового сеанса массажа, принимаю вызов от папы. Ну какой же настырный, двенадцать пропущенных.

— Да, папочка.

— Какого хера ты не на работе!? — звуковые колебания болезненно бьют по барабанной перепонке. Отстранив трубку от уха на безопасное для моего слуха расстояние, слушаю его гневную тираду, дорисовывая в голове его визуал. Сейчас лицо отца багровое от злости, вены на лбу и на шее вздуты, а глаза навыкат. — Где ты шляешься, твою мать!?

— У меня сегодня выходной!

— Кто тебе его давал?

— Я сама его себе дала, папа.

— Ты думаешь, я управы на тебя не найду? У тебя есть полчаса! Я уже отправил за тобой Валеру. Быстро подняла свою ленивую, обнаглевшую тушку с кровати и собралась.

Игнорируя его требование сбрасываю вызов, присаживаюсь в плетеное ротанговое кресло. Утопая в мягких подушках, закрываю глаза и откидываю голову назад. Я в раю… Наконец, я вернулась к привычному образу жизни. Нужно было раньше это сделать. У меня полно дорогих украшений, я даже подумать не могла, что в ломбарде за них предложат довольно приличную сумму. Знала, конечно, что они дорогие, но о том, что это целый капитал уложенный в глянцевую шкатулку из красного дерева, как-то не думала. Спасибо мамочке, она знает толк хороших подарках. Сколько себя помню, на дни рождения и на все остальные праздники я получала от нее серьги, браслеты или кольца. Несколько особо ценных комплектов лежат на хранении в банке, мама решила, что так безопаснее, я не стала возражать. А если учитывать то, что за пару сережек я выручила сумму, на которую могу безбедно существовать минимум целый месяц, за свое дальнейшее существование я могу быть спокойна. Я богата. Не стоит обижаться на маму, за ее отстраненность. Возможно, в ее жизни наступил не самый простой период. Новый муж, новая страна, язык который никогда ей особо не давался. Она позаботилась обо мне как смогла, я должна быть ей за это благодарна.

Домой возвращаюсь спустя четыре часа. Телефон отключен, и папа больше не докучает мне звонками. Любуюсь новеньким маникюром. Яркие блики на ноготках отражают солнечные лучи поднимая мое настроение до небес. Волосы, свободно лежащие по плечам и спине приятно шевелит легкий ветерок. Чувствую легкость во всем теле. Я порхаю словно бабочка с цветка на цветок и ни что, абсолютно ни что, не сможет сейчас испортить мне настроение.

Неподалёку от подъезда снова трется Дровосек. В компании Тимура и еще двух парней, они стоят около его машины и ржут как кони. Что-то он зачастил. Таскается сюда каждый божий день, как на работу, якобы к Тимуру. На самом деле мы оба знаем, чего он здесь ошивается. Не здороваясь с Тимом прохожу мимо них, ощущая, как спину покалывает от его взгляда. Скрываюсь за дверью. От былой легкости не остается и следа. На плечи будто бы ложится невидимый груз. В районе солнечного сплетения затягивается узел и как по спирали закручивается во мне, заставляя плечи ссутулиться, а голову опуститься. Он наварное не отвяжется теперь от меня, будет шастать по пятам словно тень. Не понимаю его поведения. На что он рассчитывает? Я даже в сторону такого парня никогда не посмотрю. Он немного смахивает на гопника и если Тимур, выглядит как столичный красавчик, не смотря на то, что живет здесь последние несколько лет, то этот смахивает на какого-то Алешу из колхоза «Верный путь».

Лифт поднимает меня слишком быстро и наконец мне доходит, что скорее всего, сейчас я встречусь с папой и его способностью сбивать людей с ног дикими воплями. Что-что, а это он умеет. Хорошо, что у меня стойкий иммунитет к его истерикам. Наверное, я уже привыкла.

Как я и предполагала, отец дома. Это чувствуется по энергетике, царящей в помещении. Разуваюсь, стягиваю курточку и бросив сумку на банкету, иду к себе, мысленно отсчитывая секунды до начала Армагеддона.

— Где-ты была!? — папин голос глухой, грудной, с легкой хрипотцой, впервые за долгое время заставляет меня поежиться.

— Я приводила себя в порядок, — откинув волосы за спину поворачиваюсь к нему. — Мне давно, нужно было посетить салон, я решила, что сегодня тот самый день.

— Деньги где взяла?

— Не волнуйся, не у тебя. Можешь пересчитать свои богатства, над которыми ты чахнешь, — отворачиваюсь, прохожу к окну. Слегка отодвинув занавеску, смотрю вниз. Он все еще здесь.

— Если я узнаю, что ты нашла себе какого-нибудь хахаля… — зло цедит папа.

— А почему бы и нет? Может замуж выйду удачно и наконец избавлю себя от этого нищенского существования и тебя от своего общества.

— Да кому ты нужна, бестолковая кукла!? — его слова бьют меня хлёсткой пощечиной.

— Кому-нибудь вроде тебя! — плююсь словами словно ядом. — Ты же тоже в свое время женился на маме, когда ей едва исполнилось девятнадцать. — Не думаю, что при желании я не найду себе того, кто захочет обеспечить мне достойную жизнь. Если родному отцу дела до меня нет, впрочем, как и родной матери. Но она то хоть что-то сделала для меня.

— Так ты считаешь?

— А как мне еще считать? Ты унижаешь меня и позволяешь своим подчиненным делать тоже самое! Я никогда больше не пойду в этот гребаный офис, сканировать никому ненужные бумажки и выполнять распоряжения твоей макитры секретарши. Для чего ты это делаешь, папа!? Ты прекрасно знаешь, что не добьешься от меня покорности с барского плеча кидая мне эти гроши, как подачку.

— Когда ты уже уяснишь себе, что деньги не сыплются с небес! Люди их зарабатывают. Зарабатывают, понимаешь!?

— Не все в этом мире рождены, чтобы работать, — вздернув подбородок смотрю ему в глаза. — Мама никогда не работала!

— Твоя мать содержанка! Всегда ей была и будет! У нее ничего нет за душой, она абсолютно нищая. И морально и материально нищая. Как ты этого не поймешь!? Она растратила все деньги, которые отсудила у меня при разводе, а теперь нашла себе нового лоха. Когда обведет вокруг пальца его, еще пару лет поживет в свое удовольствие. Нет у нее никакого будущего, она уже не молода. Рано или поздно, она останется на обочине этой жизни совершенно ни с чем.

— Ей всего тридцать девать! О какой обочине жизни ты говоришь!?

— А мне шестьдесят, и я лучше знаю эту жизнь и не позволю тебе испортить свою, — папа давит на мое плечо заставляя сесть на кровать. — Откуда у тебя деньги? — его голос снова становится резким. За этой резкостью прячется волнение, я давно его изучила.

— Не твое дело!

— Ах, не мое? — папа скрывается за дверью, спустя минуту возвращается в мою комнату.

— Что ты делаешь!? — глазами полными ужаса наблюдаю за тем, как он сдергивает мою одежду с плечиков, трамбуя ее в черный мусорный мешок. — Не смей!! Не трогай!!! — реву во весь голос, цепляюсь за его руку. Он отталкивает меня не оборачиваясь, и не успокаивается пока мой шкаф не пустеет фактически полностью. В нем остается болтаться всего несколько вещей совершенно не представляющих никакой ценности. Распахивает вторую половину шкафа и рукой сгребает на пол туфли. — Нет! Нет! Нет! — топочу ногами, зажмурившись, как маленький ребенок. — Я тебя ненавижу! Не трогай! Не смей!! — но безразмерный мешок заполняется моими вещами почти под завязку.