— Ты, наверное, не расслышал? Я уже сказала тебе, что ты должен сделать и, что должен сделать потом, — слегка подавшись вперед, произносит она.

— Мне жаль тебя расстраивать, но распоряжения мне отдавать будешь не ты, — мой голос звучит ровно и уверенно. Неужели я взял себя в руки?

— Отойди! — в ее глазах сверкает искра. Освобождаю ей путь.

— Тебе нужно что-то взять с собой? Как я могу помочь тебе собраться?

— Дверь закрой!

Ладно… Минут пятнадцать у нас еще есть. Нужно поднабраться информации и оценить степень ее беспомощности. По-хорошему, поговорить бы с реабелитологом. Отец, например, многое мог делать самостоятельно. Пересаживаться из кресла на кровать, даже забираться в машину. Он самостоятельно одевался, пользовался туалетом. Мы оборудовали санузел, так чтобы ему было удобно. Он терпеть не мог жалости к себе и делал все, чтобы быстрее встать на ноги. Но он взрослый мужик, сильный духом и в неплохой физической форме, а она девочка. Маленькая хрупкая девушка. Как она справляется? Судя по тому, что ее отец говорил, все не так страшно, и она вполне могла бы встать на ноги.

Подпирая плечом дверь ее комнаты, мысленно отсчитываю время. Как на зло оно тянется словно резина. Минут пять спустя, осторожно стучу в дверь.

— Ты готова? — в ответ тишина.

Стучу громче. Никакой реакции с ее стороны. Распахиваю дверь, упираясь взглядом в кровать. Совершенно не к месту память снова подкидывает картинки из прошлого.

— «Ты любишь меня?» — млея от моих ласк, еле слышно произносит Алика. Простынь под нами смята и скомкана где-то в районе изножья кровати.

— «Люблю…» — произношу в губы, продолжая блуждать руками по ее бедрам.

— «Скажи еще!»

— «Люблю тебя… Безумно тебя люблю!»

— «Всегда будешь любить?»

Перекатываюсь на спину, переворачивая ее на себя. С ума схожу от ее тела. От бархатной кожи. От волос, струящихся по обнажённой спине и прикрывающих шторкой грудь. От припухшим губ и от осоловелого, словно пьяного взгляда.

— «Всегда буду…»

Я тоже пьян. Пьян от ее глаз, вздохов, влажных глубоких поцелуев, от нежных и проворных пальцев, ласкающих меня сначала робко, а затем смелее и смелее.

— «И я тебя люблю…» — произносит дрожащими губами, прикрыв глаза, блаженно улыбается.

— «Не уезжай…»

— «Я ненадолго.»

— «С ума сойду без тебя.»

— «Я всего на пару недель…»

Вытянувшись словно струна, она лежит на кровати с закрытыми глазами. Ресницы дрожат, губы крепко сжаты, в ушах наушники.

Я снова теряюсь. Стереть бы память… И мне было бы в тысячу раз проще. Но взбунтовавшееся сознание, будто издевается надо мной, подкидывая одно воспоминание за другим.

Наклоняюсь, касаюсь ее плеча.

— Вставай! — говорю, понимая насколько глупо это звучит.

— Отстань, — одними губами произносит она, не размыкая век.

Подсунув руки под спину и под бедра, отрываю ее от кровати, пытаюсь пересадить в кресло. Алика извивается и колотит меня руками.

— Не трогай! Отстань от меня! Не прикасайся! — вопит диким голосом, пытается царапаться и даже кусаться, но силы не равны. Мне все же удается усадить ее в кресло.

Она всхлипывает и смотрит на меня исподлобья. Волосы растрепались из пучка и рассыпались по плечам. Они гораздо короче, чем были, едва достают до лопаток.

Становлюсь позади нее, укладывая руки на ручки коляски, накланяюсь к ее уху.

— Побереги силы. Незачем так безалаберно растрачивать энергию.

— Я никуда с тобой не поеду, — дрожащим голосом произносит она.

— Поедешь.

— Нет!

— Поедешь!

— Я сказала, не поеду!!

— Твой батя перекинул мне на счет полмульта. Ты думаешь, что я так просто развернусь и уйду отказавшись от такой ох…й возможности подзаработать? Просто потому что ты так хочешь? Ты же помнишь, я никакой работы не гнушался. И твои истерики, так уж и быть, потерплю, — хорошо, что я стою за ее спиной, сказать подобное в лицо мне не хватило бы духа.

Алика замирает. Дышать перестает. Уверен, ее глаза сейчас налиты слезами. Я не хочу в них смотреть. Просто толкаю перед собой кресло, двигаясь к выходу.

Сердце пробивает грудную клетку, гулко ударяясь об ребра. Я извиваюсь, что есть сил. Выгибаюсь дугой, но разве я справлюсь с ним. Я не прощу папу за это. Он не должен был так поступать со мной. Он тоже предал меня. А ведь я просила его, умоляла…

Слезы градом катятся из глаз. Ощущение собственной беспомощности топит. Он силой усаживает меня в коляску. Давит на плечи, не позволяя вывернуться. Затем отдергивает ладони как от раскалённого метала, наклоняется к уху. Я чувствую его сбившееся дыхание. Его голос, низкий и раздраженный:

— Побереги силы. Незачем так безалаберно растрачивать энергию.

— Я. Никуда. С тобой. Не поеду! — чеканю каждое слово, с трудом проглатывая горечь подступающей истерики.

Я не смогу. Я не выдержу этого. Я миллион раз уже пожалела, что так обошлась с Андреем. До него было еще три человека. Первой моей помощницей и вовсе была женщина. Здоровенная тетка. Дорофея на ее фоне просто Дюймовочка. Ее я не терпела больше остальных, но именно она научила меня многим вещам, которые мне было бы непросто освоить в присутствии мужчины.

Хватит с меня двух месяцев в больнице. В которой меня никто не спрашивал, нравится ли мне то, что катетеры мне меняет косорукий бестолковый практикант, больше пялящийся на меня, чем выполняющий свои прямые обязанности.

Андрей приходил к нам домой. Массажи и упражнения проходили прямо в моей комнате. Теперь же мне снова придется ездить в больницу. Я не терплю людей вокруг. Не выношу их любопытных и нередко сочувствующих взглядов.

— Поедешь, — с нажимом произносит Кирилл повторяя мою интонацию.

— Нет!

— Поедешь!

— Я сказала, не поеду!! — последнее, что мне удаётся из себя выдавить. Если скажу еще хотя бы слово, то разрыдаюсь.

— Твой батя перекинул мне на счет полмульта. Ты думаешь, что я так просто развернусь и уйду отказавшись от такой ох…й возможности подзаработать? Просто, потому что ты так хочешь? Ты же помнишь, я никакой работы не гнушался. И твои истерики, так уж и быть, потерплю.

Крепко сцепив зубы, закрываюсь невидимым щитом. Каждое его слово отлетает от меня, словно мячик пинг-понга. Я не буду его слушать. Не хочу. Завтра его здесь не будет.

Закрыв глаза, выдыхаю. Молча позволяю ему выкатить кресло в прихожую. На несколько секунд он замирает около двери. Я могу обуться самостоятельно, но… Но сегодня я не состоянии пошевелить даже пальцем. Мне плевать, как я отправлюсь в больницу. Пусть даже босиком. Все равно…

Но Кирилл не теряется. Сдернув с обувницы пару моих кроссовок, присаживается передо мной на корточки. Не поднимая глаз, развязывает шнурки. Отворачиваю лицо в сторону, смотрю в стену, ощущая, как его рука подхватывают мою ступню, пальцы смыкаются вокруг щиколотки. Нет… я не смогу спокойно переживать его прикосновения.

— Я сама! — наклоняюсь подхватывая второй кроссовок с пола. — Одеться и обуться я в состоянии самостоятельно, — цежу сквозь зубы со злостью.

— Ок, — спокойно выдает он и поднимается в полный рост.

Роняю кроссовок, наклоняюсь за ним снова. Как на зло руки не слушаются, пальцы словно деревянные. Кое-как натягиваю обувь на левую ногу. Трясущиеся пальцы неловко подхватывают шнурки.

— Отвернись! — вскрикиваю, после третьей безуспешной попытки завязать шнурки.

Он послушно отворачивается. Чувствую себя идиоткой. Почему-то я решила, что он проигнорирует брошенное мной слово и поможет. Пальцы и вовсе становятся чужими, словно отмороженными. Может мой паралич прогрессирует на нервной почве и теперь у меня отнимаются руки?

— Все? — слегка обернувшись кидает он.

Не в состоянии справиться с простейшим узлом, запихиваю шнурки в обувь, рассовывая их по бокам и под язычок.

Кирилл смотрит на мои дерганные движения сверху вниз.

Молча киваю, тянусь за сумкой пристроенной на крае обувницы. Он подхватывает ее первым и укладывает мне на колени.