Съежившись, Алика зажимает в кулаках одеяло перед собой, притворяется спящей. Невозможно так быстро уснуть. Стараюсь держать дистанцию, но сетчатая кровать как гамак, заставляет мое тело по миллиметру сползать ниже.

— Ты обещал отвернуться! — цедит сквозь зубы. — Прекрати дышать мне в затылок.

Пытаюсь изобразить легкий храп, за что тут же получаю острым локтем в солнечное сплетение. Хриплю, намеренно изображая страдание больше чем того требует ее слабый тычок.

— За что? Ладно бы, я хотя бы так сделал! — быстро нащупываю резинку ее трусов, выглядывающую из-под сползающих шорт, щелкаю ей, оттянув на приличное расстояние.

Алика взвизгивает и заряжает мне пяткой по коленке. Ловлю ладонью ее ступню. Холодная, пи…ц!

— Ты замёрзла?

— Нет, пусти!

— У тебя ноги, как ледышки!

— Они всегда такие! Пусти! — пытается лягнуть меня снова.

— Еще бы они у тебя такими не были, ходишь на морозе голожопая, — прижимаю ее ступни ногами, слегка задрав штанины спортивок. — Сейчас я тебя отогрею или сам замерзну, — чувствую, как ее ледяные пятки холодят мою кожу. — Не дёргайся, — слегка прижимаю ее к себе, обнимая рукой за талию.

Алика цепенеет, и почти не дышит. Боится.

— Расслабься ты, — шепчу ей на ухо. — Скажу тебе честно, чтобы сразу расставить все точки на i, — вздыхаю. — Тебе не стоит меня бояться. Дело в том, что ты… как бы это помягче сказать… не в моем вкусе, короче.

Алика выдергивает ноги и разворачивается лицом ко мне. Наблюдаю за тем как блестят ее глаза в темноте. Смотрит на меня гипнотизируя взглядом.

— Ладно, ладно. Не смотри так, ты меня раскусила, — не могу не улыбнуться ее злющему взгляду. — Еще в каком вкусе. Расслабься и спи спокойно. Я буду держать руки при себе. А даже если и распущу слегка в полудреме. Не волнуйся, ничего серьезнее щипка за попу или за грудь я тебе не сделаю, — снова тяжело вздыхаю. — Даже если захочу, не смогу…

Ее взгляд из злого и надменного становится слегка растерянным.

— Ты умеешь держать язык за зубами? Никому не расскажешь, если я признаюсь тебе кое в чем?

Она еле заметно кивает.

Что я несу? Магнитная буря, из-за которой бабушка неделю сидит на таблетках и ходит с туго завязанной головой, краем и меня задела наверно.

— Я серьезно болен, Алика.

Она влипает спиной в стену, ее глаза округляются.

— Не волнуйся, у меня не лишай и не чесотка. Моя болезнь не заразна.

Она молчит, продолжая прожигать меня взглядом.

Спи, забудь, что я тебе говорил, — собираюсь повернуться на другой бок.

— Подожди, — касается рукой моего плеча, не позволяя мне повернуться к ней спиной. — Болезнь очень серьезная? Может, деньги нужны? Сейчас, все можно вылечить, главное найти грамотного специалиста.

— Не в моем случае… Врачи разводят руками, все анализы в норме, а он все равно не работает.

— Кто, он?

Вздыхаю, стреляя глазами под одеяло.

Не думал, что глаза могут быть настолько круглыми. Глаза Алики буквально вылезают из орбит.

— Вот я сегодня целовал тебя и думал… вот-вот, еще немного, и я почувствую прилив крови.

— Не почувствовал? — спрашивает с сожалением.

— Нет, — прикрываю глаза, стараясь держать лицо и не заржать в голос.

— Совсем, совсем? Даже второй раз, когда…

— Ты слишком быстро меня оттолкнула, не успел ничего понять.

Алика складывает ладони под щеку, смотрит на меня печально.

— Так всегда было? — шепчет.

— Нет, не всегда.

— Что-то должно было послужить причиной. Может стресс?

— Может, — киваю, стараясь не выйти из роли раньше времени.

— А когда ты это понял?

— Да вот, проснулся одним утром, а палатки нет.

— Какой палатки?

— Не бери в голову, — отмахиваюсь.

Алика кладет ладонь мне на щеку. Ее пальцы прохладные, прикосновения такие приятные.

— У тебя никогда не было девушки? — произносит на полном серьезе.

— Были, почему… Вот с последней, как раз мы и расстались не очень. Бросила меня ради богатенького папика, — делаю вид, что мне тяжело признаваться в своей несостоятельности.

— Ты очень любил ее?

— Ну не то, что бы очень…

— Любил, конечно, — перебивает меня. — Иначе не страдал бы так. Давно вы расстались?

— Полгода назад.

— И с тех пор…

Киваю. Во мне сейчас помирает актер драмтеатра. Ее пальцы гладят мою щеку. Прикрываю глаза, смотрю на нее сквозь ресницы.

— Ты могла бы меня вылечить, — произношу готовый к пинку или увесистому лещу.

Но вместо того, чтобы зарядить мне по морде, она придвигается ко мне ближе. Металлическая сетка издает протяжный скрип. Ее губы осторожно касаются моих. Порхают словно крылья бабочки, касаясь еле заметно слегка, слегка. Алика осторожно углубляет поцелуй, кладет ладонь мне на плечо, немного сжимая его пальцами. Целует глубже, но я стараюсь не перехватывать инициативу. Терпеливо жду момента, когда можно будет скользнуть ладонями под футболку.

Еще не время, пусть она войдет во вкус… Убеждаю себя. Но непослушные руки уже задирают свободную тряпку. Сжимаю ладонями ее грудь. Да ладно? Она не дерется, да и кусаться, похоже, не собирается. Кайфую, от ощущения нежной кожи под своими ладонями. Она такая упругая… чистый кайф.

Даже не замечаю, как ее рука соскальзывает вниз по моему животу и буквально взвизгиваю ей в рот как девчонка.

Алика смотрит на меня, упираясь лбом в мой лоб.

— Руки убери, — цедит сердито.

— Ты тоже.

Она отрицательно качает головой.

— Я тогда тоже убирать не буду.

Свободной рукой она отталкивает мои ладони.

— Ты немного неправильно делаешь, — цежу от боли свозь зубы. — Показать, как надо? — кладу свою ладонь поверх ее. Она сжимает его еще крепче.

— Все! Все! Сдаюсь, — выдергиваю руки из-под одеяла показывая, что сдаюсь.

Она делает тоже самое.

— Как быстро я тебя вылечила! — шипит ядовито, садясь на постели спиной к ковру, подтягивает колени к груди.

Пытаюсь продышаться сквозь боль, но все равно улыбаюсь.

— Да ты просто сестра милосердия, — поднимаюсь и тоже сажусь на кровати, спиной к ней. Хоть бы он теперь действительно не сдох. Выдыхаю.

— Вот что грудь, животворящая делает, — произносит надменно.

— И она тоже, — поворачиваюсь к ней в пол-оборота. — Она у тебя просто шикарная. Даже не верится, что своя.

Мне скорее всего показалось, но в темноте причудилось, что ее взгляд немного забегал.

— Но на самом деле, ты языком мне до гланд достала. Тут кто угодно проснется, — усаживаюсь с ней рядом, подпирая спиной стену.

— Это было в последний раз, — обнимает руками колени. — Сколько время?

— Почти три.

Алика собирается встать, удерживаю ее за руку.

— Я на улице посижу.

— Прекрати, ложись. Я досплю эту ночь на полу.

— Я все равно не усну.

— Я тоже, навряд ли, — морщусь от отголосков боли все еще пульсирующей в паху.

— Давай, телик посмотрим, — неожиданно предлагает она.

— Он черно-белый

— Круто, — протягивает улыбнувшись.

— Ну, давай, — пожимаю плечами.

Просыпаюсь от звонкого пения петуха за окном. Этот звук ни с чем не перепутать. Все-таки мое деревенское детство невозможно полностью изгладить из памяти. Вместе с Дорофеей мы гостили у бабы Веры минимум два летних месяца в году. Внутри становится тепло и приятно от воспоминаний.

Бабушка всегда пекла нам на завтрак оладьи и блинчики, иногда делала гренки, но больше всего я любила ее сырники. Румяные, пухлые из натурального домашнего творога, со сгущенкой или ажиновым вареньем. Желудок сводит от голодной судороги. Верчу головой по сторонам. Кирилла в комнате нет.

Он долго настраивал старый шипящий телевизор с рябящим экраном. Нервничал и психовал прикрепляя домашнюю рогатую антенну к карнизу над окном. В конце концов ему удалось поймать сигнал. Нам повезло наткнуться на фильм с Адриано Челентано в главной роли, и тогда меня тоже окатила волна ностальгии. Бабушка Вера обожала фильмы с его участием. Конечно, я не могу в полной мере разделить ее восторга, но фильм был веселым. А главная героиня и вовсе настоящая красотка. Даже в черно-белом цвете невозможно было отвести от нее глаз. Кирилл сказал, что ничего красивого в ней не заметил, а вот Мами, экономка главного героя, очень даже ничего, и пес у них классный.