Она сулила мне великолепную карьеру, обещала взять с собой в Америку. Я соглашалась с ней, а по факту, хотела только одного. Чтобы она перестала пить и скорей улетела, а я с чистой совестью поехала домой, потому что и так слишком сильно задержалась в Москве. Я как-то умудрилась разлюбить этот город.

Мама вышла на владельца одной крупной, известной ювелирной марки. Поэтому случаю, она организовала мне портфолио, благодаря которому я была приглашена на кастинг, а затем на закрытую вечеринку, по случаю презентации работ одного из ювелиров. На самом деле для меня это была настоящая сказка. Я слукавлю если скажу, что не была довольна собой, до определённого момента. А именно до того, как почувствовала, как земля уходит из-под ног, а после… спустя время, не очутилась голой в постели с жирным волосатым мужиком, от которого разило перегаром и какой-то гнилью.

Я никогда не прощу ей этого. И никогда не смогу простить себя. Я столько времени пыталась убедить Дровосека в том, что бросаю его потому что слишком сильно люблю красивую и обеспеченную жизнь. До того, как я села за руль в невменяемом состоянии, мы успели поссориться несколько раз. Виной всему была обоюдная ревность и злость по поводу того, что я не могу взять и сорваться с места, как это сделала моя мать осознав, что я стала абсолютно для нее бесполезна.

В ход шло все: архив, со старыми фото из клубов, где невозможно было досконально разглядеть моего лица; сообщения, в которых я высмеивала его нищую скучную жизнь, в слух бы я не смогла произнести подобного. Финалом стало мое заявление, о том, что я улетаю с мамой. Он пожелал мне счастливого пути, подобрав самые жесткие и обидные слова, я ответила ему тем же.

— Мне кажется, с тебя достаточно нервных потрясений, — глядя перед собой произносит Кирилл. — Да и я тоже не «железный Дровосек», — легкая усмешка кривит его губы. — Давай, договоримся так… Я просто буду делать свою работу, а ты будешь стараться поправиться. Я просто водитель, а ты просто мой пассажир, — повернувшись, смотрит на меня пустыми глазами.

— Хорошо, — опустив голову, тереблю край футболки.

— Вот и договорились.

— Я попрошу папу оплатить тебе замену панели, — киваю на расцарапанный пластик.

— Не стоит, пусть останется так, — взъерошив волосы на затылке, Кирилл пытается выдавить из себя улыбку.

— Тебе придется подождать минут пять, — он покидает салон и вместо того, чтобы обогнуть капот и подойти к пассажирской двери, уходит.

Рука ложится обратно на колени, не успев дернуть ручку двери.

А не этого ли ты хотела? Не этого… Я хотела совсем не встречаться с ним. Как теперь объяснить своему колотящемуся сердцу, что человек, которого я люблю больше жизни, будет просто моим водителем, и я не в силах больше этому препятствовать.

Кирилл достаточно быстро появляется у машины, подкатывает мое кресло к двери.

— Я сама, — откидываю подлокотник коляски.

Сложив руки за спину, он смотрит в сторону, лишь искоса наблюдая за тем, как я самостоятельно перебираюсь в кресло. Руки дрожат, левая слегка подгибается. В моменте он дергается. Я жду, когда он поддержит меня, но этого не происходит. Сама управляюсь с поставленной задачей.

— Можешь, меня не провожать, — бросаю за спину, откатываясь от машины.

— Нет, прости… Я должен убедиться, что ты поднялась к себе.

— Куда я еще по-твоему, могу подняться? На крышу? Не волнуйся, я давно смирилась со своей участью.

— Это просьба твоего отца, — стараясь не выдать раздражения в голосе цедит он, укладывая ладони на ручки коляски.

Стоит ли говорить, что за сегодняшний день я устала больше, чем за последний месяц. Я выжата как лимон и физически, и эмоционально. Больше двух часов прошло, как я закрыла за собой дверь квартиры и осталась в полном одиночестве. Папы все еще нет. Со мной только Кира. Что бы я без нее делала? Пожалуй, свихнулась бы сама с собой наедине.

Абсолютно все раздражает и выводит из равновесия. Меня бесит фактура обоев в моей комнате, шторы кажущиеся не уместно яркими, слишком гладкая глянцевая поверхность прикроватной тумбы. Белый свет режет глаза, поэтому я меняю оттенок освещения на более теплый. Кира катается по покрывалу, потягивается, протяжно мурлычет соскакивая с кровати, подбегает к дверному проему.

— Ты есть, наверное, хочешь? — заставляю себя подняться с постели. — Прости меня, я совсем за тебя забыла, — прошу прощения у кошки, подсыпая ей в миску корм. В соседнюю емкость наливаю воду. Она тоже оказалась пуста.

Кира забавно тычется носом в миску, будто пытается раскопать что-то на дне. Наблюдаю за тем, как она хрустит сухим кормом, ловя себя на мысли, что тоже хочу есть. Когда Дровосек нес меня на руках до манежа, я на секунду задумалась о том, что не мешало бы похудеть немного. Это было секундное помутнение. Достаю из холодильника ветчину и сыр. Звонок в дверь отвлекает меня от нарезки бутербродов.

На пороге моей квартиры стоит Тимуровская жена. Как ее там, Роза кажется? Навыдумывают имен. Последнее время я ощущаю себя сварливой старухой. Будто бы мне не девятнадцать, а девяносто один.

— Соли нет! — сходу выпаливаю я, подметив, что она как-то странно мнется и не знает с чего начать. Потом вяло улыбаюсь, откатываясь назад. — Проходи, — она похоже ждала приглашения.

— Мне Ульяна сказала, что ты могла бы мне помочь кое-в-чем.

Интересные дела… Старуха внутри меня достает спицы и пряжу, и начинает вязать, пока она формулирует следующую фразу. Интересно, на нее так влияет мое инвалидное кресло или она в принципе, пришибленная какая-то?

— Понимаешь, я ужин готовлю.

«А я тут причем?» — думаю я, но в слух интересуюсь:

— Что готовишь?

— Утку по-пекински, но с ней мне Уля помогла. У меня другая проблема. Я могла бы съездить в салон, но у меня утка уже в духовке, а Тимур через полтора часа приедет.

— И? — смотрю на нее удивленно.

— Ты не могла бы сделать мне макияж?

— Я? — продолжая удивляться, тычу пальцем себя в грудь.

— Ну да… — пожимает плечами. — Уля сказала, что ты точно можешь.

— Ну ладно, — тоже пожимаю плечами. — Раз Уля сказала…

Силюсь представить себе невестку Тимура. Мы живем в одном подъезде, но почти не пересекаемся. Роза делает шаг мне за спину, собирается взяться за ручки кресла.

— Я сама! — предупреждаю ее, чтобы не прикасалась. Выходит, довольно резко, и она явно тушуется. Мне становятся слегка неудобно за свою грубость. — Мне удобней самой, — пытаюсь исправиться, выдавливаю легкую улыбку.

Роза идет следом, провожая меня до лифта. Мы поднимаемся к ней в квартиру, в нос моментально бьёт запах еды. Маму всегда раздражало, когда в доме пахло готовящейся едой. Наша помощница приносила с собой еду приготовленную дома, у нас готовились лишь легкие овощные салаты, даже запаха яичницы мама не переносила, запрещая мне ее жарить.

— Вкусно пахнет, — пытаюсь, разрядить обстановку.

— Сейчас я проверю ее. Располагайся, — указывает ладонью на распахнутую дверь.

У них достаточно уютно, немного мрачновато на мой взгляд, но все равно заметно женское присутствие. Довольно милый букет из полевых цветов на столе, пара розовых подушек с кисточками на углах, валяющихся на диване. Мне кажется Роза сама не любитель слишком ярких оттенков.

В интерьере преобладает серый и белый цвет, будто намекающий на слегка угрюмый характер хозяйки. На стене над диваном, холст в массивной резной раме. «Какая безвкусица…» — подумала я, пока не подъехала ближе к изображению и не разглядела его повнимательней.

Свадебное фото напечатанное на холсте, на самом деле очень красивое. Роза была красивой невестой и платье у нее было по настоящему королевским. Не слишком вычурным, но очень красивым с длинным шлейфом, ниспадающим со спины лошади, верхом на которой она сидела. Рядом Тимур и он тоже на коне. Я даже подумать не могла, что когда-нибудь позавидую чему-нибудь подобному. Они выглядят очень счастливыми.