— Да!? А ты был на моем месте? Ты знаешь, чего мне стоит лишнее движение. Ты знаешь, какую боль я терплю!?

На самом деле боль физическая, ни что по сравнению с болью душевной, которая гложет меня изнутри. Эта боль царапает мое сердце, скребет длинными острыми когтями, заставляя его изнывать от тоски и нескончаемой печали. Эта боль топит меня, как неиссякаемый ливень, проливающийся водопадом и одновременно с этим, иссушает мою душу, словно горячий сухой ветер в пустыне, перегоняющий по раскалённому песку колючие кустарники перекати-поле. Эта боль мучает меня: каждую секунду, каждую минуту, каждый час, каждый день… Иногда затихает ненадолго, как правило во сне или в минуты пробуждения, когда отойдя ото сна, я не до конца разделяю сон и явь и еще не осознаю своего истинного состояния.

— Ты просто ленивая! Прекрати себя жалеть! Твой диагноз не приговор. Ты бы уже встала на ноги, если бы сама захотела! — раздосадовано произносит отец потирая виски.

Кира трется о ножку стула, на котором сидит папа. Уронив лицо на ладонь, он опирается локтем об стол.

— Пошла вон!! — кричу я, швыряя в кошку стакан, вода разливается по полу, осколки разлетаются в разные стороны. Кошка жалобно мяукнув отскакивает к стене, отряхивает мокрую шерсть и сбегает из комнаты. — Я же просила отдать ее кому-нибудь! Я же просила!! — закрываю лицо ладонями, плачу.

— Когда ты начнешь думать, прежде чем что-то делать? — зло цедит отец поднимаясь со стула и стряхивая брызги воды, попавшие на его брюки.

— Никогда не буду! Никогда!! Я безмозглая, тупоголовая дура! Какой с меня может быть спрос!? Я ведь тупая! Совершенно бестолковая, поверхностная пустышка!

— Прекрати!!

— Что прекратить? Оставь меня в покое! Просто не лезь ко мне! Да, я сказала неправду, он не приставал ко мне, а лишь только методично выполнял указания врача. Но я просила его уйти, а он не уходил. Еще бы… сколько ты ему платил? — продолжаю кричать пока голос не сипнет и не становится совсем тихим.

— Лика, дочка… — папа присаживается передо мной на корточки. — Пожалуйста, прекрати. Прекрати разрывать мне сердце. Я устал, доченька, — его губы дрожат.

— Я тоже устала, папа… — сдаю назад, разворачивая инвалидное кресло. — Я просто прошу оставить меня в покое. Я никогда не встану и никогда не буду прежней. Я не хочу никого видеть рядом с собой. А этого парня тем более… — мой голос срывается, я почти что шепчу.

— Лика, я знаю, что вы встречались.

— Вот именно, папа… Мы встречались. Если ты хоть немного любишь меня, то откажешь ему в работе. Мне плевать кто будет вместо Андрея, но пусть это будет не он… пожалуйста.

— Ты меня не пригласишь? — Янка трется об меня грудью, всем видом демонстрируя свою готовность к продолжению вечера.

— Извини, я устал сегодня, — отстраняюсь, не позволяя ей поцеловать себя в губы.

Краем глаза слежу за тачкой, припаркованной метрах в десяти от нас, около второго подъезда. В нашем дворе среди прогнивших жигулей, Дэо, старых Нисанов, древних Пежо и прочих консервных банок, черный Гелик смотрится нелепо и чужеродно. Размышляя о том, что здесь мог забыть водитель этой тачки, вглядываюсь в номер. Луч света падающий с одинокого фонаря бьет прямо в капот, и рассеивается на черном глянце. Номер не читается в темноте. Янка греет вечно холодные руки под моей толстовкой продолжая гундосить, что-то себе под нос:

— Что с тобой происходит? Кир! Я с тобой говорю… — слушаю ее в пол-уха не реагируя на нытье девчонки.

Наконец тачка подмигивает мне фарами, и я ощущаю острый спазм током прошивающий мое тело. В глотке моментально пересыхает. Язык присохший к небу не позволяет сказать ни единого слова. Молча отрываю от себя Янку.

— Беги, — произношу непривычно тихо и глухо.

— А ты?

— Я покурю… — Яна протягивает руку, ожидая, что я дам ей ключи. — К себе, Ян.

Недовольно фыркнув Яна разворачивается, всем видом демонстрируя обиду. Ее светлые волосы, взметнувшиеся в воздухе, рассеивают около моего лица цитрусовый аромат, к которому я уже привык, но который сейчас вызывает во мне резкий приступ тошноты, а еще дикое желание покурить, чтобы перебить его ноты.

В тот момент, когда за девушкой хлопает подъездная дверь, дверь Гелика открывается. Сердце начинает стучать отрывисто и словно с задержкой. Мы не знакомы лично, но я знаю этого человека, и он явно приехал сюда по мою душу.

Отец Алики быстрыми широкими шагами преодолевает короткое расстояние, приблизившись останавливается передо мой. Смотрит на меня, вынимая руки из карманов, протягивает ладонь. Отвечаю на его рукопожатие, ощущая, как немеет затылок.

— Добрый вечер, Кирилл.

— Здравствуйте.

— Я… — замешкав на несколько секунд, вытягивает из кармана пачку сигарет, выбивает одну. — Меня…

— Я знаю, кто вы. Можете не представляться, — он предлагает мне сигарету, машинально вытягиваю одну, мну в пальцах фильтр опираясь спиной на дверь Приоры. Он становится рядом, протягивает мне зажигалку, прикуриваю.

Он затягивается и тяжело выдыхает. Наблюдаю как подрагивают его пальцы. Мои руки тоже бьет предательский тремор.

— Дело к тебе есть, — зажав в губах сигарету, достает телефон, сбрасывает входящий звонок. — В прошлом году, ты встречался с моей дочкой. Алика не делилась со мной личным, предпочитая хранить ваши отношения в секрете. А я боялся вмешиваться, поэтому держался в стороне, — мужик тяжело вздыхает, бросает взгляд по сторонам.

Запуливаю истлевший окурок в клумбу, отец Алики следует моему примеру. Выбивает новую сигарету из пачки, зажимает ее в губах.

— Мы расстались осенью.

— Я знаю. Я очень жалею, что отпустил ее тогда. Мне нужно было запретить ей ехать.

— Не понимаю, причем здесь я.

— Кирилл, ты хорошо влиял на Алику. Хотя знаешь, чисто по-отцовски, мне ни раз хотелось оторвать тебе яйца.

— Чего? — складываю руки на груди, смотрю на мужика исподлобья.

— Вот будет у тебя дочь когда-нибудь… поймешь. И тем не менее, меня устраивал ее выбор. И на ваши гульки, я смотрел сквозь пальцы, — растопырив пятерню мужик машинально приближает ладонь к глазам.

Он заметно нервничает. Меня наоборот, немного попускает, но ненадолго… Странное ощущение по новой закручивает меня в жгут, словно тряпку, отжатую вручную после стирки в ледяной воде. Не понимаю, к чему он ведет. Сейчас он поведает мне о том, что в те несколько дней, в которые мы кувыркались в ее комнате, он был дома и не уезжал ни в какие командировки. Сидел тихо и не высовывался, давая возможность любимой доченьке вдоволь натрахаться с парнем, которого она почему-то предпочитала держать в секрете.

Не нужно было мне с ней спать. Это была моя самая фатальная ошибка. Самая злоебу…я херня, которая со мной когда-либо происходила. Эта сука пролезла под кожу, засела мне в голову, намотала мои жилы на длинные тонкие пальцы, расхерачила мне душу, плюнула в сердце и свалила, оставив меня подыхать от ревности и тоски.

Думать о том, что она так же сладко стонет, только в чужих руках, было настоящей мукой. Паранойей, преследующей меня всякий раз, когда я напарывался на ее свежие фотки, которые она постила из клубов и баров. Алика вернулась к прошлой привычной жизни, которую слишком сильно любила. Гораздо больше чем меня. Хотя, любила ли она меня? Все еще остается вопросом. Когда шептала мне «люблю», в ответ на мои признанья, я и правда ей верил. Верил в то, что все, что происходит между нами навсегда…

— Какое у вас ко мне дело? — потерев ладонями лицо пытаюсь избавиться от морока, затягивающего мое сознание как густой холодный туман.

— Я хочу попросить тебя, снова быть рядом с моей дочерью.

— Нет, — хмыкаю я, отрицательно качая головой.

— Я не правильно выразился. Ты не совсем верно меня понял. Алике нужен человек рядом.

— Нянька, что ли? — из меня вырывается злорадный смешок. — Боюсь, что с этим вы опоздали, она уже большая девочка. Раньше нужно было нанимать ей гувернантку, — совершенно не к месту начинаю умничать я, понимаю, что это лишнее, но меня почему-то несет, а он словно пропускает мимо ушей мои слова, продолжает: