Сжав пальцами виски, пытаюсь успокоить разошедшийся пульс. Внутри меня образуется пустота, которую сложно игнорировать. Зачем он солгал? Если бы сказал правду, я бы позлилась, конечно, но скорее в воспитательных целях, чем взаправду. Просто, чтобы понимал, что я тоже могу неплохо провести время без него. Почему нет!?

Я обязательно припомню ему эту ложь. Посмотрю, как ему понравится наблюдать за тем, как я веселюсь среди ночи. Я не забыла свой печальный опыт самостоятельного похода в клуб. Поэтому одна не пойду, нужно собрать девчонок и оторваться как следует.

Как загипнотизированная, прокручиваю ленту Арины. Появилось несколько новых фото. Компания не большая, всего шесть человек, три парня и три девушки. Надо же, как четко…

Чтобы отвлечь себя от дурных и обидных мыслей, повторно набираю маму. Но в звонке больше нет необходимости, я слышу, как она гремит ключами в прихожей. Слышу, как падает ее сумка, как она сбрасывает туфли. Она снова пьяная в стельку.

Вот как мне ее оставить? И что, со всем этим делать?

Наши дни

Воздух пахнет увядшей луговой травой. С середины мая на землю не упало ни капли дождя. Земля словно выпита до дна знойным раскалённым до красна солнцем. Горячий ветер, обдувает мое лицо, иссушая набегающие на глаза слезы.

— Все хорошо? — шепчут его губы мне на ухо. — Если ты устала, давай вернёмся? Для начала и так не плохо, — его рука еще крепче обвивает мою талию, Дровосек разворачивает Чику в обратном направлении.

Лошадь шагает медленно и очень осторожно, словно чувствует мою неуверенность.

— Она ведь совсем не погуляла, — кладу ладонь на шею Чики и осторожно провожу ей по гриве. Она никак не реагирует на мое прикосновение, продолжает медленно переставлять ноги, сворачивая по тропинке направо и слегка ускоряя шаг, не значительно, но ощутимо. — Как она понимает, куда идти? Ты же ничего не говоришь ей.

— Для общения с лошадью слова не нужны. Нет, ты можешь конечно с ней разговаривать, но чтобы отдать ей ту или иную команду необходимо пользоваться другим инструментом.

— Каким?

— Шенкелем, например.

— Понятно, — киваю головой, делая вид, что мне все ясно. — Я каждый день пользуюсь шенкелем. Удобная штука. Совершенно не заменимая в повседневной жизни.

Дровосек посмеивается, уткнувшись лицом в мои волосы.

— Земляникой пахнешь, — вдыхает воздух полной грудью, запуская по моей спине и шее волны мурашек.

Пытаюсь слегка отстраниться от него, но он не отпускает. Чика останавливается в тени большого раскидистого дуба. Ему тысяча лет не меньше и сейчас он скрывает нас под своими ветвями, как под шатром.

— Не надо, — только успеваю произнести я, прежде чем его нос прочерчивает линию по моей щеке добираясь до уха. Его пальцы гладят мою поясницу, дыхание обжигает шею.

— Я все тебе расскажу и всему научу. Позже… Давай, постоим вот так несколько минут. Просто постоим и помолчим.

Мое тело заключается в жёсткий корсет, не могу пошевелиться, позволяя ему гладить мою спину и плечи. Он целует меня в шею, заставляя оцепенеть с новой силой. Я полностью в его власти. Сидя на спине Чики, смотрю вниз. Земля под ногами лошади одновременно и далеко, и близко. Но какое это имеет значение, если мои ноги все равно не способны бежать.

— Не надо, — еще раз повторяю я, немного громче чем в первый раз.

Я схожу с ума от его прикосновений. Губы покалывает, грудную клетку сводит едва терпимый спазм.

— Прошу… — шепчу, когда он касается губами уголка моего рта, прикрыв глаза тяжело вздыхаю.

— Почему? — не отрываясь от моей щеки, шепчет он.

— У тебя есть девушка.

— Считай, что уже нет.

— Не надо, — собрав все силы, все же отталкиваю его. Мои глаза снова полны слез, сердце тарахтит неуемно. От стресса, пережитого за сегодняшний день, начинает гудеть голова. — Я же сказала, прекрати! — смотрю в его ошарашенные полные боли и непонимания глаза.

— Прости, я больше не буду.

Чика довольно резко дергается с места, но почти сразу выравнивает шаг. Теперь его рука лишь едва-едва касается моей талии. Мне должно стать легче. Должно отпустить, но ощущаю я себя гораздо паршивей чем раньше. Нужно было быть тверже с ним. Не стоило поддаваться на его уговоры и коварный обман. О какой дружбе между нами может идти речь!?

— Шенкель — это внутренняя часть ноги от колена до щиколотки, обращенная к коню, — слегка переведя дух, Дровосек произносит довольно спокойным голосом. Смотрит в сторону. — В зависимости от силы нажатия…

— Ты издеваешься!? — выкрикиваю я, замечая, как навостряются уши Чики.

По его лицу пробегает едва заметная судорога, он несколько раз моргает, будто пытается очнуться от какого-то морока.

— Ты слышишь себя? Кому ты об этом говоришь! В моих ногах нет силы!!

— Будет!

— Не будет!

— Ты совсем не даешь себе шанса!

— Мне нужно было умереть в ту ночь… — едва шевелю онемевшими губами.

— Ты сделала это специально, да!? Это не несчастный случай? — его голос срывается.

Мы кричим друг на друга посреди широкой поляны. Неподалеку от нас пасутся лошади, где-то в далеко снуют люди. Но мой мир сейчас ограничивается до мизерного пространства… В нем я и он, а еще эта лошадь. Его лошадь, и мне с нее не спрыгнуть и не убежать. Она топчет копытами пожухшую траву, издает тихое фырчанье, слегка ведет головой, пригибая уши.

— Зачем!? Зачем ты это сделала!? Чего тебе не хватало в жизни?

— Я тебе изменила, — произношу практически по слогам, сама не веря в то, что говорю это.

— Не ври. Ты просто избалованная девчонка, пресытившаяся жизнью. Ты говоришь это, чтобы я оставил тебя в покое. Думаешь я совсем идиот и не собрал эти пазлы? Ты просто не хочешь, никого рядом с собой, потому что не терпишь жалости к себе. Тебе тяжело ощущать себя жалкой. А я не собираюсь тебя жалеть! И если ты хочешь от меня сбежать, то сделаешь это на своих ногах. Если бы ты не скрыла… Зачем ты создала ту иллюзию!?

— Ты слышишь меня? Я тебе изменила.

— Прекрати! Ты встанешь на ноги! Слышишь, встанешь!

Мои щеки мокрые от потока проливающихся слез.

— Отвези меня домой, — произношу не в силах больше бороться с ним. — Я устала. Отвези меня домой.

Остаток вечера, как в тумане. Он молча ссаживает меня со спины лошади. Несет к машине, усаживает на сидение. Я опираюсь виском на стекло только что за хлопнувшейся двери, закрываю глаза. Слышу, как заводится двигатель, как машина трогается с места. А потом мы едем, и эта дорога длится целую вечность.

— Как ты могла? Я ведь твоя дочка? — в моем организме больше нет влаги. Глаза абсолютно сухие, я плачу в душе.

Мою шею сковывает корсет, ребра стянуты тугой повязкой. Мама нервно расхаживает по палате из стороны в сторону. Жует губы, непривычно бледные без помады.

— Не вздумай на него заявить! — не говорит, а шипит как змея.

— Он меня опоил и…

— Молчи!! — лицо мамы искажает уродливая гримаса. — Прекрати строить из себя невинность. Будто бы я не в курсе, что ты из себя представляешь на самом деле! Ты хотя бы понимаешь, что ты наделала, идиотка!?

Я понимаю только одно. Я уничтожила свою жизнь. Растоптала ее, сама об себя вытерев грязные ноги. Я никогда не смогу посмотреть в глаза Кириллу, — скудные слезы солью щиплют глаза.

— А ты как хотела!? Думаешь, мало красивых вокруг? Да я столько связей подключила, чтобы устроить ваше знакомство. Столько сил потратила! Тебе нужно то было… зажмуриться и потерпеть разок. Всего раз! Сейчас бы не здесь лежала, а подписывала бы контракт на кругленькую сумму, — каждое ее слово как плевок ядом в душу.

Как я могла поверить ей? Это ведь мама… Разве мамы поступают так со своими детьми?

Мама не стала, ждать заключения врача, ее не интересовало, насколько сильно я пострадала. Я опозорила ее своей выходкой и мне, по всей вероятности, больше не было прощения. В тот же день, даже не попрощавшись со мной, она улетела в Эмираты, а оттуда в Штаты. Спасать свою позднюю молодую любовь от финансового краха. Какими средствами собиралась спасать неизвестно. Ведь я, ее подвела.