Замечаю за собой, что зову его мысленно по имени. До сегодняшнего дня, он назывался в моих мыслях исключительно Дровосеком. Не знаю зачем он наплел о себе тех глупостей. Но я очень пристально рассмотрела его со всех сторон. Никаких проблем с гигиеной не заметила, напротив, как по мне, так он пахнет очень даже хорошо и руки у него приятные хоть кожа и грубоватая. Ногти острижены под самый корень ни заусенцев, ни грязи я не заметила. Утыкаюсь носом в ворот его толстовки, вдыхаю яркий древесный аромат, набрасывая ее на плечи, встав с постели, направляюсь к двери.

Мы сидели на кровати накрывшись одеялом. Он больше не приставал ко мне, даже не коснулся ни разу. Выдал мне шерстяные носки, которое его бабушка связала для его младшей сестры. Они оказались мне в пору. Не стала отказываться, так и правда теплее, а еще они очень милые. Сколько терпения у его бабушки если она создает такую красоту. Розовые, белые и желтые полоски чередовались друг за другом и своими нежными оттенками напоминали конфеты помадки, тоже родом из моего раннего детства. Я лет пять не ем сладкое, а их захотелось. Это самые аппетитные носки, которые я когда-либо видела.

Осторожно ступаю по полу, выглядываю в окно. На улице продолжает надрываться петух. Приоткрыв дверь на веранду, выглядываю во двор. Раннее утро. Его семья еще спит. Глухие звуки ударов и треска, создаваемые топором, добавляются к звонкому пению птицы с ярким огненным оперением. Петух стоит на высокой поленнице дров и никак не может угомониться.

Дровосек колет дрова. Улыбаюсь. Ему идет. Мне кажется, он создан именно для физического труда. Не могу представить ни одного знакомого парня с топором в руках. Не монтируются они совершенно. А он смотрится невероятно гармонично с любым инструментом. Ловлю себя на мысли, что не могу отвести взгляда от его обнажённой поясницы с ямочками над низко посаженными брюками цвета хаки. Так и хочется ущипнуть себя. Хватит пялиться! Он ведь заметит и обязательно съязвит, что-нибудь по этому поводу. На улице свежо… Нет, даже холодно! А он голый по пояс машет топором и делает вид, что не видит меня.

Перекинув ноги через невысокое деревянное ограждение веранды, присаживаюсь на перекладину свесив ноги.

— А ты все на ус мотаешь? Ну что, рабочий способ? — не могу не припомнить сцену из фильма, в которой фермер делился с местным священником проверенным способом избавления, от назойливых мыслей о женщинах.

Кирилл оборачивается, широко улыбается.

— Я бы лучше позвонил в колокола до кровавых мозолей, но не где? — разводит руками.

Метнув топор в широкий пень, направляется ко мне. Его обнаженная кожа отливает бронзой в свете лучей восходящего солнца. Мне нужно прописаться в солярии, чтобы добиться подобного тона. На его короткой чёлке блестят капельки пота, губы продолжает кривить ухмылка. Дровосек сдергивает свою футболку, висящую на перилах, вытирает ей лицо. Подходит ко мне и запрокинув руки за ограждение, опирается на него спиной. Поворачивает голову, смотрит на меня.

Я в свою очередь скольжу взглядом по его широкой груди и прессу. Чувствую, как потеют ладони, когда я задерживаю взгляд на темной дорожке волос убегающей за широкий ремень. Ну этого еще не хватало! Заставляю себя отвести взгляд, но он не отводится.

— Выспалась? — прищурив один глаз, смотрит на меня продолжая улыбаться. — Ты так сладко посапывала лежа у меня на плече, решил не будить тебя.

— Что ты выдумываешь?

— А ты в курсе, что когда ты спишь у тебя не до конца прикрываются веки? Ты как будто палишь за обстановкой, вроде, как и не спишь вовсе.

— Так я и не спала, — выдаю слегка нервно.

Надеюсь я не разговаривала во сне. Я могу. В детстве я еще и лунатила. Но не думаю, что за час — полтора сна, я могла отмочить нечто подобное.

Дровосек улыбается, продолжая щуриться.

— Еще как спала.

— Нет.

— Да.

— Нет.

— Ну ладно, не спала, так не спала, — продолжая лыбиться, вздыхает стреляя глазам по моим голым коленям.

Ежусь от холода, на улице градусов пять не больше. А он стоит тут рядом полуголый и улыбается так хитро, будто знает какой-то секрет. От его разгоряченного тела только что пар не валит. Так и хочется коснуться его горячей кожи. Сжимаю пальцы в кулаки, стараясь контролировать это желание. Если он сейчас полезет целоваться, сопротивляться не буду. Рот наполняется вязкой слюной. На языке уже чувствуется привкус мятной жвачки. Он вынимает одну руку из-за перил, наклонятся к моему лицу, будто рассматривает что-то на моей щеке. Замираю, ощущая бешеный стук своего сердца, колотящегося где-то в пятках. Размыкаю губы инстинктивно проходясь языком по нижней.

— У тебя ресничка упала, — демонстрирует мне темный волосок на подушечке пальца, только что коснувшегося моей щеки.

Он закидывает обратно руку. Отвернув от меня лицо, смотрит прямо. Зевает.

— Кирюша! Ты долго еще собираешься почки морозить? — позади нас раздается зычный женский голос. Оба поворачиваемся назад.

На веранде стоит высокая, дородная, пожилая женщина в белой ситцевой сорочке в мелкую красную розочку. Ее желтые блондинистые волосы накручены на крупные бигуди. В глазах удивление. На губах легкая растерянная улыбка. Женщина прижимает кисти рук, сложенные в замок к широкому, пышному бюсту. Внимательно на меня смотрит.

— Привет, бабуль! Это Алика. Она будет жить у нас, — дровосек одаривает женщину лучезарной улыбкой и приобняв меня за плечи, шепчет мне на ухо. — Поздоровайся с бабушкой.

— Здравствуйте, — слегка киваю и сглатываю стоящий ком в горле.

В ответ она тоже кивает мне, переводит взгляд с лица Кирилла на мое и обратно.

— Анна Никитична. Можно просто баба Аня, — произносит она мягким, добрым голосом. — Кирилл! Ты чего девочку морозишь на холоде таком? Не дай Бог простудится. И сам оденься! Хватит рисоваться! Алика и так уже поди знает, какой ты красивый. Оденься немедленно! — прикрикивает на него.

Дровосек нехотя стягивает майку с перил, закидывает ее к себе на плечо.

— Пойдем, — обхватив мою талию ладонями снимает меня с ограждения.

— Я не собираюсь у вас жить. Что ты придумал?

Он отмахивается от меня, тащит за руку в дом, вслед за бабой Аней.

Мы проходим сквозь его спальню, идем по коридору мимо ванной, в которой я умывалась, попадаем на кухню.

— Ну рассказывайте, — произносит бабушка вынимая из холодильника продукты, выставляет их на стол. По всей видимости, завтрак собирается готовить.

— Что рассказывать, ба? — Кирилл отрывает от веточки маленький помидорчик черри, закидывает его в рот. Раскусывает и морщится. Притягивает меня за талию к себе. Кладет подбородок на мое плечо нагибаясь. — Мы решили пожить вместе. Попробовать так сказать, совместный быт.

Глаза бабы Ани расширяются так, что от напряжения на ее шее появляется второй подбородок.

— Кирюша, — прочистив горло, произносит она.

Потом переводит взгляд на меня.

— Алика, деточка, сколько тебе лет?

— Восемнадцать, — произношу я охрипшим голосом.

Звенящая тишина в комнате, нарушается протяжным вздохом облегчения. Бабушка поворачивается к нам, вытирает руки об цветастый передник накинутый между делом на ее могучий бюст.

— Совсем взрослый стал, — смаргивает импровизированную слезу. — А худесенькая то какая! — качает головой, рассматривая мои ноги в полосатых носках, торчащие из под широких спортивных шорт дровосека. — Пол зернышка в день? — интересуется у меня, пока Кирилл закидывает в рот один за другим помидорки черри. — Ну ничего… это дело поправимое, мы тебя откормим, — кивает улыбаясь. — Да ты присаживайся, расскажешь о себе, — приседает и открывает дверцу нижнего шкафчика. Извлекает из него чашку с картофелем, ставит ее передо мной. Следом на стол становится чашка с водой, а затем в моей руке оказывается нож. — Ой, девонька… мы сейчас с тобой в четыре руки, на два дня наготовим, — произносит бабушка радостным голосом.

Перевожу растерянный взгляд с ножа на Дровосека. Он продолжает жевать засовывая в рот несколько веточек петрушки. Подмигивает мне улыбаясь глазами.