Не знаю, удастся ли мне скрыться на долго. Но внутренний ребенок внутри меня пляшет танец маленьких утят, что странно, в голове звучит именно эта мелодия, и я ловлю себя на мысли, что невольно улыбаюсь, хоть и стараюсь сжимать губы, что есть силы.

Спуститься по пандусу мне помогает санитар. Самостоятельно скатиться по довольно пологому склону было страшновато, хоть я и делала это несколько раз в качестве тренировки. А дальше все оказалось очень просто. Длинная аллея вдоль больничного корпуса, за ней широкий тротуар и ворота, а дальше город.

Живой, спешащий и суетящийся город, кишащий пешеходами, несущимися как метеоры к пешеходным переходам. Прогуливающийся походкой от бедра в лицах девушек на высоких каблуках, в легких летних платьях.

Вокруг меня, пролетающие на самокатах подростки и взрослые. Пожилые люди, еле-еле переставляющие ноги и даже не думающие посторониться. Они прокладывают себе путь медленными, словно заторможенными шагами, ни на кого не обращая внимания. На глаза попадается орущий ребенок требующий что-то у мамы, безразлично пялящейся в телефон и не спеша толкающей коляску.

Подмигиваю карапузу, резко захлопнувшему свою варежку уперевшись в меня взглядом.

Да, малыш… Мы с тобой друзья, по несчастью. Только ты побежишь, через месяц другой, да так быстро, что мама тебя не догонит. А я нет… грустно улыбаюсь. Мои ноги меня не держат. Да, в общем то и бегать у меня нет никакого желания.

Приметив автобусную остановку в конце квартала, ускоряюсь. Вызвать такси нет возможности. Мой телефон валяется на полу в коридоре больницы. Интересно, он уже его нашел? Или его нашел кто-то другой. В прочем, это не важно. Остановившись под козырьком остановки, смотрю перед собой, стараясь не обращать внимания на окружающих людей. Не проходит и минуты, как передо мной останавливается автобус, номера я не разглядела, но судя по разговорам людей, двести девяносто девятый. Мне подходит. А еще подходит то, что он снабжен широкой дверью и мягкой подвеской, позволяющей водителю опустить порог на уровень бордюра.

Все-таки мои прошлогодние покатушки на общественном транспорте не прошли даром. При помощи неравнодушного пожилого мужчины закатываюсь на площадку, кивком головы благодарю его и вытянув карту из-за резинки лосин, протягиваю ее к валидатору. Тот же мужчина помогает мне дотянуться, приложив карточку за меня. Возвращает мне ее в руки. Бормочу себе под нос «спасибо», утыкаюсь взглядом в собственные колени. Вот за это я не люблю появляться в людных местах. Эти сочувствующие взгляды очень ранят. Почему-то мне сложно стойко переживать чужое сострадание по отношению к себе.

Еду в никуда. Автобус притормаживает у каждой остановки, заставляя меня крепче сжимать поручень. Смотрю в окно отмечая, какими яркими стали улицы. Папа забрал меня к себе в конце марта. Улицы были серыми и угрюмыми, бесконечно шел дождь. Я будто не видела ничего вокруг себя последние три месяца. Все вокруг было безликим и мрачным, а сейчас ярко светит солнце, бульвары и скверы украшены цветочными композициями, люди вокруг улыбаются.

Вцепившись взглядом в летнюю веранду кафе, выглядываю следующую остановку. Острое ощущение голода, спазмом прошивает желудок, легкой тошнотой подкатывая к горлу. Слабость, ощущаемая в момент завершения последнего упражнения, снова напоминает о себе. Оторвавшись от поручня, подкатываюсь к двери, готовясь выйти на следующей остановке.

До аварии я старалась следить за своим питанием. После, отказалась есть в принципе. Правда мой бойкот был не долгим, поскольку кормить меня начали медикаментозно и умереть от истощения, и обезвоживания у меня вряд ли бы получилось. Затем, я бросилась в другую крайность, уже живя у Дорофеи, я начала есть все в подряд. Не потому, что организм требовал восполнения потраченных калорий, а просто для того, чтобы чем-то занять себя. Заесть тоску и не проходящую депрессию что ли. Сегодня утром я не столько позавтракала, сколько испачкала посуду. Единственное, что болталось в моем желудке, это две ложки шоколадной пасты, которая подвернулась мне под руку, когда я услышала звук открывающейся двери.

Не без помощи внимательного официанта, заезжаю на террасу кафе. Смотрю перед собой, стараясь не обращать внимания на людей вокруг. Сразу же утыкаюсь лицом в меню и буквально через пару минут заказываю пасту с морепродуктами, бруснично-клюквенный чай и лимонное муссовое пирожное.

С аппетитом умяв немалую порцию спагетти с креветками и мидиями, заедаю сытный обед десертом, допивая вторую чашку чая. Я довольна собой и ловлю себя на мысли, что невольно улыбаюсь, отправляя в рот воздушный сливочный мусс. Праздную свою маленькую победу. Это ничего не значит конечно, но утята продолжат плясать в моей голове, и я машинально покачиваю головой в такт дурацкой мелодии. Наверняка, со стороны я выгляжу как идиотка. Плевать! Я лишь ниже натягиваю козырек Кировой бейсболки и делаю очередной глоток чая.

Я была настолько поглощена своим внутренним триумфом, что в одном моменте все же просчиталась. Чай, особенно в том количестве, которое я употребила, был абсолютно противопоказан мне.

Я многое могу, но посетить общественную уборную, пусть даже специально оборудованную, я не смогу. Это слишком. Чувство брезгливости перечеркивает мою маленькую победу над собой. Я не планировала возвращаться домой раньше позднего вечера. В идеале, хотела заявиться в квартиру ночью. Конечно же, мне жаль папу, но он столько уже натерпелся со мной, что разом больше, разом меньше уже не имело большого значения. А вот заставить понервничать Дровосека, очень хотелось. Два часа, плюс минут сорок на обратную дорогу, это катастрофически мало, но делать нечего. Подзываю официанта и расплатившись, прошу его вызвать мне такси.

Нет ее!! Нигде нет! Как сквозь землю провалилась!

Мерзкое тягучее чувство тревоги сковывает грудную клетку. Я уже проверил туалеты на первом этаже. О том, что она решила подняться выше, даже думать не хочу. Наблюдаю за тем, как раскрываются створки лифта и из него выкатывают каталку с лежачим пациентом.

Девять этажей… Бл…ть! Девять этажей! Она точно где-то в здании. Как она умудрилась испариться за пять минут? Вот же мелкая зараза! В прятки играть, что ли будем!?

Звоню ей уже, наверное, в десятый раз. Длинные гудки словно в никуда. Возвращаюсь к кабинету реабилитации, не переставая жать на кнопку вызова.

Еле слышное стрекотание сверчка и легкая вибрация. Замираю напротив двери, присев на корточки, заглядываю под банкетку. Вытягиваю звонящий телефон. Тяжелый вздох вырывается из груди.

Сердце разгоняется в бешеной скачке, пока я смотрю на наше общее фото на контакте «Дровосек». Алика сама сделала это фото. На нем мы сидим на капоте Приоры, я щурюсь от ярких лучей заходящего солнца, она обнимает мою шею одной рукой, другой направляет на нас камеру телефона. Алика смачно присосалась к моей щеке, намереваясь оставить на ней синяк. На ее голове примерно такой же беспорядок, как и сегодня с утра. Волосы собраны в небрежный растрёпанный пучок на макушке, на открытой шее виднеется свежий засос, за который собственно говоря, она и пытается отомстить мне в этом кадре. Тонкая бретелька розовой маечки сползла с плеча, ее кожа отливает золотом в свете заката, глаза прикрыты. У меня тоже есть эта фотография, как и сотня других. Всяких разных, довольно откровенных и просто милых, чувственных и дурашливых. До конца лета она заваливала меня своими фотками, чему я само собой разумеется, был несказанно рад. Вот только радость эта была не долгой…

Потерев пальцами переносицу поднимаюсь с корточек.

А что если? Твою мать! А что если!? Сорвавшись с места бегу на выход, притормаживая около охранника.

— Девочка потерялась! Тёмненькая, волосы чуть ниже лопаток, вьются немного. Белая футболка, черные легинсы, в инвалидном кресле, — жестикулируя руками пытаюсь объяснить ему на пальцах, что ищу девочку на инвалидной коляске. — Не видели? Может она проезжала мимо.