Мне нужен доступ к камерам, но мужик, только что заваривший себе дошик, не спешит отрываться от обеда.

— Может в туалете она, — произносит, всасывая лапшу.

— Да, проверял я уже туалеты!

— Все? — усмехается.

— Она колясочница.

— А лифты на что? — парирует мне в ответ с набитым ртом.

Выдернув из кармана бумажник, вытаскиваю из него косарь. Кладу на стол. Охранник, накрывает его ладонью и тянет по столешнице.

— Пойдем, — аккуратно прикрывает недоеденную лапшу пластиковой крышкой.

— Быстрее можно!! — не выдерживаю я, поскольку пульс уже не просто частит, а херачит так, что возможно, медицинская помощь в скором времени понадобится мне.

— Куда она денется? Сам же говоришь, что колясочница. Хотяяя… Смотря какая у нее коляска, может она уже на другом конце города, — хмыкает, почесывая пивное пузо.

Может и на другом… Наблюдаю за тем, как Алика притормозив перед пандусом крутит головой по сторонам и подзывает санитара, который моментально приходит ей на помощь. Ее лицо слегка прикрывает козырек моей бейсболки. На автомате провожу ладонью по башке, взъерошивая волосы.

— Она? — охранник вопросительно глядит на меня.

— Ага…

Смотрю на то, как она удаляется вдаль по аллее. «Сверни на парковку! Ну пожалуйста, сверни…» — мысленно умоляю ее, но она продолжает двигаться прямо, пока не скрывается из виду.

Гоню из головы мысли о том, что она намеренно станет себе как-то вредить. Ну не бросится же она под машину в конце концов? Миллион раз уже раскаялся в своей грубости, но ведь сказанных слов не вернешь. Она должна понимать, что я делал ей больно намеренно. Только так можно заставить ее что-то делать. Никакие сюсюканья и уговоры с ней не сработают. Ее нужно разозлить, выбесить, вывести из себя. Но походу я перегнул…

Лишь бы с ней все было нормально. Она сто процентов едет сейчас домой. Конечно едет. Точно так же, как она обратилась, за помощью к санитару, она может обратиться к любому прохожему. Неужели не найдется человек, который поможет заказать ей такси. Еще и телефон бросила, вредина!

Докурив вторую сигарету, набираю ее отца. В двух словах объясняю ему ситуацию. Я готов к тому, что он спустит на меня всех собак и почти уверен, что завтра он найдет мне замену. Хочу ли я этого? Боюсь, что нет. Не знаю… Может так было бы проще. Но он, к моему удивлению, остается абсолютно спокоен.

— Кирилл, — тяжело вздохнув, произносит он. — Не нервничай, — почему-то он успокаивает меня, вроде как, я должен говорить ему нечто подобное. — Виктор Семенович только что звонил мне, сказал, что сегодняшнее занятие прошло хорошо. Сказал, что ты подходил к нему. Что ты там предлагал, иппотерапию?

— Вы меня слышите? Я говорю, что не знаю, где сейчас Алика. Пока я разговаривал с врачом, она уехала. Я посмотрел камеры. Она покинула больницу и сейчас может быть где угодно. Я понятия не имею где ее искать, — от последних слов мороз пробегает по коже. Я ведь видел в каком она была состоянии. Что я натворил!? Что я наделал!?

— Ее телефон у тебя?

— Да. Она подбросила его под кушетку.

— Точно подбросила? Может просто уронила?

— Не думаю… Скорее всего специально.

— Успокойся. Уверен она скоро приедет домой.

Мне бы его уверенность.

— Я обидел ее, — решаю, пояснить ситуацию.

— Значит я обратился по адресу, — сделав небольшую паузу, говорит он абсолютно серьезно. — Послушай, я даю тебе полный карт-бланш. Если благодаря вашему общению она встанет на ноги, я заплачу тебе еще трижды по столько, сколько ты получил сегодня.

— Не надо! И то, что сегодня перевели, забирайте! Зачем вы заблокировали возврат средств?

— Я же должен как-то замотивировать тебя.

— Не хочу!

— Кирилл, прекрати. Давай не будем сейчас об этом. Возможно она уже дома. А если нет, — замолкает ненадолго. — Нужно было дать тебе ключи. Можешь подняться к Яровым. Ульяна почти всегда дома. Я попрошу ее дать тебе ключи.

На полпути к дому Алики, мне снова позвонил ее отец. Сказал, что она расплатилась картой за проезд в автобусе и что, возможно, придется ее подождать. Вполне вероятно, она просто бесцельно катается по городу. В любом случае, рано или поздно она заявится домой, и он очень просил дождаться ее, потому что он вынужден выехать на объект и до позднего вечера не вернется.

На автобусе она катается, вот же… Не знаю сколько шагов я нашагал по их просторной прихожей, но ноги уже гудят от напряжения. Я намеренно не захожу в комнаты, хочу встретить ее прямо в дверях. Да и шарахаться по чужой квартире как-то неудобно. Оказывается, она прекрасно пообедала в «Сицилии». А сейчас катит домой на такси премиум класса. Ее отец с явным воодушевлением и нескрываемой радостью сообщил мне об этом. Какая самостоятельная дама, бл…ть!

Искоса поглядываю на дверь ее комнаты. Закусив губу, сам себе говорю «нет», нечего мне там делать.

Проходит целая вечность, прежде я слышу, как в замочную скважину проскальзывает ключ. Мне кажется мой слух сейчас способен уловить даже ультразвук. Замираю в метре от двери, то опускаю руки по швам, то складываю их на груди, в конце концов убираю их за спину.

Была бы ты моей, я бы сейчас тебе ремня всыпал, и по хер, что ты в коляске. Быстрее бы побежала.

Дверь медленно приоткрывается, но чувство облегчения не наступает. Вот она! Живая и почти невредимая, смотрит на меня вскинув свои красивые брови, словно спрашивает: Какого хера ты здесь забыл?

Алика заезжает в квартиру, естественно оставляя дверь за собой распахнутой. Делаю пару шагов, затворяю ее.

— И что это было? — мне сложно скрыть раздражение и негодование, а ведь пока ехал домой, собирался извиниться за намеренно брошенные обидные слова.

Алика хмыкает себе что-то под нос и не удосужившись ответить на мой вопрос, направляется в сторону ванной.

— Не ходи за мной! — кричит мне, скрываясь за дверью. — Ауч! Ах! — слышу грохот и ее вскрики, затем ее стон и громкий протяжный всхлип. Дергаю за ручку. — Не входи! — кричит она плача. Дергаю еще раз и еще… — Нет! Не смей входить! — замок ломается, дверь распахивается. — Закрой! Выйди отсюда! — кричит пытаясь попятиться назад отползая к стене. — Я сказала выйди! Не трогай меня! Не трогай!! — она кричит и взвивается громким плачем. — Не трогай меня! Я сказала, не трогай! — рыдает диким голосом, так громко, что у меня самого на глаза набегают слезы.

— Прекрати! Хватит! Я тебе помогу… — пытаюсь обнять ее и поднять с пола.

— Выйди! — продолжает рыдать отталкивая меня от себя.

Ее губы дрожат, лицо залито слезами. Инвалидное кресло лежит на боку около унитаза. Она натягивает длинную футболку на оголившиеся бедра, продолжая плакать.

— Я не смотрю. Я помогу тебе.

— Уйди! — еще громче вскрикивает она, давясь всхлипом.

— Я не смотрю, — закрываю глаза. — Я просто помогу тебе подняться, — пытаюсь обхватить ее.

— Выйди, я сказала! — произносит холодным охрипшим от рыдания голосом. Глубоко дышит, пытаясь успокоиться. — Пожалуйста, выйди, — уже довольно спокойным, но все еще дрожащим голосом произносит она.

Не открывая глаз, киваю ей. Попятившись назад, нащупываю ручку двери, выскальзываю в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.

Стою подпирая затылком стену. Перед глазами ее неуклюжая поза на полу. Слышу, как включается душ. Слезы душат. Я помню, как плакал на похоронах деда. Мне было пятнадцать, и я жутко стыдился этих слез. Тогда я считал, что даже боль утраты не оправдание для такой слабости. Я ведь мужчина, а мужчины не плачут…

Задрав край футболки, вытираю лицо в тот момент, когда вода в душе выключается.

— Ты ведь здесь? — кричит Алика. — Дровосек, я слышу, как ты дышишь за дверью.

Немного приоткрываю дверь, через щель струится влажный теплый воздух.

— Мне зайти?

— Нет. Принеси мне одежду.

— Что именно?

— Футболку, штаны… поройся в шкафу.

— Это все?

— Нет, — шмыгает носом, вздыхает. — В верхнем ящике комода…