Сирилет добралась до верхней ступеньки и теперь смотрела на Триса сверху вниз. Интересно, знал ли он, насколько уязвимой она была в тот момент. У Сирилет не было средств, чтобы защитить себя. Она была измучена, голодна, обезвожена. Ее черная туника и брюки были изодраны в клочья и воняли потом и сажей. Волосы, заплетенные в косу, во многих местах выбились из прически, превратившись в растрепанные колтуны. Ее лицо было грязным, покрытым запекшейся кровью от страданий, вызванных отторжением Источника. Да, ее глаза все еще горели яростным темным светом, но мешки под глазами были достаточно тяжелыми и их невозможно было не заметить. Многочисленные ожоги на ее руках все еще заживали, кожа была розовой, свежей и нежной.

Трис мог бы швырнуть Сирилет обратно на землю и раздавить ее, навсегда заняв Трон-труп. Но я вырастила своих детей лучше. Я подвела их всех во многих отношениях, но не в этом. Семья. Я сделала их семьей. И они не могли причинить вреда друг другу. Не ради власти, не ради правления или гордости. Когда весь мир настроен против тебя, ты учишься полагаться на тех, кому можешь доверять. И поскольку их матерью была Королева-труп, мир определенно был настроен против моих детей.

Трис задвигался, затем встал и обошел Сирилет.

— Я, э-э, согревал трон для тебя, сестра.

Сирилет на мгновение задержала взгляд на троне, затем повернулась и непринужденно уселась на неудобное сиденье. Троны всегда должны быть неудобными. Такова природа власти и правления, что те, кто находится наверху, должны испытывать тот же дискомфорт, что и те, кто находится внизу. Как еще они могут оценить последствия действий, которые затрагивают всех, даже тех, кого они никогда не видели? Сирилет обвела горящим взглядом совет воинов.

— Почему они здесь, брат? — На троне ее голос звучал по-другому. Как королева, Сирилет говорила с железной уверенностью, обычная мелодичная интонация исчезла за властностью. Ее нервозность тоже прошла.

Трис кашлянул и перевел взгляд на меня. Я стояла, скрестив руки на груди, не обращая внимания на боль в спине.

В этом зале витает едва уловимый страх. Как будто добыча ждет, не нападет ли хищник.

Я улыбнулась.

— Скорее, это похоже на ожидание, какой хищник нападет первым.

Наконец-то ты начинаешь понимать.

— Они… — Трис на мгновение замолчал, затем драматично развел руками. — Они здесь, чтобы рассказать о войне против Тора. — Он снова встретился со мной взглядом.

Я фыркнула:

— Только не говори мне, что эта дурацкая война все еще продолжается.

Трис открыл рот, и я увидел, как его лицо исказилось от ярости, но Сирилет его опередила.

— Нет. Я закончила ее годы назад.

— Ну, да, — сказал Трис. — Но ты ушла, и с этой новой активизацией Про́клятых, я подумал, что сейчас самое подходящее время нанести последний удар по нашему самому ненавистному врагу и…

— Нет, — громко сказала Сирилет, и ее голос разнесся по всему тронному залу. Я знала эту технику. Некоторые люди умеют говорить так, словно используют вибромантию для усиления своего голоса. Это умение проецировать, и я так и не смогла овладеть им в совершенстве. Тамура, например, хорошо им пользовался, и я могла видеть, что он научил ему мою дочь. — Война окончена. Отведите всех солдат, которых вы отправили. Обезопасьте границы.

— Но…

Сирилет перевела свой темный взгляд на Триса:

— Нет! Война окончена, Трис. Скажи это сейчас, или ты не выйдешь из этого зала живым.

Я чувствовала страх моей дочери. Нервная энергия с привкусом фруктов волнами исходила от нее. Но она ничем этого не показывала. Она также скрывала свою нервозность, эту странную потребность объяснять свои слова заново, как будто у нее никогда не получалось подобрать нужные слова с первого раза.

Трис сжал руки за спиной, сцепив пальцы в узел. Он стиснул челюсти, зажмурил глаза. «Война… — Его голос был напряженным от гнева, но страх был густым, приторным. — Война закончилась, сестра».

Сирилет еще мгновение смотрела на своего брата, затем повернулась к совету.

— Вы все свободны.

Некоторые члены совета ушли немедленно, другие стали ждать, как отреагирует Трис. Мой сын сохранил спокойствие, и один за другим все члены совета ушли. Я стояла у них на пути, так что каждому из них пришлось пройти мимо меня. Я опиралась на силу Сссеракиса, чтобы держать спину прямо, а колени устойчиво. Когда они все ушли, я осела. И не только я. Сирилет поникла на троне.

Кенто встала рядом со мной, ее присутствие было таким же успокаивающим, как и ее рука на моей руке.

— Мне нужно вернуться в Ро'шан, Эска. Мне нужно увидеть свою дочь. И моя мать захочет получить отчет.

Мне пришлось сдержаться, чтобы не возразить, что я ее мать. Я знала, что это ни к чему хорошему не приведет, но я действительно хотела это сказать.

Я услышала, как где-то позади меня открылась дверь, послышались шаги по холодному каменному полу. Затем раздался голос, которого я так давно не слышала. Голос, по которому я так сильно скучала, хотя и не подозревала об этом. «Эска? Эска, это ты?» Хардт пришел меня повидать.

Некоторые узы крепче крови, прочнее стали, надежней основ земли. Хардт был со мной всегда. Время, проведенное в Яме, пытки от рук надсмотрщика, наш побег и смерть Изена. Он был в комнате, когда я рожала Кенто, и был со мной в Пикарре, когда я поглотила дугошторм и надела корону Вейнфолда себе на голову. Он отправился со мной в До'шан, был убит Железным легионом, и именно я вернула его к жизни. Никто больше не страдал вместе со мной в Красных камерах, и никто больше не видел того безумия, которое вселил в меня император Арас Террелан. Никто другой не был рядом со мной, когда я уничтожила род Терреланов и наслала на Джанторроу проклятие, превратившее город в пылающие руины. Он даже пошел со мной противостоять Железному легиону и вернул меня к жизни после того, как я покончила с собой. И, несмотря на все это, он остался со мной в Йенхельме, помогал мне поднимать мое маленькое королевство и моих детей. Между мной и Хардтом существует связь, которую я никогда не смогу полностью выразить словами. Он скала, которая держит меня на плаву.

От голоса Хардта у меня на глаза навернулись слезы еще до того, как я повернулась к нему лицом. Я так сильно скучала по своему другу. Мне так много хотелось ему сказать. Нам так много нужно было обсудить. Так много… Слишком много.

Когда я повернулась к нему лицом, Хардт застыл. Я с нетерпением ждала этой встречи, но в тот момент, увидев его широко раскрытые от удивления глаза, мне захотелось спрятаться. Я была старой, седой, морщинистой, сутулой, и все это задолго до моего времени. Хардт тоже постарел. Он был по-прежнему высок, но мускулы у него обмякли. В его коротко остриженных волосах, как и в бороде, появилась седина, а на смуглой коже больше морщин, чем я помнила. Его живот больше не был плоским, а выпирал из-под туники. Никто из нас не избежал суровости времени, но он носил свой возраст с достоинством.

Я сцепила руки перед собой и увидела, как его взгляд скользнул вниз и остановился на моей теневой лапе. Я быстро спрятала ее за спину.

— Эска? — Голос был таким тихим, что походил на раскаты далекого грома.

Я кивнула. Мой язык казался свинцовым, и не было слов, которые могли бы построить мост через пропасть. Но ведь никакой пропасти и не было. Ее никогда не было. Только не между мной и Хардтом. В два прыжка он оказался рядом со мной, обхватил меня руками и сжал в крепком объятии. Потом я заплакала. Потом заплакал и он. Мы провели так какое-то время. Некоторые узы преодолевают время, а для некоторых воссоединений не нужны слова.

Я избавлю тебя от большей части болтовни, которую мы произносили, уткнувшись друг другу в плечи, поскольку очень многое из этого не имело смысла. Важно то, что мы снова были вместе, и это было все равно, что прийти домой и надеть пару старых ботинок, которые сидят на твоих ногах как никакие другие. Хардт всегда принимал меня такой, какая я есть, и, несмотря на это, следовал за мной. Я до сих пор не знаю почему. Полагаю, из-за любви. Не из-за романтической любви — нет ничего более временного и хрупкого. Но из-за любви, построенной на уважении и пережитых вместе трудных временах, которые никто другой никогда не смог бы понять.