— Я?!
— Ну, у тебя отец и мать были не из простых. Опять же отец твой — сам Соцкий. Уж не голодом ты у него жила. У меня вот отца вообще нет. Ну, то есть где-то есть, но он с мамкой не стал жить. Она сирота, приданого нет. Ему такая зачем? Но, когда Калерия родилась, еще приезжал. Из-за этого и я потом родилась.
— А Калерия это кто?
— Так сестра моя старшая. Она тоже здесь. Но она уже все ступеньки прошла, отучилась и замуж вышла. Семен, муж ее, на праздничной службе мольцом станет, — похвасталась Малаша. — Им брат Саватий уже место назначил. Хорошее! В Осиновом! Он заместителем в консистории будет! Каля сказала, что это очень перспективно! Оттуда могут и в столицу забрать! А знаешь всё почему? Потому, что Каля с Семой очень верующие и на хорошем счету были все это время! Матушка Акулина даже Калю мою своей ученицей зовет!
Сомнительное достижение, рассеянно подумала Лиза. Впрочем, это их дело.
— Ты, получается, как твоя сестра хочешь быть? — с улыбкой спросила она, только затем, чтобы что-нибудь спросить.
— Не знаю, — повесила голову Малаша. — Каля умная, а меня даже отчим вертлявой звал. Вот и матушка Акулина говорит, что у меня шило в одном месте и смирения нет. А мамка смеялась, что я в ее породу — простодырая, а Калька в отца — себе на уме.
— А мама-то с отчимом как относятся, что вы в монастыре Неспящих живете?
— О! Мамка просила не ходить сюда, плакала. Так плакала! А отчим так орал, так орал! Он же из народников. Сейчас-то смирный, а раньше, говорят, прямо сильно был за них, весь из себя идейный. Он даже сюда приезжал, хотел нас забрать.
— И не забрал?
— Да где же ему! Он уже не молод, не тот, что раньше. Братия его скрутили да выкинули прочь.
— Не жалко отчима?
— Жалко! А Калька сказала, что я глупая, если бы он не прицепился к мамке, то может быть наш отец бы от своей жены к мамке ушел, а так… Да, только она тоже не права. Я ж помню, как к нам ломились, пока отчима не было. Мужики пьяные, знаешь, какие страшные? Мы с заколоченными изнутри окнами жили, чтоб не влез никто. И вилы мамка в доме держала. Они ж шары зальют и орут под окнами, мамку кличут: тебе какая разница, кто, непутевая? А как отчим появился, так все — всех отвадил. Сказал: то моя семья! Во как! А кому и бока крепко намял. Ну и присмирели. Нас, конечно, подразнивали. Ну и на мамку все едино косятся. Да и они с отчимом живут во грехе, у мольца не благословлялись. Ну, раз отчим от своих народнических убеждений не отказывается, хоть закосись ты на него. К мольцу он не пойдет. А кулаки у него тяжелые, все едино тяжелые, с толпой-то не справится, а один на один наподдает, только держись! Родной-то отец нас не спешил защищать, с богатой женой жил. А потом и от нее ушел, а куда — неведомо. Говорят, в столице он. А может и брешут. Матушка Акулина грозилась его найти, да научить уму-то, окаянного.
— Да? Она так переживает за вас?
— Не, — улыбка Малаши потускнела. Она оглядела Лизу, вздохнула и неохотно ответила грубым голосом. — Родственник он ей.
— Родственник? Брат? — удивилась Лиза.
— Нет. Муж. Сестры ее муж. Она в Межреченске швейную держит. Хорошая швея, и давно бы в Осиновом держала, да ей Ирма мешает. Гитана говорит, та такая дура и вечно заказы перехватывает, не дает развернуться.
— А Гитана это и есть сестра?
— Это дочка старшая, ну, то есть племянница матушки Акулины, ну, в смысле сестра наша по отцу… Но она с нами не очень любит общаться. Она — красивая, нарядная, чистенькая, не то, что мы.
Какой запутанный клубок, подивилась Лиза. Малаша же тяжело вздохнула, и добавила:
— Там еще одна сестра есть, но она маленькая. Ее Тамира зовут. Она очень талантливая.
В мать, чуть не сорвалось с Лизиного языка насмешливое замечание, но она удержалась, и лишь кивнула.
— А ты книжек много читала? — спросила вдруг Малаша невпопад.
— Достаточно, — осторожно ответила Лиза.
— А поступать в монастырскую школу будешь?
— Наверное нет, у меня уже есть диплом учительницы первой ступени.
— Есть диплом?! — ахнула Малаша, и посмотрела на Лизу с таким уважением, что девушка смутилась.
— Он мне дает право только с малышами работать, — пояснила она.
— Так ты сама у нас можешь преподавать, — изумленно заявила собеседница. — У нас же тут все ступени есть. Преподаватели, знаешь, как живут хорошо?! У них столовая отдельная!
— А ты что не поступаешь учиться?
— А меня не берут. Я среднюю ступень не закончила в деревне-то нашей, я сюда уехала. А тут говорят, надо было закончить сначала, а потом ехать, — она вздохнула. — Документы я не взяла. Я же убегом. Отчим меня запер, а я окно расковыряла. И бежать! Какие документы? Ну и вот… Не туда и не сюда. Я возвращаться не хочу. Ладно, отчим, так ведь там и парни вслед свистят, мол, Непутёхи дочь. И здесь три года вновь учиться в средней ступени тоже не хочу. Ну, брат Саватий обещал, если не будет замечаний на скотном, возьмём в Верхнюю школу без документов, да только с нашей Старшей сестрой разве без замечаний останешься? Не любит она меня. А Калька говорит, мол, терпи, это испытание такое. Ну, я терплю. А тебе, значит, уже и замуж можно выходить, — вдруг заявила она без всякой связи.
— Можно? — переспросила Лиза от неожиданности.
— Так, если у мольца жена, да с дипломом учительницы, это же такое подспорье ему в работе. Наши девчонки все волнуются, думают, Саватий тебе лучшего жениха отдаст. Это они еще про твой диплом не знают! Даже Гитана переживает, ой, она сильно переживает. Ты ей не нравишься. Но она на наших, монастырских, не смотрит, ей Баранова сынок нравится. Ой, он богатый такой, а потом еще богаче будет!
— Скажи им всем, что я не собираюсь замуж. Ни за мольца, ни за Баранова, ни за кого.
— Что совсем? Совсем не собираешься?
— Сейчас точно не собираюсь, и еще лет пять-семь тоже нет.
— Так потом тебя никто не возьмет, и собираться не надо, — рассудительно заметила Малаша. — Год еще ладно, а дальше уж не тяни. А девчонкам я ничего говорить не буду.
— Почему?
— Тогда все узнают, что я с тобой разговаривала, у нас сплетни быстро расходятся. А кто же его знает, можно ли это было нам с тобой вот так гулять? Я-то все же скотница, а ты из приличной публики.
— Мал-а-а-а-ша! Лампа! Что это за предрассудки?
— Вот-вот, отчим говорил, что Соцкий — настоящий народник, — усмехнулась Евлампия довольно и ткнула пальчиков в Лизу. — И ты говоришь, как будто сама народница. Как тебя матушка Акулина не ругает за это? Она говорит, что народники — грахово порождение. Подожди! Я что спросить-то хотела! Вот ты книжек много читала. Правда, что в Имберии лучше нашего живут?
— В Имберии? — растерянно переспросила Лиза.
— Ага, — Малаша ждала ответ с нетерпением.
— Ну, я там не была. А кто говорит?
— Матушка Акулина рассказывала. Говорила, что там все по-человечески, все для людей, не то, что у нас. А еще мы в Смуту все нагрешили и из-за нас может мир погибнуть.
— Я не знаю, — ответила Лиза удивленно. — Может быть, в чем-то они организовали свою жизнь лучше, чем мы. Но — мир погибнуть? Что — весь?
— Не знаю! — Малаша сокрушенно вздохнула. — Ну, может не весь. А может быть, дети наши в Имберию переедут, ну, раз там хорошие люди, то они-то точно не погибнут! Матушка говорит, что всем, кто родился в Имберии, очень повезло! Очень-очень!
Лиза изумленно посмотрела на нее:
— А что же матушка Акулина сама туда не уезжает?
Малаша шмыгнула носом и отерла его тыльной стороной запястья:
— Ну… У нее же тут миссия. Я не знаю, может быть потом уедет, — она растерянно посмотрела на Лизу. — Миссию же нельзя оставлять на полпути, да?
Лиза пожала плечами. С ее точки зрения, не одна миссия на этом свете не потеряла бы ничего, оставь ее Акулина.
— Ну. Нам пора расходиться, — заметила собеседница обеспокоенно. — Сейчас обед закончится и нас увидят. А не надо нам этого. Ты хорошая, мне даже на душе весело стало! — она хотела дотронуться до Лизы, но передумала и вместо этого сказала с оттенком восхищения. — И ты такая красивая, и платье у тебя тоже такое красивое! У меня никогда такого не было!
