Нянюшка всплескивала руками:

— Да не уж, Тоюшка, сам Император?! Да ты что? А сказал что? Ах, мальчик мой, ты будешь великим героем!

Герой, угу. Нянюшка не дожила, так и умерла считая, что у Тоюшки большое будущее. Знала бы она как ему душно в этом давно наступившем… настоящем.

Жизнь крутила-вертела, Смута бесновалась, страна летела в пропасть и каждый раз казалось — удержались, за край зацепились. Да некуда им больше падать!

В кабинете этом менялись люди, и сам кабинет менялся вместе с ними. Сдвигали мебель, выносили ковры, развешивали портреты. Все побывали на этих стенах: и обе Директории, и народники без числа. Косицын распорядился кабинет восстановить, и только портреты народников и героев оставил — сам из них.

При Михаиле портреты сняли. К новому Императору сунулись было и с проектом обустройства, да он не согласился. Заявил, что нет нужды, его все устраивает. Многих тем удивил.

Сам Стойгнев это расценил как признак того, что Майкл на свою эскападу в Империю смотрит как на командировку, а те, как известно, заканчиваются рано или поздно. Впрочем, тогда под ним самим шаталось не то, что кресло, все вокруг шаталось и слухи ползли чуть не об аресте. И от того жизнь Стойгнев вел в то время такую аккуратную, что вспомнить тошно.

В глубине кабинета Император Михаил — в знак милости — вышел из-за стола.

Князь склонился перед ним, как положено — от поклонов, чай, голова не отвалится — и отметил про себя, что Майкл-Михаил ответил на поклон уважительно, словно раньше не скользил взглядом по Стойгневу так, как будто он кусок стены этого кабинета. Орнамент, грах его раздери.

— Вижу вам передали мой указ, князь, и вы поспешили шокировать здешнее общество, — с легкой улыбкой молвил Михаил.

— Общество, что толчется в вашей приемной, запоминая просителей и пересказывая сплетни, шокировать не сложно. Им по большому счету все равно — оленьи рога я нацеплю, как дикарь Панциря, или в старом мундире на аудиенцию явлюсь. Все одно сплетни в город нести, да свою важность в глазах соседей попроще раздувать. Вот лазутчики, что середь толпы толкутся… Вот те другое дело, те всё примечают, куда надо передают. Да, вы, наверное, своих-то лучше знаете? — Стойгнев сделал самое простое свое лицо. Посмотрим, насколько ты откровенен, Император!

Михаил смотрел пристально, с прищуром.

— Своих? Вы, вероятно, о людях лира Артура Лортни? Боюсь, н а м они не свои. И всех их знает только сам лир Посланник Королевы.

А похоже старый лис Посланник оттоптался на царственной мантии знатно. Как же знаменитое чутье-то так его подвело?

— Слышал я, что приболел он, но в целом, бодр и весел, правда, ни с кем не видится, — с полуулыбкой ответил князь. — Вы его поберегите от визитов, а то некоторые его весьма видеть хотят… Как бы вреда не нанесли… Здоровью многоуважаемого лира.

Мей взглянула пристально.

— Вам что-то известно об этом? — поинтересовался Михаил.

— Дива Дерба любит с ним встречаться, а она сегодня изволит уже прибыть в Темп, — князь пожал плечами. — Весь город в афишах. Они же старые друзья, просто жить друг без друга не могут, хоть и не демонстрируют свои — хм — чувства. А что еще может связывать красивую женщину с многоуважаемым лиром? — простецки добавил он.

— Дива будет занята, — с насмешливой улыбкой ответил Михаил, мимолетно взглянув на Мей. Но князь взгляд поймал и про себя отметил, что не ошибся — болезнь Лортни вполне себе рукотворна и не без ведома Михаила сие произошло.

Мей в качестве союзника нравилась ему все больше и больше. Очевидно, что в данный момент времени их цели совпадают, а там кривая али прямая, да все одно: путь покажет.

— Мне нравится, князь, — заговорил меж тем Михаил. — Что вы настолько в курсе происходящего. Полагаю, я сделал верный выбор. Возрождение Чрезвычайного Следственного Департамента позволит нам обезопасить страну и трон. Я думал над разными кандидатурами, но счел, вашу самой подходящей. К тому же я склонен считаться с оценками барона. Так что, князь, не подведите мое доверие и доверие вашего друга. Вы ведь друзья?

— Мы очень давно знакомы, — осторожно ответил Стойгнев.

— Как все в свете, надо думать? — усмехнулся Император. — Признаться меня с бароном тоже связывает давнее знакомство. Барон умеет внушать уважение даже находясь в стане противника. Но я бы предпочел видеть его и вас возле себе.

Руб-Мосаньский смотрел прямо и внимательно.

— Вы уверены, Ваше Величество, что это понравится вашим недавним соотечественникам?

Михаил невесело усмехнулся.

— Давайте будем откровенны, князь. Вы хотели сказать, что сомневаетесь в положительной оценке нашего с вами союза со стороны моей царственной Матери?

Стойгнев медленно кивнул. Мей застыла хрупкой статуэткой, склонясь над бумагой протокола.

Михаил покачал головой.

— Она будет резко отрицательной, вы правы. Полагаю, меня попробуют вернуть на место, что мне отвели, но, скажу больше, тут возможно все, вплоть до устранения непослушного, — он задумался, подбирая слово, но не подобрал и продолжил весело. — А поскольку вам назначили роль главного заговорщика, в моем убийстве с большой вероятностью будут обвинять именно вас, князь.

— Понимая вероятное развитие событий, вы все равно делаете этот шаг, Ваше Величество?

— Мы с вами в некотором роде заложники своих ролей в этой игре, — Михаил широко улыбнулся. — А мне — увы — дали миссию куклы в балагане мошенников, которая своими выкрутасами, шумом, криком, блеском отвлекает рыночную публику, пока предприимчивые портовые котята чистят карманы честных горожан. Знаете, что бывает с куклой, когда народ поймет, что это не настоящие артисты? Ее бросают, спасаясь бегством, а разгневанная толпа втаптывает бедняжку в грязь, ломая ей ручки и ножки. Кукла сослужила свою службу, ее судьба более никому не интересна. Как видите, я предельно откровенен с вами, князь, может быть, даже не позволительно откровенен для Императора, который вам не нравится.

— Мне нравится тот, кто ставит интересы моей страны превыше всего, — размеренно проговорил Стойгнев.

Михаил кивнул.

— Я готов быть тем, кто гарантирует стране независимость, но мне не справиться без вас. Мне нужен честный союзник, князь. И я готов быть таким же честным союзником для вас, — он протянул руку и Стойгнев ответил на рукопожатие. Ладонь Императора была твердой, словно князь деревянный брусок стиснул.

— И — не буду врать — личная безопасность меня тоже интересует, князь. Моя и Маргариты Сергеевны. Видите ли, кукол легко меняют. Когда одну втаптывает в грязь толпа, на другую за углом уже напяливают стиранную рубаху… Вам приходилось видеть растоптанных балаганных кукол, князь? — поинтересовался Михаил все так же весело.

А не смешно ему, совсем не смешно, понял Руб-Мосаньский. Вот тебе и принц, сын Королевы…

— У нас это не распространено, — ответил вслух. — Хотя всякой твари хватает. Смута породила много… разного, но такое мошенничество не прижилось. У нас народец несколько другой. Нет столько бездомных и банд такого размера, хотя не мало… всякого.

Михаил кивнул. Признаться, он, высадившись с помпой у стен Темпа, ожидал увидеть картину тотальной разрухи. Но эта северная страна даже в полу-растерзанном состоянии смогла его удивить.

Во время триумфального проезда по городу, Майкл с удивлением отметил про себя, что не видит в толпе нищих — этих насельников улиц, полулюдей в отрепьях. В Имберии раз в год их пускали даже в верхний город на время триумфального проезда королевы, и городская стража усиливалась отрядами военных и охранными службами знати.

Мелкая медь, которую Мать ручьем сыпала из кареты, не попадая в раскрытые ладони оборванцев, напоминала Майклу рыбью чешую, что мгновенно тускнеет на ярком солнце. Нищие тянули руки, а монеты сыпались под ноги страже, что тройным кольцом окружала карету и экскорт.

— А куда вы дели нищих с улиц? — поинтересовался новоявленный император у таких же новоиспеченных имперских сановников, и те растерянно переглянулись.