Из лекции профессора истории Кручинского

Яд крадущегося убийцы — желтого скорпиона, не так опасен, как яд, находящийся в сердце женщины.

Народная мудрость

Шпион быстрой мухой вьется, а все-таки кончик и у него найдется

Присказка генерала Паляницина

Берти смотрел внимательно.

— Что-то случилось? — поинтересовался Ганг. — Или ты отвык от моего лица? Ну, так гример скоро придет. Или что-то еще?

Время, отпущенное на ожидание нового Императорского знака, разумеется, еще не истекло, но предчувствия у Ганга почему-то были самые нехорошие.

— Да как сказать, — Берти пожал плечами. — Все пока идет по плану. К сожалению, от Петра вестей нет. От Медведева есть. И еще прилетел привет из Имберийской глуши: Дейран дала очередное интервью о вашей семейной жизни.

— И что на этот раз?

— Если выделить суть, то она оспаривает возможную беременность корабельной певички, в которой та пока сама не уверена, но уже объявила, что ей «кажется».

Ганг фыркнул.

— Ты отпустил Дейран в свое время потому, что не хотел портить ей жизнь. Ты же ее очень любил, — с сарказмом продолжил Берти. — То, что ты свой недостаток осознавал говорит, по ее словам, и тот факт, что второй брак ты заключил с «женщиной в брюках», которой все женское было чуждо и она, естественно, не собиралась становиться матерью. Кроме того, во втором браке детей не было, что только подтверждает твою историю — ну и все в этом же духе. Так что ребенок Илоны может быть чьим угодно, но не твоим, делает Дейран вывод. Тем более, ты никогда не увлекался женщинами такого пошиба, как эта Илона. Она не считает, что речь шла о с е р ь е з н ы х отношениях. Кроме того, ты, оказывается, трогательно любил милых крошек — детей Дейран.

Ярость взметнулась вдруг с такой силой, что Ганг закрыл глаза.

— С тобой все хорошо? — осторожно спросил Берти после паузы. Барон стоял перед ним, упершись кулаками в стол, бледный, со вздувшимися жилами на висках. — Ганг?!

— Не находишь, что эти женщины очень болтливы? — выпустив весь воздух из легких, свистящим шепотом заговорил Винтеррайдер. — Одну из них я в общем-то никогда не видел, пусть она и считает, что разглядела меня в толпе пассажиров лайнера. Ну, а Дейран… Дейран же снова переходит все мыслимые и немыслимые границы. Но, право, даже странно, что она не в одной газете с Илоной вышла, — с неожиданным смешком закончил он.

— Пустоши та еще дыра, пока новости дошли, — спокойно заметил Берти. Однако, в глазах его тлел огонек тревоги. — Ганг, одно твое слово, и ее вообще больше никто не будет воспринимать серьезно. И даже более того…

Барон резко взглянул на него.

— Ты уже слышал мое мнение по этому поводу. Ее болтовня так и будет оставаться болтовней. Сейчас, когда она уверена в том, что меня нет, она может наболтать куда больше р а з н о г о. Стоит послушать. Потом же, на волне «возвращения», а она обязательно поднимется, мне достаточно будет дать одно интервью, — он усмехнулся. — Судя по крошкам, которых я почему-то любил, тебя скоро начнут теребить с поддельным завещанием.

Берти иронично улыбнулся. Ганг кивнул.

— Ты знаешь, за что ее можно было наказать. Но наши подозрения так и остались подозрениями. Ее причастность к гибели Эрни не доказана, — он сел, тяжело облокотясь на стол. — «Казнить» вздорную женщину за длинный язык можно, но это несоизмеримо. Она, в конце концов, как пишут, многодетная мать, хоть я никогда и не видел ее крошек. К тому же, как я говорю, результаты ее болтовни по ней все равно ударят.

Берти кивнул и нахмурился. В глубине души он считал дело Эрнестины своим личным провалом, и у него невольно сжимались кулаки при мысли об этом. Он был уверен, что доказательств они не нашли потому, что что-то пропустили. Более того, он чувствовал, что Дейран как-то участвовала во всем, став просто инструментом в чьих-то изощренных руках. Но отыскать этому подтверждений тогда, почти пять лет назад, действительно, не удалось.

Шуму было много. Островные газеты по началу единодушно заявляли, что все случившееся больше похоже на личный выбор, де, баронессе Винтеррайдер надоел этот мир.

Однако, полиции удалось доказать, что гибель Эрнестины — несчастный случай, связанный с работой. Все именно так и выглядело при расследовании.

Но несколько очень мелких фактов выбивались из стройной картины, и именно поэтому Берти был уверен: Эрни просто умело подвели к краю, в переносном смысле, конечно. На роковую доску она встала сама.

При всем том, выводы его ребят совпадали с позицией следствия. Но нет, считал Бертрам, это была чья-то чистая работа, выполненная почти идеально. Очень чистая, грах его раздери, грязная работа. А кому такое под силу? Вывод напрашивался сам. Дейран давно подданая Имберийской короны.

Вот что заставило Эрни поехать в заброшенную Башню Первопроходцев, расположенную в не самом ласковом месте Островов? Это так и осталось неизвестным.

Они с Гангом узнали о трагедии, когда бросили якорь у другой оконечности островной гряды, при чем шли морем, а не островными проливами, не принимая берег на телеграф. По опыту зная, что Эрнестина засыплет сообщениями, Ганг запретил прием. Он был на грани принятия решения о разводе.

Да что говорить? Накануне трагедии Берти сам был готов обсудить с Гангом на эту тему. Лучше перенести бурю под названием «Эрнестина» один раз во время развода, чем жить рядом с ней всю жизнь.

В тот день ему казалось, что Ганг готов сделать этот шаг и без чужих советов.

Спокойно начавшийся завтрак в очередной раз был сорван. Эрнестине вместе со срочной почтой, которую она принимала в любое время, прислали пасквиль-анонимку на «гарем» Ганга.

Это была гнусная выдумка, и она теоретически это знала, но все же устроила показательное битье посуды в столовой. Ганг смотрел на нее с непроницаемым видом, и только на виске вспухала жила. Берти знал — внутри у него грохочет ледяной шторм.

Главное, они уже бессчётное количество раз выяснили, чьих это рук дело. Дейран подкинула конкурентам «женщины в брюках» идею травли, фактически ткнув в слабое место Эрни. То, что она приехала в дом жениха перед свадьбой с разорванным журналом в руках и в сбившейся фате, сказало им куда больше, чем можно было представить.

Ведь все остальные каверзы от издательницы отскакивали, как горох от стены, а многие она переворачивала в свою пользу. Эрни была не глупа и обладала довольно-таки жестким умом, который, к сожалению, отступал перед ее эмоциональностью, стоило ей наткнутся на очередное письмо с невнятными изображениями увеселений Ганга.

Ему в первую очередь и доставалось. Эрнестина устраивала допрос с пристрастием, а «крутить» вопросы она умела из ничего, да так, что даже Берти начинало казаться: Ганг что-то не договаривает, — а он от него не отходил ни на шаг в прямом смысле слова!

Мирились эти двое тоже бурно. Все в особняке Винтеррайдера с самого начала этого брака жили точно на пороховой бочке. Даже собаки стали пугливыми, посмеивался порой Ганг. Они вздрагивают, заслышав шум твоего платья, шутил он, обнимая Эрнестину. В добром расположении духа она шутки понимала, и губы дула притворно, делая вид, что обиделась, но тут же, не выдержав, фыркала и смеялась.

В такое «мирное время» Берти пытался объяснить Эрни, что ее газетные штучки не лучший способ общения с любимым человеком.

— Я знаю, — вздохнула она покаянно. — Но, когда меня несет, у меня не получается иначе.

Вот и в тот день, она разрыдалась, закричав, что дыма без огня не бывает:

— Если говорят, значит что-то есть! — заверещала она, и молочный напиток растекся по новым обоям.

Ганг обычно дожидался окончания ее взрывов, а потом уговаривал как маленькую, подхватывая, заплаканную, на руки словно обиженного ребенка. В то утро ему не хватило терпения. Он резко развернулся и вышел. Берти бросился за ним. Вслед несся звон и грохот. Эрни перевернула нарядный буфет с посудой.