Но еще хуже было, когда снилась Лиза, и он просыпался, чувствуя, как ползет слеза по щеке. Да он сроду не плакал!
И снова, закрывая глаза, видел он как Лиза роняет стул возле их с Волковым столика и взглядывает ему в глаза. Ей было не до мещанина, в образе коего предстал он перед ней. Девушка и посмотрела-то на него только потому, что он с Волковым сидел. Она рассчитывала на помощь, а они что-то пообещав, попросту уехали. С чего он вообще взял, что соседство красавчика Лаки будет для нее безопасно?
И такая тоска его брала от этой мысли, что он с усилием удерживал себя от того, чтобы не выскочить на крыльцо, не прыгнуть за руль мотора и не умчаться в Межреченск.
Словно было в нем теперь два человека — один благоразумный обычный Ганг, умеющий взвешивать и оценивать, а второй — дикий и необузданный дикарь, который не хотел считаться ни с какими доводами первого. Он был не в ладах с ним, и пытался жить какой-то своей жизнью, пусть жизнь эта выражалась только в сновидениях.
— Упустим! — выл этот второй в снах, любуясь девушкой, которую Ганг видел от силы пару раз, а она, надо думать, на него и вовсе внимания не обратила.
И потом… с чего бы ему так реагировать именно на нее? Если дело в зове плоти, то девушек в подчинении у князя оказалось чрезвычайно много — любых, и некоторые из них весьма активно блестели на гостей глазами. Но Ганг был весьма холоднокровен в этом вопросе, и давно принял это как данность. В конце концов, он был два раза женат и, если не все, то многое, знал об этой теме. Правда, удачным его опыт не назвал бы никто, вздумай он делиться с миром подробностями.
Первый брак сложился с родительского благословения будущего на тот момент тестя: один из самых богатых торговцев Островов счел объединение с молодым Винтеррайдером в одну семью отличной сделкой. Ганг, выслушав предложение, нашел его вполне интересным, но высказал желание поговорить прежде с потенциальной супругой.
— Вот ты, ишь, — засмеялся рыжий Самюэль Коилл. — Благородный! Конечно, она согласна! У меня хорошая девочка, она слушает отца, и будет слушать мужа.
Старый Коилл не представлял, как ошибался: дочь, скорее, боялась его наказания. Хотя, над отдать ему должное, как отцу, он сделал для будущности своей наследницы все: пристроил дочку в надежные руки, которые не размотали бы его капитал. Дочка, однако, не оценила отцов поступок. Но Ганг, как и водится у мужей, узнал об этом поздно.
А он был уверен, что они честны друг с другом. Вот и встреча с юной Дейран тогда была нужна ему для того, чтобы узнать, что думает сама девушка, сводящая с ума одним своим видом всю мужскую часть Островов.
Она родилась красавицей. Должно быть, на берегах далекой реки в северной Швандии, откуда вышел род ее отца, она избиралась бы Девой Неба, по старому, до сих пор царящему там, обычаю древних времен. В тех краях такая внешность возводилась в настоящий культ, и счастливые обладательницы белокурой красоты считались поцелованными небом.
На Островах равнодушных тоже не было. Да и как можно было не восхищаться ею?
Густые для блондинки волосы обрамляли ее милое личико мягкими локонами, словно дивная рама, кожа казалось нежной как дорогой шинайский шелк и была столь же белой, на щеках играл румянец, но не чрезмерный, как у большинства светловолосых людей, а нежный и мягкий, подобно первым едва пробивающимся лучам зари. Синие, распахнутые глаза смотрели на мир словно сквозь туманную мечтательную дымку, даруя загадку и обещая блаженство. Прекрасноокая, как писали поэты, Дейран и фигуркой обладала отменной, и ее тонкая талия вошла на Островах в поговорку.
Газеты на неделю вперед печатали расписание красавицы и — это не менее важно! — богатой наследницы Торгового дома Коилл. Заполучить Дейран в свой салон стремились многие, ведь тогда светский раут собирал целую толпу перспективных и не очень молодых и пожилых людей, а следом подтягивались и девиц с мамашами и компаньонками. Дейран, спору нет, прекрасна, но она звезда, а остальным, более простым и приземленным, тоже надо устраивать свою судьбу. Да и в отличии от континента, где предпочитали только избранное общество, на Островах сложилось иначе: чем больше людей в салоне, тем успешнее вечер, тем больше о нем пишут и говорят.
Естественно, Ганг полагал, что при такой востребованности и известности сердце Дейран может быть занято. Но красавица, трепеща ресницами, полыхнула своим нежным румянцем: именно рядом с Гангом она собиралась стать счастливейшей из женщин. И он очаровался. Нет, не потерял голову. Но счел Дейран вопрощением красоты, кротости и добродетели. Разве этого мало для уважения? А еще показалось, что он ей на самом деле нравится. Это польстило.
Да и батюшкино завещание сидело в памяти: инициатива старины Самюэля пришлась кстати, и теперь Гангу даже не нужно было ломать голову над тем, где найти жену, чтобы продолжить род Винтеррайдеров. Да, он отдавал себе отчет в том, что с его стороны чувств нет: он с удовольствием смотрел на Дейран, но так смотрят на красивую скульптуру или дивный пейзаж модного художника где-нибудь на выставке.
Про его невесту слагали стихи, с нее писали прекрасные портреты и Ганг полагал, что эта впечатляющая всех красота со временем заставит его полюбить жену.
Сыграли пышную свадьбу, кою газеты сразу окрестили бракосочетанием века. Невесте это нравилось. Старина Коилл громогласно смеялся и любовался дочерью. Ганг почти не ловил грусть в его глазах.
Самюэль так увлекся, что, дай Ганг ему волю, повторил бы свадебные пиршества во всех крупных городах Островов. Но этому воспротивилась даже Дейран. Достаточно фото в газетах, папенька, уговаривала она нежно. Не обязательно становится настолько близкими каждому жителю Островов.
Свадьба отгремела, и медовый месяц был безупречен, но Гангу все чаще казалось, что он играет роль в чужом спектакле. Он тщательно давил в себе эти чувства: Дейран была безукоризненной женой.
Это его сердце оказалось молчаливым. Ничего в его отношении к красавице-жене не изменилось ни через месяц, ни через год брака. Сама Дейран твердила, что любит, любима, счастлива и безумно скучает, когда муж покидает ее ради дел. Ганг вежливо улыбался.
Какая-то фальшивая нота звучала в их отношениях даже тогда, когда они были вроде бы счастливы. Ему это очень мешало, хотя жили они очень даже неплохо. Дейран с удовольствием обустраивала особняк, оказавшись хлопотливой и рассудительной хозяйкой, чем умиляла родного отца куда больше, чем мужа. По счастью, он, действительно, в ту пору много ездил.
Сам Самюэль не сидел на месте и таскал зятя за собой по всему главному острову, спешил ввести в курс своих дел наиподробнейшим образом, и очень скоро Ганг узнал — почему. Старик был болен и доктора дали ему не больше года. Он протянул почти три, и, умирая, расстраивался только об одном: не дождался внука.
Увы… Винтерайдеры чаще всего имели одного наследника, и это всегда был мальчик. У Ганга до женитьбы это обстоятельство не вызывало вопросов. Он смутно помнил объяснения отца про плату рода, но… он в ту пору был слишком юн, чтобы его это всерьез интересовало. К тому же, Фрам — старший сын и вся тяжесть родовых обязательств ложилась на него. Ганг-то вместе со своей семьей сразу становился боковой ветвью. Задумываться над этим он стал тогда, когда ни через год, ни через два Дейран не понесла от него ребенка. И это обстоятельство до слез огорчало старину Самюэля на смертном одре.
Его смерть стала началом конца брака Ганга. Он не сразу это понял. Первые три месяца, пока шли все траурные и поминальные мероприятия, а Коилл расписал их еще при жизни, Дейран была трогательно несчастна и великолепна в темно-фиолетовых туалетах. Даже на оглашении завещания она сидела с прекрасной мукой на лице.
— Ах, оставьте, — сказала газетчикам, заломив руки, когда те толпой рванулись к ним после оглашения. — Мне нужен мой отец, а не его деньги. Она опустила вуаль, и две крупные слезы прочертили дорожки на ее нежных ланитах.
