— Можешь передать Елизавете Илларионовне, что мне вполне достаточно того, что я уже имею ее стараниями. Больше мне ничего от вас не надо.

— Я так и знал, что ты всего лишь дерзкое ничтожество. К сожалению, мать любит таких.

— По себе ориентируешься? — парировал я. — Или на Сергея Михайловича намекаешь?

Стоять, чуть ли не утыкаясь носом в кадык Павла, было довольно унизительно. Папаша, похоже, нарочно выбрал именно такую позицию, чтобы задавить меня не только своим напором, но и сломить морально. Дескать, вон он я, такой красивый и тестостероном насквозь пропитанный, и кто ты против меня, мелочь пузатая?

Вот только он не знал, кто живет внутри тела Демьяна, и через какие перипетии успела протащить меня судьба. Да, Павел меня раздражал. Но не страшил. То иррациональное чувство тревоги, которое я испытывал, скорее было следствием какой-то глубинной животной физиологии. Он злился и желал меня раздавить, устранив конкурента на наследство, а я неведомым образом уловил это еще когда он только выехал из Смоленска в сторону усадьбы.

Но если ты знаешь своего врага в лицо, боязнь уходит, остается лишь холодный расчет. И я не собирался играть по правилам Павла, хоть он и умудрился появиться в усадьбе в крайне неподходящий момент.

— Вижу, ты не рад родному отцу, — внезапно решил сменить пластинку Черкасов. — Так стоит ли удивляться, что ты вызываешь у меня исключительно омерзение?

— Как ловко ты даешь понять, что не желаешь нести ответственность за свои деяния, — я отодвинулся на полметра и оглядел папашу так, будто это я был солидно выше него, а не наоборот. — Странно, я всё же полагал, что сын столь выдающейся женщины как Елизавета Илларионовна окажется ей под стать. Но нет. Уступаешь ты ей, серьезно уступаешь. Ты ж как яблоко с червоточиной: морда смазливая, а суть гнилая.

— Хочешь меня в чем-то упрекнуть? — оскалился Павел.

— Разве только в отсутствии выдержки и воспитания. Ну и до кучи в неуместном проявлении темперамента там, где стоило бы держать себя в руках. В противном случае ты бы все еще был мужем Куракиной-младшей.

— И об этом уже разнюхал! — Черкасов смотрел на меня с глухой ненавистью.

— Да была бы прямо тайна великая, а то же все в курсе, по какой причине тебе от ворот поворот дали. И кто после этого из нас позорище?

— И какой-то наглый мелкий селюк еще будет тыкать мне в лицо неудавшимся браком?! — взвился Павел.

— Можешь в любой момент закончить эту экзекуцию, — пожал я плечами. — Просто покинь этот дом и возвращайся, откуда приехал. Трогательного родственного воссоединения у нас уже точно не выйдет, но я ничуть не печалюсь, если ты об этом. Иногда такого отца как ты лучше иметь как можно дальше от себя, а то и вовсе не знать.

Черкасов побагровел, и я отрешенно подумал, что стану делать, если его прямо сейчас хватит апоплексический удар.

— Мне такой сын тоже без надобности! — наконец выдавил он. — Именно ради того, чтобы это сказать, я сюда и прибыл.

— Да ладно! — расхохотался я. — Ты покинул Смоленск и трясся несколько часов в дороге только чтобы сообщить, что тебе до меня нет дела? Ой чудак человек! Ну сказал, теперь тебе, надеюсь, полегчало?

— Мелкий языкастый хам!

— Недалекий бабник и пустомеля, — обменялись мы оскорблениями, и я с полуулыбкой принялся ждать, что Черкасов выкинет дальше.

— Как знал, что не надо было связываться с этой дурой! Всякий раз на меня глазами недоенной коровы смотрела. Хвостом за мной ходила, говорила, как любит. Подсматривала за мной исподтишка. А потом прибежала взволнованная и говорит: ты скоро женишься, а я хоть разочек, но хочу быть твоей. А я человек добрый. Меня попросили, разве я могу девушке отказать в такой малости? Даже если она телом больше на пирожок дрожжевой похожа. Вот и ты весь в нее статью пошел. Такой же пухляш и матрасик в перетяжечку, прямо как свин на откорме.

— Это ты сейчас о Милолике говоришь? — ледяным тоном осведомился я.

— А что, тебя выродил кто-то другой? — ощерился он. — Еще ведь хватило ума у этой твари обо всем моей матери рассказать!

Бац!

Я даже не успел подумать, как тело сработало быстрее меня. Мощным хуком в челюсть я опрокинул папашу на спину. Тот привстал на локте, удивленно провел по прикушенной губе ладонью и растерянно посмотрел на размазавшуюся по ней кровавую дорожку.

— Ты что? Ударил меня? — неверяще посмотрел он мне прямо в глаза.

— Нет, оглоблю твою через проушину, поцеловал! — огрызнулся я. — Оскорблять память Милолики не позволено никому, особенно тебе.

— Ну все, щенок, ты допрыгался!..

— Будьте добры, передайте вон те пирожные, очень уж они у вас вкусные!..

— Позвольте плеснуть еще кипяточку!

— О, а мне сахарку, будьте любезны!

Мы чинно сидели за столом, правда в ограниченном составе. Отсутствовали Иоланта, которой не стоило присутствовать при нашем разговоре, Савватьевич и Иннокентий. Последний по причине того, что просыпаться отказывался просто категорически.

Папаша щеголял свежеприобретенным бланшем под глазом, я втихаря потирал ребра. Достал меня разок все-таки, зараза, но победа все равно осталась за мной. И замечу в скобочках, обошлось даже без лопаты. Павел драться умел, но за те неполные две недели, что нахожусь в этом мире, я немного успел подтянуть физическую форму Демьяна, ну а умения мои никуда не девались. Так что для отца оказанный ему отпор стал весьма неприятным ударом по самолюбию.

Что Василиса, что Евдокия не сводили с побитого глаз, и я уже видел, как начинает хмуриться Вроцлав. Даже с синяком в половину лица папа был чертовски привлекателен для дам. Не-не, спасибо, у нас уже один бабник на хозяйстве есть, второго нам не надо.

— Завтра я отгоню паромот обратно в Смоленск, муж моей матери не имел права передавать его тебе, — нейтральным тоном сообщил он.

— Разбежался вверх ногами, — невозмутимо парировал я. — Или хочешь, чтобы я тебе и второй глаз подбил? Кроме того, обсуждать дела за едой — признак дурного тона и отсутствия надлежащего воспитания. Не позорь мою бабушку.

Павел заскрипел зубами, но промолчал. Вот и замечательно, а то ведь могу и не сдержаться. Паромот ему отдай, ага! Так бы и сказал, что Сергей не дал покататься, сам на нем рассекать изволил. А тут можно попытаться по нахалке транспорт отжать. Неужели еще не понял, что на меня где сядешь, там и слезешь?

Когда чаепитие закончилось, Вроцлав удалился, сославшись на неотложные дела, а девушки дружно возжелали составить нам компанию. Тогда я напомнил Василисе, что она еще не составила меню на завтра, а Евдокии посоветовал проведать брата и при необходимости ему помочь. С видимой неохотой барышни нас покинули, бросая на папашу взгляды полные тоски и обожания.

Спровадив девиц, я с облегчением выдохнул, и это не укрылось от папаши.

— Что, не дают? — с наигранным участием в голосе поинтересовался он.

Я лишь хмыкнул, вспомнив предложение шаманской дочери.

— Да ты не переживай, не каждому дано иметь безусловный успех у дам, — покровительственно продолжил Павел. — С этим надо родиться!

— Я так понимаю, первой амурной победой стала нянечка, менявшая тебе подгузники?

— Зависть — низкое чувство.

— Напоминай себе об этом почаще. А лучше прекращай бегать за каждой юбкой и займись чем-нибудь полезным, верни доверие матери. Мне даже в перспективе не улыбается тащить на себе все семейные предприятия, своих проблем хватает.

— Проблемы? У тебя? — в глазах папаши плескалось искреннее недоумение.

— Знаешь ли, я вот только позавчера разделался с убийцами, которые отправили на тот свет семью Новаков. А до этого я организовывал похороны одиннадцати человек. Это по твоей шкале тянет на проблемы? Или в твоей жизни подобное в порядке вещей?

— Хм, я так понял, ты прогнал Новаков из усадьбы, значит, вряд ли питал к ним теплые чувства. Про то, что они погибли, я не слышал. А может, это ты сам их и порешил?