Василиса попыталась возразить, но как-то неуверенно, так что я просто подхватил ее на руки и донес до ее комнаты. Заснула она, кажется, еще в моих объятьях, даже не коснувшись кровати.

— Вроцлав, — нашел я управляющего. — Можешь попросить дочь, чтобы она присмотрела за Василисой? Девчонка на себя такой груз взвалила, что я за нее боюсь.

— Хорошо, — кивнул он. — Иоланта как раз в библиотеке себе книгу по душе нашла, вот и почитает возле Васеньки, заодно и приглядит.

Иннокентий с сестрой обнаружились в кабинете, что вызвало у меня легкое раздражение. Всё-таки это мой дом, а они здесь только гости, однако же свободно ходят везде и разрешения не спрашивают.

— Гляжу, вы тоже сбежали с поминок.

— Вслед за тобой, — пожал плечами Кеша. — Я счел, что после этого любой гость уже считается отдавшим дань памяти погибшим и волен делать, что хочет. Думал, что ты сразу придешь в кабинет, только, похоже, ошибся. Мы тебя здесь ждем-ждем, а ты все торопишься.

— Ты рассказал всем о сеятелях, — Евдокия посмотрела на меня в упор.

— А что, это был секрет? Или люди могут быть спокойны, когда рядом с ними ходят такие чудовища? Сеятели знают обо мне и о том, где живу я и дорогие мне люди. Резонно предположить, что убийство Новаков — это не только тренировка по обращению мертвецов в скверну, но и жирный намек лично мне. Что ж, я принимаю этот вызов. И со своей стороны сделаю все возможное, чтобы осложнить миссию сеятелей. Если раньше они разгуливали по окрестностям, ничего не боясь, то теперь пусть прячутся. Потому что каждый, кто увидит их перчатки, волен подойти и спросить: а что это ты, мил человек, под ними прячешь, уж не скверну ли? А то и спрашивать не станут, ткнут вилами, и разговор короток.

— А ты не боишься, что люди наговорят тебе небылиц просто в расчете на вознаграждение?

— Боюсь, — честно признал я. — Но всё-таки надеюсь на их порядочность.

И тут дал знать о себе Цап. Я поднял руку, призывая тем самым к тишине, и вслушался в сбивчивую мыслеречь фамильяра. Ого, надо же, как интересно…

— Сеятелей видели, но не здесь, не в Больших Заимках, а в Пятигорье, причем вчера днем.

— Откуда известно?

— Один из арендаторов повез туда овощи сдавать. Сеятелей видел мельком, счел, что какая-то важная персона из города к руководству приехала. Теперь вот обсуждает с соседями, говорить мне об этом или нет, поскольку не слишком-то уверен, что это они. Экипаж, говорит, дорогой был, и кучер важный, ни на кого внимания не обращал. Но перчатки у него были белые. А теперь, дорогие мои, вопрос на миллион. Могут ли сеятели испортить продукцию, да так, чтобы люди этого не заметили, съели отраву и пополнили собой ряды оскверненных?

Брат с сестрой переглянулись.

— Сомнительно, — покачал головой Иннокентий. — Люди же не падальщики, протухшее не купят, а если и купили, то выкинут.

— Тогда что сеятели забыли в Пятигорье?

— Может, подбирают себе кого-то в компанию? Кого-то, кто по работе общается с кучей народа и в любой момент может их осквернить.

— Версия хорошая, но только если предположить, что массовое осквернение должно начаться со дня на день. Иначе люди нового сеятеля быстро вычислят по тем же перчаткам. Я ведь не просто так людей на поминки собрал в таком количестве. Известие о том, как выглядят убийцы, очень скоро разойдется по округе, или я ничего не понимаю в людях.

— Ну, сеятели могли нарочно показаться, чтобы тебя понервировать, — предположила Евдокия. — Утром с Новаками расправились, затем в Пятигорье отправились, прекрасно зная, что рано или поздно ты об этом узнаешь.

— Пусть так. Но зачем им меня еще сильнее дразнить? В чем смысл?

— Похоже, это что-то личное, — заметил Иннокентий.

— Я в прошлой жизни так Властелину насолил, что он кушать не может, пока мне гадость не сделает? — хмыкнул я. — Так он, напротив, благодарить меня должен за тот всплеск энергии, что позволил ему обратно в человека переродиться и в новый мир попасть.

— И всё-таки я считаю, что я прав, — упрямо заметил Кеша.

Я не стал с ним спорить, тем более что Цап передал мне еще одно сообщение, о котором я не стал говорить своим соратникам.

И дело было даже не в личности шпиона, которого выявил суслик, а в том, кому именно он отправил весточку…

— Ты уверен?

— Да-да, они из Пятигорья в Константиновку свернули. Я ещё удивился, чего там важным господам делать? Но мало ли, вдруг они ее купить захотели, земля-то простаивает? А вот как вы про белые перчатки сказали, я так и вспомнил, потому что кучер в таких щеголял.

— А ты сам что на той дороге делал?

— Да к родне в Малые Камешки заезжал навестить. Там развилка, Константиновка налево, а Камешки, стало быть, дальше по прямой.

Я позвал Вроцлава и тот отсчитал несколько монет.

— Премного благодарен, — сказал селянин, спрятав монеты в карман, коротко поклонился и вышел.

Примечательно, что это был не тот человек, разговор которого подслушал Цап. Но в целом показания сходились: после массового убийства сеятели наведались в Пятигорье, а оттуда, как выясняется, направились в Константиновку.

Я поднял взгляд на Вроцлава.

— Расскажи про Константиновку. Прямо всё, что знаешь.

Он пожал плечами.

— У нас ее чумной деревенькой кличут. Не знаю, как насчет чумы, но люди там часто болели, особенно как болото разрослось и почти к самой деревеньке подошло. Да и погреба часто топило. Поэтому народ оттуда начал уезжать кто куда. Последние годы это уже нечто вроде хутора было, пока там один особо упрямый старик свои годы доживал. А как его не стало, так и всё, выморочное место…

— Можешь нам прямо сейчас экипаж дотуда организовать?

— Да, — кивнул управляющий и вышел.

А я пошел радовать Иннокентия и Евдокию тем, что до злодеев мы будем добираться как белые люди. Всадники из нас троих, мягко говоря, были так себе, и вчерашняя скачка это наглядно продемонстрировала. А приезжать на место вероятных разборок уставшим, с отбитой задницей и с затекшей рукой, которой всю дорогу приходилось держать лопату, глупость несусветная.

Поминки меж тем продолжались, неведомо откуда селяне приволокли баян и принялись петь, причем отнюдь не грустные песни. Выглядело это, на мой взгляд, диковато, но уж лучше так, чем злые шепотки, что это я всю семейку прибил, которые звучали утром еще до похорон. Цап многое успел подслушать, затерявшись в задних рядах…

Надо отдать им должное: брат с сестрой спорить не стали, а собрались в дорогу меньше, чем за пять минут. Так что как только экипаж был подан, мы залезли внутрь и отправились в путь.

— Думаешь, скверные люди всё еще там? — с сомнением спросила Евдокия.

— Если и не там, то хотя бы осмотримся, след возьмем, авось поймем, куда они дальше направились.

— За сутки они могли далеко оттуда уехать, — подал голос Кеша.

— Могли, — кивнул я. — Однако меня крайне интересует, что они вообще в этой несчастной Константиновке забыли. Тупиковая вымершая деревенька.

— Вот именно, что вымершая, — поморщился Иннокентий и коснулся посоха. — И погост неподалеку наверняка.

— Думаешь, собираются устроить себе очередную тренировку? Только на этот раз будут поднимать не свежие трупы, а простых костянок?

— Все может статься, — пожал он плечами. — Одна лишь радость, что порчи я пока не чувствую. Авось и успеем их перехватить до начала обряда. Тем более если они так на тебя завязаны, то не могут не понимать, что сегодня у тебя похороны, а это дело не быстрое.

— И это значит, — подхватил я мысль, — что именно сегодня они и попытаются этим заняться. Они-то полагают, что их новое логово никому не известно…

Мужичок, который нас вез, остановил экипаж где-то минут через сорок.

— Любезный, мы приехали? — осведомился я.

— Нет, но дальше я не отправлюсь, даже не уговаривайте, — замотал он башкой. — Вон, лошади занервничали, дурной признак. Да и в деревню эту мы не суемся, себе дороже. Вернешься еще оттуда с болячкой какой…