— И где сейчас находится этот тип, который не может контролировать даже то, с кем у него происходит соитие?

— В Смоленске, — нехотя сообщил Сергей Михайлович.

— Ну вот, наконец-то правду сказал. А то — театры, спектакли! Так бы и начал: Илларионовна квохчет над своим великовозрастным оболтусом и пытается по старой памяти подтереть ему сопельки.

— Да что ты об этом знаешь?! — рявкнул на меня Салтыков, и я от неожиданности чуть покачнулся. — Она делает все возможное, чтобы Павел не вмешивался в твою жизнь, убрала с тебя позорное клеймо бастарда, а ты этого даже не ценишь, неблагодарный!

— Прежде чем навешивать такие громкие ярлыки, стоит вспомнить, что ценят обычно те усилия, о которых как минимум знают. А про такую трогательную бабушкину заботу я узнал от тебя только сейчас. Нет, я, разумеется, не думаю, что это твоя очередная фантазия, чтобы меня разжалобить и расположить к Илларионовне. Но сам пораскинь мозгами. Есть внук, выросший без отца, потому что отчим тянул разве что на звание садиста и убийцы. Есть отец, который знает про своего сына и то, как нелегко тому пришлось стараниями бабушки, но он почему-то не торопится на семейную встречу и дальнейшие танцы у костра в присутствии ученых слонов и волооких дев в звенящих монистах, а вместо этого, как ты говоришь, собирается вмешаться в жизнь сына, и только Елизавета Илларионовна в силах его остановить, чтобы я не получил очередную моральную травму. Тебе не кажется, что картинка не бьется? Или ты заведомо продолжаешь меня считать забитым ребенком, каким был все эти годы Демьян? Что мне еще придется делить с Павлом стараниями твоей жены?

Сергей молчал долго. Наверное, даже больше минуты. И только когда пауза стала реально невыносимой, сообщил.

— Наследство. Все наследство Черкасовых. И на этом фоне твоя усадьба и Пятигорье — так, детский лепет.

— Так пусть забирает их себе. Все равно это пока нечто эфемерное, ведь ты же не дашь своей любимой жене умереть раньше срока, а я ни на что не претендую, меня и здесь неплохо кормят.

— Елизавета после очередной встречи с сыном вспылила и заявила, что у нее появился более достойный кандидат на наследство, нежели сын. Я пытался её образумить, но… если эта женщина приняла какое-то решение, вряд ли кто-то может заставить ее переменить мнение.

Я застонал.

— Да вы издеваетесь, что ли? Тут очередная битва с Властелином предстоит, а мне еще в это дерьмо с будущим наследством придется ввязываться вашими усилиями? Одна дама с уязвленным самомнением на сына обиделась, другой жене вовремя рот заткнуть не смог, а проблемы теперь у меня? Вы серьезно?!

— С Павлом мы как-нибудь разберемся сами, и да, у меня есть предположение, что после перемещения в наш мир Властелин значительно ослабел, так что не вижу повода для волнений.

— Доказательства? Я лично пока не вижу ни одного подтверждения этим голословным выводам.

Сергей изо всех сил пытался сделать хорошую мину при плохой игре.

— Он до сих пор не имеет армии. Фактически он маньяк-одиночка.

— Зато научился делать сеятелей, которые простым прикосновением руки создадут эту армию буквально за неделю. Мы ликвидировали троих сеятелей и нашли всех живых и мертвых оскверненных, которых они пытались обратить в свою веру, но никто не знает, сколько их на самом деле бродит поблизости. Осквернители умело скрываются, используя особые экранирующие перчатки, чего в моем прошлом мире совершенно точно не было. Обычным поиском их теперь не зацепить. Вы там наверху до сих пор уверены, что нам не из-за чего беспокоиться?

— Да, мы так полагаем.

— И что вы думаете делать, когда этот мир окажется на грани выживания?

— Такого не случится.

— Потому что здесь я? Или потому, что кому-то все-таки придется поднять свою крылатую задницу и наконец-то обратить внимание на чужеродный вброс? Еще скажите, что вы не знаете, где находится Властелин, и я зааплодирую.

— Мы. Не. Знаем. Где. Находится. Властелин, — отчеканил Салтыков, и я, как обещал, три раза отбил ладоши.

— Превосходно. Миру, за который вы отвечаете, грозит гибель, но никто и пальцем не пошевелит, чтобы сделать хоть что-то для его спасения.

— А мы можем?! — рявкнул Сергей. — У ангелов нет полномочий на отслеживание этой, как ты называешь ее, скверны. Они всего лишь проводники душ. А я их контролер, которому тоже не так много дано и позволено.

— Так прыгать надо! Сообщать всем, до кого можно достучаться, что в заповедник прорвался дикий волк, который ни перед чем не остановится.

— Когда ты сможешь подтвердить свои слова о массовой опасности, я, пожалуй, попробую что-нибудь сделать.

— Ага, нет тела — нет дела. Тогда прямо скажи, сколько вам надо жертв, чтобы у кого-то из Высших зачесался афедрон? Десять, видимо, недостаточно. Сто, тысяча, миллион?

И тут будто где-то лопнула тонко натянутая струна. Мы с Сергеем обреченно переглянулись, потому что стало ясно: наша пикировка уже не имеет ни малейшего значения. Властелин сделал свой ход.

— Значит, помощи нам ждать не приходится? — педантично уточнил Кеша.

— Нет, дорогой мой соратник. Да и, честно говоря, на подмогу я и не особо рассчитывал. В моей прошлой жизни творился полный кошмар, но ангелы в наши дрязги не вмешивались, лишь исправно переводили души за грань.

— Аанньал всегда казались мне всемогущими…

— Это всего лишь иллюзия. Они привратники, слуги Высших, называй их, как угодно. Тупо технический персонал. Мои требования к ним, скорее, жест отчаяния, потому что я не понимаю, что мы можем противопоставить Властелину в текущей ситуации, а они вроде как на нашей стороне изначально находятся.

— Ты хоть понял, что сегодня произошло?

— Ровно столько же, сколько и ты. Властелин создал новых сеятелей, причем на этот раз скромничать не стал. Видимо, его взбесила гибель Арлатара и кучера, а терпением, по словам моего покойного сына, Властелин не отличается.

— Пробрало до костей, но я даже направление новой вспышки порчи толком поймать не сумел.

— Думаю, перчатки он новым слугам раздал сразу же. Или вообще перед обрядом заставил надеть, что мне кажется более вероятным. Слишком уж коротким по времени был этот мощный импульс. Но то, что Властелин и его слуги где-то неподалеку от Смоленска, это факт. Великий осквернитель прекрасно осведомлен, что здесь его ждут неприятности, и активно готовится ко встрече с ними.

— И что же нам теперь делать?

— То же, что и раньше. Искать сеятелей, ликвидировать все проявления скверны. Мне — интенсивно прокачивать магию света, а то я даже от тебя пока серьезно отстаю. И не отмахивайся, я прекрасно видел, на что ты способен, и пока что как маг ты меня превосходишь. А уж твоя артефакторика — это вообще что-то великолепное и уникальное!

— Хочешь повторить свой подвиг, чародей?

— Если придется, — стиснул я зубы. — Но если у тебя найдется вариант получше, дай знать. Я все-таки достаточно юн для такого дерьма.

— Кстати, давно хотел спросить, да все никак не доводилось. У тебя просто одно и то же слово для разных вещей используется, вот я и запутался немного. Ты и сеятелей лечишь, и вот Огдооччуйа вылечил, а до этого Василису. А в чем разница между лечением сеятеля и того, кого он коснуться успел, если скверна и там, и там убирается, и человек жив остается?

Отличный такой вопрос. Обескураживающий, прямо сказать. Я сел и крепко задумался над ответом. Лэгэнтэй, хвала Высшим, меня не поторапливал.

— А я ведь, получается, не имею ни малейшего понятия! — пришлось признаться парой минут спустя. — Может, у тебя выйдет мне растолковать, в чем разница? Смотри, в прошлом мире я людей вообще не лечил. Не было такой надобности. Там если человек принимал на себя печать скверны, то делал это добровольно и тем самым сразу переходил в стан врага, несмотря на то что поначалу у его тела не было никаких видимых изменений, только фонить начинал, и то не сразу. А с врагом разговор короткий: выявить и шибануть любым атакующим заклинанием света. Не факт, что с первого раза удастся справиться, но всегда есть и второй, и третий. А здесь все иначе: тело человека может оказаться оскверненным помимо его воли. Василису я лечил, что называется, интуитивно, да и силенок у меня тогда было кот наплакал. Мы с ней несколько часов провозились. Повезло, что девочка терпеливая попалась, бесстрашно выдержала всю процедуру. Евдокию я лечил так же, как Василису, разве что лопата мне в помощь была, потому что собственных сил уже не хватало.