— Не хотел тебе этого говорить, но придется. Павел Афанасьевич, вы безнадежно тупой человек. И я уже пожалел, что позволил остаться вам здесь на ночь.

— Но я ведь уже отпустил экипаж!

— Вот о чем я и толкую. Тупой как пробка. Самонадеянный как токующий глухарь. Моральный инвалид, лишенный эмпатии. Ты хоть раз в своей никчемной жизни видел разом столько погибших? Хладнокровно заколотых людей, которые просто возвращались на свою историческую родину и не ожидали нападения. Да, я их не любил, но такой лютой смерти, видят небеса, я им не желал.

— Так кто же оказал тебе такую неоценимую услугу и порешил их всех?

— Слуга одного чокнутого мерзавца. Да, слугу я уже ликвидировал, мерзавца пока ищу. А ты продолжай думать дальше, что сельская жизнь мила и со всех сторон приятна.

За столом повисла тягучая пауза. Я, признаться, утомился уже тыкать папашу носом в очевидные вещи и не получал от этого ни малейшего удовольствия. Надо было все же выпроводить его восвояси. В конце концов, это его половые проблемы, что он остался без экипажа, и я эти проблемы решать не подписывался.

— Получается, убивать людей для тебя уже не в новинку, — Павел явно был обескуражен, хоть и пытался это скрыть.

— Нелюдей, — поправил я его. — Ни один нормальный человек в здравом уме на массовое убийство безоружных не решился бы. Кстати, а ты скольких успел убить за свою жизнь?

Папаша нервно сглотнул и потянулся за чашкой.

— И да, просто для прояснения ситуации, — продолжил я. — Нам тут соседи объявили войну. Повезло в том, что человек не озаботился разведкой, поэтому пострадавшими де-факто считаются покойные Новаки. Но через полгода этот же тип объявит войну уже роду Черкасовых, или я ничего не понимаю в людях. Но, конечно же, ни ты, ни бабушка с мужем мне на помощь не придут. Вы дружно сделаете вид, что не имеете к этому ни малейшего отношения. Моя усадьба и земля — исключительно моя ответственность. Я это осознаю и полагаюсь исключительно на собственные силы. Но лядь вашу мать, хотя бы палки в колеса не ставьте! Ваша мышиная возня вокруг наследства, которое, возможно, случится лет эдак через тридцать-сорок, меня откровенно утомляет и отвлекает от дела. Мы тут, если не заметил, не живем, а выживаем. Вот такая суровая правда.

— Ты реально столько на себя берешь? — Павел впервые посмотрел на меня с искренним интересом. — Ты же только-только стал совершеннолетним.

— Жить захочешь — не так раскорячишься. Меня, знаешь ли, так часто пытались убить, что я уже начал к этому привыкать. За подробностями обращайся к Елизавете Илларионовне. Она была в курсе происходящего, но пальцем о палец не пошевелила, чтобы попытаться мне помочь.

— Но ты же при титуле и даже не считаешься байстрюком! — изумился папаша.

— В ноги бабушке кланяюсь. Вот только выжил я сам и вопреки. Поэтому титул — всего лишь подачка с ее стороны. Откуп. Она предпочла равнодушно наблюдать за тем, как убивают мою мать. Она никак не пыталась защитить меня. Типа, раз все равно сорняк, пусть и пробивается. Вот только я глубоко убежден, что с родными людьми так не поступают.

— На самом деле лучше бы я на Милолике женился, а не на Куракиной, — внезапно признался Павел. — Милолика пусть и была простой девчонкой, хотя бы меня обожала. А княжна относилась как к дорогому атрибуту. Перед подружками хвасталась, а в глазах лед. Но мать пойди еще попробуй переломай. Она втемяшила себе в голову, что брак графа с княжной — это просто предел мечтаний.

— Еще пара фраз, и я заплачу над твоей горькой судьбой.

— Да что не так-то? — вспылил Павел.

— Всего два года длилось твое супружество, затем ты вновь оказался свободным человеком. Почему, даже прекрасно зная, что у тебя родился сын, ты не предпринял ни единой попытки вызволить Милолику из того капкана, в который загнала ее Елизавета Илларионовна?

— У нее была своя семья…

— Которая ее ни в грош не ставила, а ее ребенка дружно ненавидела. И почему это бабуля, имеющая доступ к услугам лучших юристов империи, внезапно оставила лазейку для недобросовестных родственников? Типа устраните пацана до его семнадцатилетия, и всё то имущество, что вы изначально получили с кучей условий, окажется в вашей собственности. Я — проект, которому было не суждено взлететь. Однако же я жив вопреки. И уже тем, что я просто дышу и относительно здоров, я тебя выбешиваю. Спасибо за отцовскую любовь, как говорится.

Мы вновь замолчали. Не знаю, о чем там думал Павел, а у меня сильно разболелась голова. Все-таки две бутылки коньяка за день, пусть и в компании, для молодого чистого организма — перебор.

Что же до отца, для себя я уже выяснил, кем является этот человек. Очередное разочарование в мою личную копилку, да и не привыкать. От папаши мне достались только глаза. Харизма и личная стать по наследству не передалась. Ничего, Демьян — не самый худший представитель рода человеческого, а тонкости дошлифуем напильником, сиречь тренировками. Зато в отличие от инфантила-папаши я не обязан реагировать на каждый чих и пук Елизаветы Илларионовны. Я выгрыз себе право жить, как считаю нужным. А отец — до сих пор нет, хоть и вдвое старше меня при этом.

— Пожалуй, мне стоит прилечь после долгой дороги, — выдавил из себя Павел.

— Гостевую спальню тебе уже показали, так что вперед. Сам видишь, лишних слуг у нас здесь не водится, всё по-простому.

— А ты?

— Какое трогательное беспокойство. Я ещё побуду внизу некоторое время. Говорят, мне надо навестить нашу недавно родившую кошку. Вот этим, пожалуй, и займусь.

Я встал, одновременно направив Цапу пожелание-приказ проследить за папашей. Павлу я не доверял ни на грош. А его настоятельное желание остаться в усадьбе на ночь и вовсе меня нервировало, поскольку делать ему тут было ровным счетом нечего.

Лаванда, на мой взгляд, стала еще грандиознее. Даже монструознее, хотя в теории должна была бы схуднуть из-за кормежки детей. Но этот дирижабль всем своим видом говорил, что любые долги можете записывать на свой счет, а киса выполнила глобальное предназначение и счастлива.

Ее малышня уже уверенно перла грудью на буфет, в смысле нагло пристраивалась к сосцам матери. Глаза детей хоть и были открыты, но… на мир смотрели с изрядным прищуром. Я осторожно провел пальцем по спинке одного из детенышей, ожидая в ответ зверского шипа и очередного удара когтистой лапой. Однако обошлось. Более того, обласканный мною малыш вдруг развернулся и пополз в мою сторону. Я погладил его еще несколько раз, стараясь не переусердствовать с нажимом. Этот кроха легко поместился бы у меня на ладони вместе с еще двумя братьями как минимум.

И тут случился лизь! Хотя я больше всего ожидал, что будет кусь. Лаванда потянулась и шершавым языком лизнула меня по руке, а потом подставила свою голову, настоятельно требуя почесушек.

— Ну что, мир, пушистая? — спросил я ее.

— Мрр, муа, — было мне ответом.

Спать я отправился в самом благодушном расположении духа, вдоволь нагладившись кошку и ее многочисленное потомство. Совет Кеши оказался более чем уместным. Такое ощущение, что даже головная боль если и не ушла полностью, то уменьшилась до вполне терпимой. А что делать с папашей… об этом я подумаю завтра.

Проснулся оттого, что кто-то настоятельно тряс меня за плечо.

— Вставайте, граф, рассвет уже полощется!

Пришлось открывать глаза и…

— Спиридон, итить твою налево и направо, что случилось?

— Твой отец потребовал выкатить ему паромот.

— Во-первых, смело посылай его, куда Макар телят не гонял, во-вторых, а разве он знает, где именно стоит паромот?

— Не знает, но ходит и пристает к слугам с требованием показать и выкатить.

— Я убью его! В такую рань из-за него вставать приходится!

— Сейчас начало десятого. Ты сегодня почти полсуток проспал. Все уже давно позавтракать успели.

М-да, и сказать-то нечего. Вроде спал долго, а всё равно такое чувство, будто еще парочка часов сна мне бы не помешала. Пришлось вставать, наскоро приводить себя в порядок и идти смотреть, чего там чудит папаша.