«Похоже, это оно, – сказал Седой. – Теперь самое сложное – как туда попасть, не подняв на уши всю базу.»

Он внимательно осмотрел дверь и замок. Обычными отмычками тут было нечего делать. Электронный замок требовал специальной карты-ключа или кода.

«Камера… – Седой посмотрел наверх. – Если мы ее вырубим нашей ЭМИ-штуковиной, это может вызвать тревогу. А может, и нет. Но другого выхода я пока не вижу.»

Он достал последнюю самодельную ЭМИ-«гранату». «Рыжий, будь готов. Если что-то пойдет не так – уходим тем же путем, каким пришли. Быстро.»

Седой взвел часовой механизм и, выбрав момент, когда камера на мгновение отвернулась в сторону, метнул «гранату» так, чтобы она упала как можно ближе к камере и электронному замку. Снова тихий хлопок, сноп искр… Камера дернулась и застыла, ее объектив безжизненно уставился в стену. Красный огонек на панели электронного замка погас, сменившись на короткое время желтым, а потом снова красным.

«Не сработало, – с досадой прошептал Седой. – Замок слишком хорошо защищен. Но камера, похоже, вырубилась.»

Он подошел к двери и внимательно осмотрел ее еще раз. В нижней части двери, почти у самого пола, он заметил небольшую, едва заметную щель – видимо, для вентиляции или для протяжки каких-то кабелей. Щелью была слишком узкой, чтобы в нее можно было что-то увидеть, но…

Седой присел на корточки и тихо позвал: «Профессор Давыдов?»

Тишина.

Он позвал еще раз, чуть громче: «Артемий Борисович Давыдов! Вы здесь?»

Из-за двери донесся какой-то шорох, потом старческий, дребезжащий кашель.

«Кто… кто здесь?» – раздался слабый, неуверенный голос. – «Если это опять ты, Воронцов, со своими дурацкими экспериментами, то можешь катиться к черту! Я тебе уже все сказал!»

Седой и Рыжий переглянулись. Голос! Это был голос профессора!

«Профессор, это не Воронцов, – как можно спокойнее и убедительнее сказал Седой, прижимаясь губами к щели. – Мы с «Маяковской». Станция метро такая. Мы пришли за вами. Помочь.»

За дверью снова воцарилась тишина. Потом тот же старческий голос, но уже с нотками подозрения и недоверия: «С «Маяковской»? Помочь? Это что, новая уловка Анклава? Решили поиграть в «добрых спасителей»? Можете не стараться, я на это не куплюсь.»

«Мы не из Анклава, профессор, – настойчиво продолжал Седой. – Нас прислала Ирина Петровна, начальник «Маяковской». Нашей станции грозит гибель, у нас вышел из строя генератор. Вы – наша последняя надежда.» Он вспомнил слова Крота. «Вы ведь работали над проектом «Заря»? Компактные термоядерные реакторы? Нам нужны ваши знания.»

За дверью снова помолчали. Потом профессор спросил, и в его голосе прозвучала какая-то странная смесь горечи и любопытства: «Откуда… откуда вы знаете про «Зарю»? Это же было… так давно… И совершенно секретно.»

«Есть люди, которые помнят, профессор, – ответил Седой. – И есть те, кому эти знания сейчас жизненно необходимы.»

Он услышал, как за дверью что-то упало, потом шаркающие шаги приблизились к щели.

«Если вы действительно не от Воронцова… – голос профессора звучал теперь совсем рядом, но все так же неуверенно. – То как вы собираетесь меня отсюда вытащить? Эта дверь заперта почище, чем Форт Нокс. А если вы поднимете шум… нас всех здесь и прикончат.»

«Мы попробуем что-нибудь придумать, профессор, – сказал Седой. – Но сначала скажите, вы один там? Есть охрана внутри?»

«Один… – вздохнул Давыдов. – Если не считать этой проклятой камеры под потолком, которая смотрит на меня круглые сутки, да двух вертухаев, которые приносят мне еду и выводят в туалет под конвоем. А так – да, почти полная свобода творчества, – в его голосе прозвучала горькая ирония. – Работаю над их «игрушками», пока не сдохну от тоски или от их экспериментов.»

Седой посмотрел на Рыжего. Тот кивнул. Камера внутри – это плохо. Но если охрана только снаружи…

«Профессор, – сказал Седой. – У нас мало времени. Та камера, что была снаружи, мы ее временно вывели из строя. Но скоро ее могут починить или поднять тревогу. Вы можете как-нибудь открыть дверь изнутри? Или помочь нам ее открыть?»

За дверью снова помолчали. Потом Давыдов ответил, и в его голосе впервые прозвучала нотка надежды, смешанной с отчаянием: «Открыть… я… я не знаю. Здесь все на электронике. Но… но если вы сможете подать напряжение на вот этот резервный силовой кабель… – он, видимо, что-то показывал на своей стороне двери, – …то я смогу попытаться замкнуть цепь аварийного открытия. Рискованно… но, может, получится.»

Седой посмотрел на схему на «Луче». Резервный силовой кабель… он действительно был обозначен на плане этого помещения. И проходил он, судя по всему, как раз через тот вентиляционный короб, из которого они только что вылезли.

«Рыжий, – Седой посмотрел на напарника. – Похоже, тебе снова придется лезть в эту дыру.»

Контакт был установлен. Голос профессора, хоть и слабый, изможденный, но не сломленный, дал им новую, почти безумную надежду. И новый, еще более рискованный план.

Глава 38: Убеждение

Седой за дверью услышал приглушенную возню, потом тихий щелчок, еще один. Что-то скрежетнуло.

«Есть! – раздался из-за стальной преграды торжествующий, хоть и слабый, голос профессора Давыдова. – Кажется, получилось! Отойдите, я попробую открыть!»

Седой знаком приказал Рыжему быть наготове и сам отступил на пару шагов, держа автомат наизготовку. Раздался лязг отодвигаемых засовов, и массивная дверь медленно, со стоном, приоткрылась внутрь.

В образовавшейся щели показалось сначала изможденное, землисто-серое лицо гуля, а потом и вся его фигура. Профессор Артемий Борисович Давыдов был высоким, почти скелетообразным, одет в какой-то бесформенный серый балахон, больше похожий на тюремную робу, чем на одежду ученого. Его кожа, характерная для гулей, обтягивала череп, обнажая выступающие скулы и глубокие глазницы, в которых, однако, горел живой, цепкий и на удивление ясный огонек разума. Он тяжело опирался на самодельную трость из металлической трубки.

«Так вы действительно… не от Воронцова… – прохрипел он, с трудом переводя дыхание и с нескрываемым подозрением разглядывая Седого и Рыжего. – Кто же вы такие, черт побери? И как вы сюда пробрались?»

Седой шагнул внутрь. Помещение оказалось небольшой лабораторией-камерой, заставленной сложным, непонятным оборудованием, опутанным проводами. В углу стояла простая койка и стол с остатками скудной еды. Пахло озоном, химикатами и застарелой болью.

«Мы с «Маяковской», профессор, – сказал Седой, стараясь говорить как можно спокойнее. – Это станция метро, убежище. Нас прислала Ирина Петровна, наш начальник. Нашей станции грозит гибель – генератор, который давал нам свет и тепло, окончательно вышел из строя. Вы – наша последняя надежда.»

Давыдов криво усмехнулся, обнажив редкие, пожелтевшие зубы. «Очередные спасители человечества? Или хотя бы одной отдельно взятой станции? Я уже насмотрелся на таких за свои двести с лишним лет. Чем вы лучше Анклава, а? Они тоже обещают «порядок» и «возрождение» – только цена у этого возрождения почему-то всегда оказывается слишком высокой для тех, кого они «спасают».» Его голос был полон сарказма и застарелой усталости. Он выглядел изможденным, но не сломленным – скорее, глубоко разочарованным во всем.

«Мы не мир спасаем, профессор, – твердо ответил Седой. – Мы пытаемся спасти свой дом. Триста человек, среди которых старики и дети. Им плевать на высокие идеи и политику. Они просто хотят жить. А без энергии «Маяковская» превратится в ледяную могилу уже через несколько недель.»

Он рассказал Давыдову о том, как они добирались сюда, о риске, о надеждах, которые на него возлагают жители «Маяковской». Рассказал о Кроте, который и навел их на след проекта «Заря».

При упоминании «Зари» глаза Давыдова на мгновение вспыхнули каким-то странным огнем – смесью гордости, боли и сожаления.

««Заря»… – прошептал он, проводя костлявой рукой по одному из приборов на столе. – Моя «Заря»… Мечта об неиссякаемой, чистой энергии для всех… Они хотят превратить ее в очередную дубинку, чтобы колотить по головам несогласных. Эти… эти «возродители» из Анклава. Или те, кто за ними стоит.» Он вдруг посмотрел на Седого пронзительным взглядом. «А вы знаете, кто на самом деле стоит за Анклавом? Кто дергает за ниточки этих ряженых патриотов?»