Роуз включила встроенные по периметру стены светильники. На улице так и не посветлело; тяжёлые тучи затянулись ещё сильнее, как сигаретный дым «Джи Сэма» над головой.

В доме витал уют и какое-то особое тепло, которого в этих стенах никогда не было. Электрический камин сквозь толстое стекло имитировал яркое пламя. На полу валялись игрушки, старые и новые в том числе; Джой едва не наступила на мини-версию «БМВ», и Али развела руками, сказав, что здесь трудно на что-то не наступить. В зале, сохраняя дистанцию для разбросанных вещей, стояла целая куча чемоданов. Какие-то были открыты и из них тоже торчали вещи. На длинном изумрудном диване валялось несколько планшетов, а на журнальном столике лежал ноутбук, обклеенный розовыми наклейками. Рядом с ним в опасной близости стояло два стакана с водой и пустой заварник с тремя такими же пустыми кружками. На креслах, по обе стороны от дивана, возвышались целые горы книг.

С ума сойти можно. Это как бардак в ее голове, воплощенный в реальность.

Они с Роуз взялись уносить посуду в посудомоечную машину, чтобы освободить столик в гостиной, и Джой шокировано моргнула, увидев многострадальную кухню. Нет, ничего грязного или ужасного, но, кажется, кто-то из членов семейства решил превратить ее в бумажный склад. Папки, папки, папки. Сотни бумажных листов. На столе кто-то перевернул воду, намочив их.

— А это…

— Али разбирается с работой. Королевская академия плевать хотела на время своих преподавателей, они требуют бумажные отчёты, — пояснила Роуз. — При том, что по уставу они не были обязательны до тех пор, пока Али не сказала, что увольняется. Бред, да? Тихони долбаные.

— Наверное, считают ее предательницей, — предположила Джой, понимая, как Али, должно быть, и так непросто было решиться покинуть горячо любимый ею Копенгаген, а тут ещё и такие сюрпризы. У «тихонь» в мозгу совсем другая кассета.

— Да, — вздохнула Роуз, нервно дёрнув уголком губ. На ее лице на секунду промелькнула болезненная гримаса. — Они, наверное, забыли, что ее отец полковник армии США и что она служила здесь, а не там.

— Но академию она закончила в Ольбурге же?

— Да наплевать, — мрачно ответила Роуз, снимая с полки бокалы. — В академию без службы не принимают.

Джой не стала продолжать разговор. Роуз явно не нравилось говорить об этом. Она не одобряла работу Али, и сама, несмотря на звание, была очень далека от военной деятельности. Когда-то Джет не могла даже мысль допустить о том, что в тридцать девять Роуз будет прочно связана с музыкой, а не с армией, которой она грезила, как слетевшая, со старшей школы. Джой не была осведомлена о причинах… Никогда не спрашивала ее, что случилось, но, наверное, дело было в миграции: Али поступила в военную академию, потому что ее мать — датчанка, а Роуз там никто. Да, жена женщины с датским гражданством, но это не давало ей почти никаких прав, кроме базовых. Там не доверяли службу мигранткам.

Да, это же очевидно. Нечего ворошить старые раны.

Они вышли в зал с бокалами, попутно передвигая вещи, чтобы свободно пройти. Лиам и Анна в забавных футболках (явно купленных Роуз) носились друг за другом с пластмассовыми пистолетами. Оливер спустился лишь раз, чтобы поздороваться и забрать свою пиццу, и ушел обратно наверх, не выпуская книгу из рук.

— Уф, Коза Ностра, потише! — воскликнула Роуз, подняв хрусталь в пальцах выше. Ещё немножко и дети бы точно выбили его из рук. Ее рефлексы, видимо, заслуга не одной лишь армии.

— Ну почему Коза Ностра? — со смехом спросила Джо, дойдя, наконец, до кресла. Она поставила бокалы на журнальный столик и села, закинув ногу на ногу. — Если считать тебя их предводительницей, то им больше подходит какая-нибудь Мара Сальватруча, — намекая на множество татуировок сестры, сказала Джет.

— Как ты догадалась? Открывай карты, мафиози. — Али сняла с лица раскрытый лист с каким-то текстом и улыбнулась жене.

Али выглядела потрясающе, как всегда, когда Джой видела ее: юбка-карандаш, обтягивающая широкие бедра, полусвободная блузка с черным бантом на горле и, конечно, уложенные локоны. Словно она работала в «БМВ», а ни в какой не военной академии. В тусклом свете виднелись чуть заметные синяки под глазами, выдавая усталость.

Роуз опустилась на край дивана и подхватила ее ноги в бежевых чулках, уложив к себе на колени. Лёгким движением пальцев она прошлась по стройным икрам, и Али с выдохом запрокинула голову обратно на спинку дивана.

— Джо, — вздохнула Роуз, пригнувшись к столику; она разлила по бокалам розовое вино и протянула один разомлевшей за вечер Джой, — я открываю карты. Мы купили соседний дом. Хотели быть поближе к тебе. Ну, я все же надеюсь, что ты однажды переедешь сюда обратно…

Джет приняла бокал и с широкой улыбкой посмотрела на сестру. Она пока не думала об этом, но далекая перспектива оставляла пространство для смелых фантазий.

Совместные семейные праздники, посиделки на веранде. Выходные за пределами дома.

Забавные детские рисунки, где Джой похожа на хохлатого пингвина.

— День хороших новостей? — улыбнулась Джет.

— А сколько еще впереди, — загадочно повела бровью Роуз.

Али нажала на сенсорную кнопку под подлокотником (и нашла же!), и по залу поплыл негромкий, ленивый джаз.

Джет пугающе давно не чувствовала себя такой счастливой. С окончательным решением Роуз остаться в Штатах вместе с семьёй, Джой обрела почву, будто бы ее рывком подняли с земли.

— Ага, а если я сегодня ночью закончу с отчетом, то будет ещё и ночь хороших новостей, — Али салютнула Джой бокалом и пригубила совсем чуть-чуть. — А если серьезно, то это все вот эта, — она легонько ткнула Роуз в ногу, — Мара Сальватруча, блин. Я чувствую себя десятилеткой. Никогда не думала, что буду жить в Лос-Анджелесе. И ещё у меня теперь нет работы. И ещё надо как-то засунуть Анну с Лиамом в частную школу. И Оливера, но с ним проще. И ещё… Ой, да ну вас, — махнула рукой она. Лиам, услышав свое имя, подбежал к ней и встал напротив, собираясь что-то сказать, но Али его опередила: — Сынок, милый, сбегай принеси мамочке вино за стойкой.