Вот ей восемнадцать, она спящая, милая куколка без одежды. Вот ей двадцать четыре. И её нет.
В итоге любых мыслей Джой всегда возвращалась в эту точку. Синий глянцевый пол, выбитая полицией дверь, Лета с потеками черной туши на щеках, а под ней кровавая лужа. Как и за кулисами любого клуба, играла музыка. Играла так, будто бы ничего не случилось.
За неделю до они расстались с сумасшедшим скандалом. Джой ударила её, а Лета демонстративно выбросила своё кольцо. Послала её к черту.
Маленькая невинная девочка.
Джой выдернула себя из воспоминаний, когда поняла, что изо всех сил сжимает пальцы одной руки — другой. Нет, зря она ударила её. Зря она это сделала. Так нельзя. Но она была в таком ужасе, когда узнала о том клубе, о ее танцах… Джой чувствовала себя беспомощной. И поэтому ударила её.
Такой была их последняя встреча. Джой отчаянно хотела отыграть все назад, прокрутив жизнь. Она бы всё Лете простила и умоляла бы простить её. Тогда бы все сложилось иначе, тогда бы Джой сейчас не лежала в кровати одна — Лета бы смотрела на нее и улыбалась, как в Сан-Мартезе.
Джой сделала глубокий вдох. Самое время принять таблетки. Солнце, конечно, приятно согревало ее, но она встала и опустила жалюзи.
И внезапно Джой обдало льдом. Бразилия, солнце, та гостиница. Лета тогда рассказывала ей о своей горе-семье, а за несколько месяцев до своей смерти она просила ее полететь в Рио, чтобы увидеть своих сестру и маму. Джой однозначно откинула эту идею, считая, что Мендесам наплевать на Лету, вспоминая, как они обошлись с ней; но разве у Джой было что-то лучшее? Разве Джой обеспечила ей защиту?
Боже, почему она отказала?..
Она так и стояла у окна с опущенным жалюзи, прижав ладонь ко лбу; голова у нее теперь гудела так, словно в нее залетел целый рой пчёл. Джой высыпала на ладонь горсть разных таблеток и быстро проглотила их, запив водой.
Все оставшееся утро, пока она одевалась, красилась и пыталась заставить себя допить кофе; пока она ехала по утренним улицам; пока поднималась на лифте в свой кабинет — всё это время в ее голове истошно вопило будто бы чужое желание: надо полететь в Рио.
Семья Леты, может, действительно не была такой плохой. По крайней мере они точно были не хуже, чем у Джой. И они ведь даже не догадывались все эти годы, куда пропала их дочь и сестра и что с ней — вдруг они на самом деле, как надеялась Лета, думали об этом?..
А может, им нужна помощь? Или, если ее мать все же окажется безразличной, ее сестре, Рикки, захочется всё узнать? Ну, может, не всё. Но то, что Джой могла бы рассказать ей.
Господи. Она поднялась на этаж и, совершенно в тяжёлых мыслях, вошла в кабинет, села в кресло и запрокинула голову, до одури сжимая подлокотники. Глаза защипало от подкативших к ним слёз. Несмотря на то, что ее слезы почти никогда не находили выхода, пытались они регулярно.
Джой был чужд образ любимой мамы, но сестры… Одна лишь догадка о том, каково было Рикки, вызывала в Джой болезненные вспышки. Если бы ей не дали попрощаться с Роуз, если бы она знала, что могла просто увидеть ее в последний раз, как Рикки могла увидеть Лету, и кто-то не позволил этому произойти, Джой бы пристрелила этого человека без сожалений.
Так что Рикки, если по правде, следовало бы пристрелить Джой. Джет бы ее поняла.
***
…но во снах мне по-прежнему сладкие восемнадцать,
и на бледных щеках путь веснушек рассыпан Млечный.
я не знаю, что значит печалиться и сдаваться,
и мне хочется быть
сумасшедше-счастливой вечно.*
Рейна снова насухо вытирала чашки, стоя за баром «Тыквы». Радужный фарфор выставлялся в идеальный порядок, один на другой, и она довольно улыбалась то ли этому порядку, то ли самой себе. Через тонкие окна в маленькую кофейню проникал дневной свет, освещая красивые лица сидящих за столиками гостей. Рейна наблюдала за ними всё это время: два парня, девушка с парнем, одинокая женщина, две подружки из школы, что вниз по улице, к углу бульвара. Люди казались ей открытыми, как карта, которую можно просто прочесть. Она не зашифрована, не скрыта, не требует пароль. Она такая, какая есть — эта карта. И люди за чашкой кофе — эта карта.
Скоро зашла в кофейню Аврил с улыбкой до самых ушей, когда на часах натикало два пополудни. Она, запыхавшаяся, села на высокий стул и молча уставилась на Рейну. На Аврил было лёгкое цветочное платье, словно она только что побывала на романтическом свидании, и макияж, придающий ей больше взрослости, чем казалось без: Аврил двадцать пять, но без косметики ей никак не дать больше восемнадцати. Аврил была обладательницей почти детского личика, в то время как Рейна — чересчур строгого, и когда они шли рядом, все думали, что Рейна ведёт ее за гаражи, чтобы пырнуть ножом в живот. Ещё в школе так думали. Поэтому Рейне всегда приходилось улыбаться, чтобы не казаться стервой, а Аврил — не улыбаться, чтобы хоть немного оправдывать свою взрослость.
Но теперь она улыбалась чаще. Во все тридцать два. Она сдула медную челку до своего лба и продолжила гипнотизировать до чёртиков заинтригованную подругу.
— Говори уже, — топнула ногой Рейна. — Ты наконец-то переспала с Джастином?
— Пока нет, — засмеялась Аврил; в жизненных принципах они с Рейной похожи не были, так что спустя два месяца свиданий у нее с Джастином все ещё ничего не случилось, кроме поцелуев, и Рейна ждала этого, как праздника, вместо азартных игр. — Лучше!
Рейна всерьез задумалась. Что могло быть лучше в контексте ее жизни? Работа в банке пять дней в неделю, а после ещё полный финансовый учёт «Тыквы». Иногда свидания с Джастином. Что ещё-то?
— Тебя повысили до руководительницы отдела? — предположила Рейна. — Если нет, то я сдаюсь, ты меня обезоружила.
— В этом месяце мы вышли в нехилый плюс! — радостно объявила Аврил. — И ещё кое-что. Мой начальник предложил полностью профинансировать открытие ещё одной «Тыквы». Рядом с банком. А потом, он сказал, если всё будет идти хорошо, мы можем запустить франшизу! Представляешь? Это так круто!
