Вот так просто, по-человечески, никаких философских глупостей: люди разные, боль проходит, время лечит.

Ни влево, ни вправо.

Скольких людей Роуз знала, пока росла в бесконечном круговороте «быть лучше, чем вчера» — школа с нагрузкой до четырех дня, бизнес-лагерь, репетитор по музыке, репетитор по фитнесу, выходные в офисе рядом с отцом — никогда она не замечала, что окружающих что-то гложет. Папочка твердил Роуз с самого ее детства: все печали, говорил, которые нельзя потрогать руками, шевелил пальцами, надуманные.

В ее семнадцатый день рождения отзвенел последний год, когда Эр ему верила. Слепая вера закончилась быстро, потухла в один миг, так, словно ее и не было никогда, а Норман Джет — просто высокая тень в ее комнате. Неодушевленная. Что-то, что Роуз придумала.

В семнадцать Эр заканчивала старшую школу, разумеется, готовилась к поступлению, как и все, получала рекомендации и играла лучше всех в волейбол; она до последнего не знала, чем ей хочется заниматься, но совершенно точно была уверена в двух вещах.

Папа, плакала Эр, я не хочу в Йель, мне не нужно всё это, мне неинтересно, не нравится.

Папа, срывалась она, я не буду работать в твоём «БМВ» никогда, я не хочу быть, как ты.

Но папа никогда не слышал ее. Сколько она себя помнила, ни разу у них не случалось ни разговора теплого, ни прогулок совместных в парке, ни даже «я люблю тебя, дочь» в день рождения, так что, когда он вдруг сказал ей эти три слова после окончания торжества, Роуз не обрадовалась, а напряглась.

В тот вечер, правда, ничего больше странного не случилось. Он просто после этого замолчал. Даже стерпел, когда Эр импульсивно заявила, что пойдет в армию вместо Йеля. Ну а что, чем черт не шутит? Два года блестящего обучения в приближенном к военной базе кампусе — по факту это считалось академией, но мало кто называл это академией, когда можно было выпендриться, говоря армия; престижное место, форма, внушающая трепет, пафосное я служу своей стране, да все ж девчонки с ума от такого сходят. И Роуз, видимо, тоже сошла совсем.

Честь, смелость и героизм — в семнадцать это казалось красивой сказочкой. Приключением. Роуз загорелась ниоткуда взявшейся мыслью так сильно, что оставшийся год в школе посвятила упорным тренировкам и дисциплине, забросила вечеринки, перестала любить всех девушек подряд, подключила ещё нескольких репетиторов, чтобы быть совсем идеальной.

Роуз, конечно, узнавала: отменная физподготовка, психическое здоровье, никаких вредных привычек, пройти тестирование, сдать экзамены. Во время обучения, предупреждали, легко можешь вылететь, никто не станет терпеть твои выходки — будто бы Роуз не понимала сама.

Пожалуй, она чувствовала себя звездой тогда: мало того, что наденет форму и получит звание, так ещё и отцу наперекор, назло, дескать, смотри, я такая взрослая и крутая. Смотри, я и без тебя всё могу.

Он нехотя кивнул. Вяло согласился, казалось, принял ее решение.

Когда ее официально зачисляли, впервые громко назвав «курсант», у Роуз спросили: «У вас какой контракт будет?»

Коммерческий, как вариант, без обязанности служить после обучения, или на основе военной повинности — два года на военной базе с возможностью либо разорвать контракт после службы, либо продолжить его.

Во время несения службы контракт разорвать нельзя, конечно, если вам не оторвало ногу. Откажетесь выполнять приказы — тюрьма.

Напугало ли это Роуз? О, нет. Она даже не задумывалась, что значат все эти слова.

Она выбрала второй вариант, чтобы насолить отцу окончательно. Она не собиралась умолять его оплачивать ей обучение, ведь тогда это означало бы настоящий провал окрыленной гордости, а Роуз не выносила провалов. Частично из-за этого она и окончила академию с отличием. Из «курсантки» в «офицеры» — сейчас это казалось не серьезнее, чем цирковое представление мартышек в розовых платьях, — но в двадцать Эр просто продолжала сходить с ума, видя в мнимом героизме несуществующий смысл.

Перед тем, как отправиться на свою первую базу в Германии, Киль, Роуз получила от папы приглашение на мероприятие, посвященное чему-то там, связанному с его бизнесом, и каково же было удивление Эр, когда она вдруг встретила там генерала Эммингса… Он — сколько ему тогда было, лет сорок пять? — узнал ее раньше, чем Роуз увидела собственного отца. Это показалось ей ужасно странным сразу же; отвратительным, тошнотворным клубком свернулось между ребер. Она сталкивалась с генералом за время академии от силы раз десять, и, учитывая, что остальных курсанток там было немало, то узнать её «просто потому что» не представлялось возможным. Папа специально позвал его на мероприятие, а значит, был с ним знаком. По тому, как фамильярно они общались в тот вечер, прояснилось и ещё кое-что: отец знал Эммингса давно.

Забавный оказался отпуск. Роуз все ещё, по прошествии почти двадцати лет, поражалась тем двоим. Ладно, генерал, он имел право не знать ее, но отец?.. Папа. Папа, спросивший ее тем вечером: Роуз, может, ты передумаешь? Зачем тебе эта служба, давай, откажись, Эминнгс всё устроит, займись делом, построй семью, иди в Йель.

Роуз бежала из красивого зала с едким разочарованием, почти в тот момент окончательным. Впервые за три года, что она бросила, очень хотелось курить. Это она точно помнила; тот сумасшедший зуд в лёгких трудно было забыть.

На выходе из сияющей «Плазы» генерал перехватил ее, сжал талию железной хваткой, пьяно задышал в шею.

Ну что, спрашивал, папочка тебя посвятил в наши планы, поедем в отель, не будем с этим тянуть, бормотал, до первой брачной?

Роуз как льдом окатило, как в кипяток окунули после; она была меньше Эминнгса раза в три, но вырвалась кое-как, сохранив лицо своему званию, не ударила его даже. Сохранила честь.

Честь.

На базе Киля Роуз познакомилась с лучшей женщиной в мире. Али тоже было двадцать, тоже академия при армии, только вашингтонская — ее отец был полковником ВВС.

И после этой встречи в Эр что-то переменилось. Щелкнуло, как рычажок. Они с Али часто по вечерам после ужина сидели у штаба и разговаривали до отбоя; Али делилась, смущенно заправляя выбившиеся светлые пряди за ухо, своими мечтами: хочу преподавать физподготовку в королевской академии, учить девушек постоять за себя, девушки должны быть сильными, они должны быть уверены в этом. Ты же согласна, Эр: мы сильнее мужчин? Выносливее в тысячу раз. Есть столько девушек, которые сомневаются.