Белый свет тут же залил лобовое. Не включила.

— Включила я всё, — рявкнула Рей. Они повернули, и автомобиль, взвизгнув, рывком остановился. Джой помнила: дальше — выезд на оживленную дорогу.

— Руль держи девять-три, — сдерживая тошнотворный ком, выдохнула она. — Широко поворачивай и, бога ради… чтобы притормозить, сначала сбавь скорость. Потом выжимай педаль полностью. За один раз. Ты же… не кистью по бумаге водишь.

— Джет! У тебя, мать твою, скорее всего сотрясение твоих злобных мозгов, а ты всё никак не можешь заткнуться. Я разберусь. Сама. Просто молчи.

— Ты включила систему стабилизации?

— Да какую, нахрен, стабилизацию, Джет? Где она?

— В жопе! — что было сил гаркнула Джой. — Синяя кнопка слева. Знаешь, где лево?

— У тебя же всё должно быть навороченное, а стабилизация не автоматическая? — ядовито спросила Рей.

— В следующий раз дверь отпечатается на твоей брови, — сквозь зубы процедила она. Пляшущие огни стали белесыми и серебристыми. Джой силилась увидеть хоть что-то, но теперь перед ней маячили одни лишь чёртовы вспышки, неуправляемые и давящие.

— Знаешь что, — громче обычного фыркнула Рейна, и раздражение защелкало в салоне, как электричество, как крошечные, щиплющие затылок разряды, — я нихрена не жалею, что врезала тебе этой дверью, хоть и не собиралась! Ты просто невыносимая стерва. Несносная, отвратительная, грубая стерва. Это всё ты, Джет. Ты такая.

Внезапно вместо колкого ответа у Джой вырвался неконтролируемый хохот. Он был похож на маленькие разрывы бомб в висках, но у Джет не получалось его прекратить. Она смеялась и не могла перестать.

Из глаз потекли слезы — от веселья, абсурда и боли.

Эта девчонка ее доконает.

* * *

Джет осталась в клинике на ночь, хотя после какого-то волшебного укола ее чудесным образом отпустило. Травматолог с неврологом почти подрались за возможность бегать вокруг нее, как две в зад ужаленные овчарки в белых халатах. Ей наложили швы, сделали рентген и КТ и настояли на том, чтобы Джой никуда не уезжала. Лёгкое сотрясение, ничего серьезного, но эти клоуны — Джой ненавидела торчать в клиниках, запах лекарств, врачей с бейджиками — так напугали доверчивую Рей, что она бесстыдно загипнотизировала ее своими щенячьими глазками. И она же отвадила от нее травматолога и хирурга, а ещё медсестру, которая страдала, кажется, от одержимости взять у Джой анализ крови.

Их провели в просторную палату с глянцевым полом, мандариновыми вазонами в горшках, и с приятным, рассеянным светом, разбросанным по палате с длинных светильников на стенах. Слева от широкой кровати для ужасно-больной-легким-сотрясением стоял молочного цвета диван с темными подушками, справа — окно с ночными огнями ЛА за стеклом, и, в общем-то, палата вполне сгодилась бы за очередной гостиничной номер, где Джой ночевала уже почти две недели. В лофт по-прежнему не хотелось ехать. И сегодня она бы тоже туда не поехала.

Рей вздохнула, словно ей только что пришлось смириться с чем-то ужасным, и забралась на кровать к Джой, села, сложив по-турецки ноги. Джой молча посмотрела на девчонку, откинув голову на высокой подушке.

Милая девочка, похожая на плюшевого зайку: густые брови, пухлые, как у куклы, губы, бездонные глаза и родинка на подбородке и на ключице. Солнечная улыбка — не сейчас, но раньше. Растрёпанные черные локоны — влажные и путаные, как клуб дыма от ее сигарет.

— Какая ты, оказывается, хрупкая, — сказала Рейна, как-то бесцеремонно ворвавшись в окружавшую их тишину.

Слова Рей тут же преобразовались в шутливую усмешку Джет. Одностороннюю, но не лёгкую; Рей ведь в прямом смысле?

Шутит ведь?

— Всё заживёт, — отмахнулась Джой. Она невольно коснулась свежих швов на брови, идеально стянутых прозрачной нитью; под пальцами было шершаво и сухо, но пока совершенно не больно — анестезия не отошла.

— Да я не только об этом, — буднично пожала плечами Рейна. Не стала продолжать эту тему, путано спрыгнула на другую: — Давай поговорим. Ты приезжала мириться, Джет… Допустим, я прощаю тебя. От моего прощения что-то в твоем мире изменится? — она пытливо уставилась на Джой. — Ты бросишь таблетки? Начнёшь мне доверять? Скажи мне. Скажи мне честно.

Между ними было расстояние чуть меньше, чем вытянутая рука, но у Джой между ребрами зашевелилась пара дюймов вакуумного пространства. Рей всё усложняла.

Джой не любила тяжелые ковыряющие разговоры, налипающие на язык мертвыми мухами. Терпеть не могла.

Откровенность — излишество, все эти громкие слова; они казались лишними и мерзкими и от них хотелось сбежать не меньше, чем просто громко, бесконтрольно кричать, пока они не выпарятся из пор, оставив ее в покое.

Насекомые в ранах.

Черви в печени.

Пчелы, обмазанные патокой, на лице.

Джой сделала глубокий вдох, усмиряя дикий внутренний зуд. Она всегда злилась, когда Лета просила что-то ей рассказать. Когда просила: давай поговорим о нас.

Джой всегда было не о чем говорить. Слишком сложно, слишком больно, слишком мерзко. Чувства не облекались в слова. Поступков было достаточно.

Почему нельзя просто жить? — кричала ей в ответ Джет.

Что ты от меня хочешь? — спрашивала.

Джой стиснула в пальцах белую простынь. Что ей ответить?

Рей, а не Лете.

— Джой. Скажи?

Общее хобби всех этих умненьких девочек. Они такие хорошие, как сладкие и вовсе не приторные персики, и они думают, что всё могут понять.