Забавно будет, если созданный нами френч-пресс распространится по Европе, стартовав во Франции. Надо непременно запатентовать с названием «рюсс-пресс».

Мы выпили «рюсс-пресс» и отправились в Новую Славянку. Хороший кофе радует в любое время суток, поэтому мы болтали на палубе об этой новинке и заодно о том, чего бы еще простенького, знакомого нам по нашему миру предложить этому.

Болтали, конечно, я и Миша. Анастасия стояла у лееров, глядя на удаляющийся город. Отвечала на наши вопросы — о прочих посетителях, немного рассказала об аргентинском графе. Я опять пожалела, что не увижу его. Ну ладно, может, и удастся.

Отвечать-то Настя отвечала. Но было в секретарше что-то непривычное. Какая-то рассеянность или мечтательность. Будто ребенок прочитал чудесную сказку, думает о ней, а его отвлекают на арифметические задачи. Поэтому-то я уже скоро перестала обращаться к Насте. У нее свои мысли, свое настроение. А на нас давит Мишина проблема, как на кофе в «рюсс-прессе». И одновременно окрыляют думы о завтрашних царских зубах.

Об аргентинском госте вспомнили вечером и утром. Вечером — когда прибыли в Новую Славянку, прогулялись по дому и обнаружили в гостиной чучело пингвина.

— Жаль, что не живая птичка, — улыбнулся муж.

Жаль. Ну что поделать, такие нравы эпохи. Времена Даррелла, привозившего из дальних стран мини-зоопарки, еще не настали. Рисунков недостаточно, нужно захватить чучелку.

— Надо подумать, где его экспонировать и с какой подписью, — продолжил Миша. — А этот граф еще и читает по-русски?

Настя, сопровождавшая нас, подтвердила: да, и говорит, и читает. Пока она ставила на полку пингвина, посмотрел газеты и атласы на журнальном столике.

Поужинали, легли спать, выпив немножко вина.

На этот раз я спала неспокойно — Миша тревожился. Снились актуально-абсурдные сны. Например, якобы для лечения царских зубов нужен пломбировочный материал. И он в Питере есть. Но купить можно только за ассигнации, напечатанные на «московском станке». Я сама скрипела зубами от досады: ведь мой честный Миша не согласится их отдать — как же так, вещдоки. И вспомнила, не просыпаясь: как он их отдаст, если бумажки украдены?

Пришлось встать раньше будильника, принять душ. Еще в поместье старые слуги ворчали: что за затея с водяным шкафом? Но сейчас он оказался незаменим.

Вышли к раннему завтраку. Думали покушать вдвоем — не удалось. Явилась Лизонька, вчера мы толком не пообщались. Да не одна, а привела заспанного Лешеньку, чтобы рассказал, как вчера, гуляя с Зефиркой, обнаружил ежа и спас зверюшку от собаки.

В этом демарше был замаскированный протест: я хоть успеваю вечером с ней перемолвиться, а вот малый не видит маменьку сутки напролет. Пришлось взять на колени Алексея Михалыча, объяснить, почему мать так поздно возвращается, пообещать небольшое путешествие на пароходе с высадкой на другой берег Невы, в лес, где полно птиц и зверей.

Где Леша, там и Павловна. По праву давней компаньонки она присоединилась к чаепитию, впрочем, по деликатности едва пригубила чай. Неожиданно сказала:

— Поглядела я вчера за гостем гентинским. Какой-то он сумнительный.

— Почему, Павловна? — спросила я, не сразу уразумев, что речь не о некоем посетителе из Гента, а графе из Аргентины.

— Обычно, когда граф или князь впервой сюда пожалуют, просто глазеют, как малец деревенский, когда его на ярмонку городскую привезли. А этот — да, тоже дивился. Но иной раз глазом стрельнет, будто по делу сюда приехал. Я Ивану Санычу и Генриху Иванычу сразу пошептала-повелела: глядите в оба! Ходит как кот по кладовой, не высмотрел бы чего.

Я улыбнулась, оценив административный вес Павловны. Умеет приказывать и дворецкому, и техническому директору.

— Благодарствую, Павловна, — сказал Миша. — Я с Генрихом Ивановичем уже говорил: да, поглядывал гость из пампасов, но до секретов допущен не был.

— Да и я за ним понаблюдала… — сказала было Лизонька. Но супруг назвал историю с аргентинцем перевернутой страницей. Посадил Алешу на колени, пообещал не просто сплавать на другой берег, но и подняться до Ивановских порогов. И разрешить пострелять, правда из пневматики.

Когда Миша говорит с сыном, мы не отвлекаем. Папенька Лешу расцеловал, сказал, что старший брат приедет уже сегодня, вернул Лизоньке и Павловне, взглянул на часы, помчался одеваться в свое треклятое присутственное место. Да и я поспешила.

Сначала доставили супруга в министерство. Я сошла на берег с ним, узнать новости.

За ночь украденные фальшивки нигде не всплыли, хоть агенты постарались на славу: обнаружили две грубо нарисованные поддельные ассигнации, а также схватили трех воров и каторжанина, беглого с этапа, скрывавшегося едва ли не с зимы. Увы, «московских бумажек» нет.

Супруг поблагодарил подчиненных, вознаградил агентуру и вернулся к текущим делам. А я доставила Настю в контору и поплыла на Чумной остров за Василисой.

Анестезиолог была собранна и бодра. Правда, спросила: почему пациент не может прибыть сам? Я сказала, что на это есть серьезные причины и она сама скоро все поймет.

Что же касается предыдущего пациента, то Якубович был вполне здрав, и если и страдал, то от невозможности покинуть остров по первому желанию.

Прошлый раз лихой драгун был доставлен на остров с ближайшего берега на весельном катере. Сегодня ему предстояла пароходная прогулка.

— Как почивали, Александр Иванович? — спросила я.

— Как в колыбельке младенческой. Ваш доктор всех этих придворных немцев добрей и умелей. Головушка разве что гудит чуток, как в полдень, когда прошлым вечером пунша перебрал. Эмма Марковна, — сказал Якубович еще тише и застенчивей, — как же мне отблагодарить вас за такое благодеяние? Нет ли у вас личного врага, которому следует бросить перчатку в лицо?

Я улыбнулась. Напомнила, что замужем и любого оскорбителя к ответу призовет супруг. А отблагодарить можно. Отправиться со мной в Аничков дворец и засвидетельствовать почтение великому князю, тем самым показав, что «сонная манипуляция» легка, безопасна и эффективна.

— Так, значит, сударыня, я вчера в разведку сходил? — усмехнулся Якубович.

Я с ним согласилась. Заодно улыбнулась — наука еще не популярна, потому-то аналогия «подопытный кролик» не в ходу.

Уже за полдень ошвартовались у Аничкова дворца. Нас тотчас же провели во внутренние покои. Сашка подкараулил нас на лестнице, подбежал, прошептал, что папенька тезки немного волнуется, но к операции готов.

Сначала Николай Палыч побеседовал с Якубовичем. Капитан был тих, почтителен и церемониально вежлив. Я чуть не фыркала: ведь совсем недавно в салонах он громогласно обещал отомстить его старшему брату за обиду. А тут — протрезвевший зайчик передо львом.

Под конец разговора Якубович показал шкатулочку, в которой лежали кусочки свинца, извлеченные из его черепушки. Сказал, что сольет их в пулю и постарается еще до осени вернуть неприятелю.

Тут я не просто улыбнулась, а облегченно выдохнула. Значит, Якубович решил не дожидаться возвращения императора, а отбыть на Кавказ за новыми подвигами. Тем самым я избавила столицу от драйвера заговорщиков и лихого дуэлянта…

Стоп, Эммочка! А ведь в сентябре 1825 года, кроме ножа для Минкиной, должна произойти еще одна драма, связанная с дуэлью. Такая яркая, трагичная история, что даже помню ее завязку из прошлой жизни. А в этой — видела некоторых персонажей. Дуэль, к которой Якубович никак не причастен.

Да, даже вспомнила, кто кого обоюдно застрелит. Но не сейчас же об этом думать!

Поэтому сказала Николаю Павловичу:

— Ваше императорское высочество, надеюсь, вы изволили убедиться, что даже столь непростая манипуляция, как извлечение пуль из головы, безопасна.

Его высочество спорить не стал. В отличие от Якубовича он подошел к предстоящей процедуре серьезней: ни капли вина с утра. И уже распорядился подготовить кабинет во дворце — достаточно светлый, но отдаленный. Николай Палыч еще вчера дал понять, что манипуляция должна пройти конфиденциально.