— Предлагаю, Павел Иванович, начать разговор с рядового вашего полка — Григория Петрова. Он был рекрутирован из моих людей, и мне важны обстоятельства, при которых он совершил преступление.

— Два преступления, — вздохнул Пестель без всякой наигранности. — Убил хозяина шинка и дезертировал.

— Павел Иванович, — сказала я максимально нейтральным тоном, — позвольте мне познакомить вас с подробностями, касающимися одного из преступлений. Если вы разрешите, слово возьмет мой секретарь — Анастасия Николаевна. Кроме того, для разговора будет желателен подпоручик Александр Макин.

Удивленный Пестель распорядился послать за Макиным. Вошла Анастасия и, пока ждали Макина, рассказывала любопытному декабристу о своей секретарской работе. А я — о том, как управляю торговой империей.

— Так вы Марфа-посадница, — улыбнулся Пестель, и я улыбнулась тоже, благодаря Карамзину русская история нынче в моде. Сама же сказала, что Марфа потому и запомнилась, что занялась политикой. Так-то многие новгородские вдовушки руководили усадьбами, а может, и торговыми домами.

Хотелось спросить: в вашей «Русской правде» что-нибудь о правах женщин говорится? Вот честное слово, без подвоха — не запомнила, как там было. Но решила, что не ко времени. Тем более явился подпоручик.

Перед первой встречей он представлялся мне циником и хитрецом. Увидела же мальчишку, не столько наивного, сколько простого. Сразу же поняла, почему он оказался в тайном обществе. Захотел быть своим в модной тусовке, понял, что в ней есть секретный уровень, устремился туда. Не сообразив, какие требования к соблюдению секретности на этом уровне.

Вот только надо жалеть не мальчишку, а двух других людей в этой истории, третьего жалеть поздно. И мы с позволения Павла Ивановича начали разговор. Сюжет происшествия восстанавливала Анастасия, а я смотрела в лицо подпоручику, заменяя следовательскую лампу злого ночного допроса.

— Странная привычка завелась у вашего денщика, — начала Настя, — ходить за солдатом Григорием Петровым. Прежде в шинках был не замечен, а тут — два вечера подряд, в среду и в четверг, когда известная беда случилась. А видели его там в эти вечера прислужница Ганка, рядовой Алексеев, рядовой Подопригора… еще два имени.

Подпоручик удивленно глянул, даже рот открыл, но промолчал. Настя продолжила рассказ, как Григорий Петров еще одну бутылку заказал, а денщик тихо заругался: совсем разбавлено вино, не уважает тебя шинкарь, не боится, будто не знает, как кличут тебя.

— Пять свидетелей у этой подначки, — заметила Анастасия.

Гришка с тремя друзьями-солдатами допил водку и удалился, поддерживаемый под руки. Едва они ушли, служанка поставила еще одну бутылку. В заведении всегда ошивалась различная голь. Увидев бесхозную горилку, она стала угощаться по праву соседства у стола. Тем более кто-то сказал: «Добрым людям оставили».

— Служанка и трое пьяниц, — заметила Анастасия, показав на блокнот с именами, — запомнили — это был денщик Петр. Петра позвали к столу. Но он ушел в другой конец корчмы и привел трех рядовых. По словам свидетелей, сказал им: «Голодранцы солдатскую водку выпить решили».

Пестель помрачнел. Подпоручик Макин взглянул с тоской, но опять промолчал.

Голодранцев было пятеро, они солдатам не уступили, началась драка, обычное событие для корчмы. Шинкарь и прислуга кинулись в эпицентр. Не разнимать — понимали, что бесполезно, — а спасать посуду.

Корчма и так была в потемках, а к концу драки стало еще темнее — кто-то целенаправленно гасил масляные плошки. Завершилось же все криком: «Господи, шинкаря вбили!» Что было сущей правдой: Соломон Кривой лежал среди осколков посуды. Среди прочего инвентаря в шинке были и весы — закуску взвешивать. Кто-то подхватил фунтовую гирю и ударил несчастного по затылку.

— Так кто это был? — наконец сказал Пестель.

— Сам момент убийства никто не разглядел, — пояснила Анастасия. — Зато все, кого я расспросила, запомнили громкий голос: «Убивец это, кто же еще!» Кричал денщик подпоручика Макина.

— Он не… — запинаясь, начал подпоручик. И замолчал, не зная, что сказать.

— Анастасия, продолжайте, — властным тоном велела я, а Пестель кивнул.

— Пусть никто из участников и свидетелей не имел часов, установить время совершенного злодейства оказалось не трудно, — продолжила моя помощница, глядевшая на Макина так же пристально, как и я. — Ровно в семь часов пополудни в католическом костеле завершается богослужение. Убийство произошло после вечернего звона. Тогда же трое свидетелей видели нетрезвого рядового Григория Петрова, который, по их словам, удалялся от шинка в хату на ночлег. И нет ни одного свидетеля, который был бы готов подтвердить под присягой, что рядовой Петров после колокольного звона вернулся в корчму. В частных разговорах каждый батрак-пьяница говорит, что имя убийцы услышал от «слуги пана офицера».

Пестель повелительно стукнул по столу костяшками пальцев.

— Простите, что прерываю рассказ. Подпоручик Макин, извольте немедленно привести вашего денщика!

Подпоручик встал. Взглянул на полковника, будто не расслышал приказ. Потом вышел, делая каждый шаг с болезненной натугой.

Хлопнула дверь. Павел Иванович взглянул на меня и произнес неожиданно страдальческим тоном:

— Эмма Марковна, так кто же убийца?

— Мы узнаем очень скоро, — ответила я.

В ожидании Павел Иванович расспрашивал меня о расследовании. Я рассказала, как предыдущие дни мои люди общались с обслугой шинка, солдатами, крестьянами, вызнавали подробности, даже получили свидетельство, в какое время вечером звонит колокол костела. Рассказала о том, что моя дочка говорила с ровесниками, а они часто замечают то, что не видно взрослым. А потом мы свели показания в общую хронику и теперь видим тот драматичный вечер так, как будто присутствовали сами.

— В государстве, где уничтожена пытка, открытие преступлений является таким же искусством, как написание книг или музыкальных сюит, — заметила я. — Кстати, когда вернется подпоручик Макин, будьте добры, задайте первый вопрос не денщику, а ему: почему на следующее утро он раздал наряды солдатам, ночевавшим под одной крышей с Григорием Петровым, и разговор с денщиком прошел без свидетелей.

Пестель не успел ответить — раздался нервный стук в дверь. Вошел подпоручик. Он был один.

— Ваше высокоблагородие, мой человек покинул расположение полка, — хрипло сказал Макин.

— В таком случае позвольте госпоже Анастасии завершить рассказ, — попросила я.

Пестель согласился.

— Итак, денщик Петр Большаков посетил рядового Григория Петрова прежде своего начальника. Солдата он разбудил не сразу. Перед этим отрубил голову курице, купленной тем же утром у мещанки Гриценко за тридцать копеек. Куриной кровью он испачкал мундир и сапоги Петрова. Только после этого в хату вошел подпоручик Макин и обвинил солдата в убийстве. Дал выпить воды, угостил водкой, добился бессвязного признания. Арестовал, отправил в город, а по дороге, после подначек и фактически советов денщика, рядовой сбежал. Все было именно так?

Полковнику пришлось повторить вопрос. И только тогда подпоручик Макин выдавил:

— Так точно.

— Добавлю, что денщик на этом не остановился. Он направился к шинку, где с утра толпились выпивохи, рассказал о бегстве солдата и закончил так: «Теперь-то вы поняли, кто повинен в смертоубийстве?» Даже свидетели, хорошо помнившие, что Петров вышел из кабака до начала драки, теперь не решались подтвердить этот факт. Ведь если убийца неизвестен, им мог быть признан кто угодно. Недаром эти же люди пару раз говорили мне: «Вы, панночка, нас так настойчиво выспрашиваете, как прежде слуга пана офицера». И лишь двое осмелились сказать, что человек, ударивший трактирщика гирькой в темноте, был похож на этого слугу.

— Подпоручик Макин, ваш человек покинул полк по вашему приказу⁈ — резко спросил Пестель.

Подпоручик замер. Потом произнес тихо, не глядя на нас: