Пришлось кратко рассказать о своей экономике. О том, как я намастрячилась выгодно сбывать зерно и кожи торговцам. Технических новинок я касалась минимально, но все же намекала, что они есть.

— Значит, у вас талант с купчишками дела вести? Похвально, — хохотнул князь. — Если кто меня и бесит, так это аршинная порода. Хуже тараканов: улепетнут, увернутся, а свое выгрызут, хоть у графа, хоть у князя. Только карман набить! Я им велю на глаза не показываться — собаками затравлю, повешу! Только управители дела ведут.

Кажется, я первый раз возгордилась своей неофициальной причастностью к коммерческому сословию. Да, купчина не прикован к матушке-землице, не живет в поместье, не держится за должность. С ним феодальные замашки не прокатят.

Что же касается хозяина — утешила сочувственным вздохом. Добавила: сама с ними сторожусь, а все равно вижу — на рубль оплетут в каждой сделке. Тут же сменила тему, мол, с купцами мне проще, чем со своими крепостными. Не доверяю я подневольному народу, даже в дорогу пустилась с наемными слугами для надежности.

Кстати, о том, что все мои спутники вольные, я сказала князю еще во дворе, чтобы не обидел. Слегка заинтриговала относительно моей ассистентки, «которая нам сегодня понадобится». Мои возки были сопровождены на ближний хозяйственный двор.

— Верно, потому и ходят о вас скандальные слухи, что большинство владельцев завидуют вашему порядку. Да и я немного, — сказала я с наивной улыбкой, позволительной лишь даме.

— Секрет хотите узнать, как я своих хамов в узде держу? — улыбнулся князь. — Видите?

Я еще раз поглядела на герб, украшавший стену, и множество небольших сопутствующих гербов: те же ангелы-меченосцы и четвероногие рогоносцы, с ангелами или одни, во весь щит.

— Ваш род славен и знатен, — неторопливо произнесла я, ожидая продолжения.

— Рюриковичи мы, — сказал князь, да так буднично, что мне пришлось поперхнуться вином. Как еще скрыть усмешку от культовой киноцитаты? — Ваш отцовский-то род, Салтыковы, тоже древен, хоть помоложе. А знаете, в чем наша беда? Читали книжку Карамзина про древнюю историю нашу?

«И даже продолжение заказала», — чуть не добавила я, но кивнула, заодно вытерев салфеткой винную лужицу на скатерти.

— Почитаешь этого враля-выскочку из татарских мурз, так выходит, черный народ сам пригласил варягов-викингов на царство. Мол, володейте, княжьте, а не пригласил бы, так и остался бы Рюрик в своем отечестве, среди моря и скал. Норманнская теория… Вранье это!

«Сейчас загнет что-нибудь про индоариев», — подумала я, но ошиблась.

— Норманнская теория… Вот у англичан, нормальной нации, — нормандская практика. Приплыл Вильгельм без приглашения, порубил мечами строптивых, на остальных — ошейник. Взял землю на щит, стал володеть как завоеватель. Как там у Вальтер Скотта: не понравился сакс-простолюдин — сразу на ближайший дуб. И у нас наверняка так было! Не приглашали нас на царство, сами пришли, сами всё взяли… Смотри, куда льешь, хам!

Я посочувствовала слуге — трудно смотреть, куда льешь, когда господин неистово размахивает рюмкой. Уж взял бы чашу или рог, викинг хренов!

— Потому-то мы владеем хамами по праву завоевания! Приплыли, победили, покорили. И не должны про мечи забывать, чтоб народишко на топоры не поглядывал. Вот как у несчастных французишек: франки тысячу лет галлами владели, потом поверили Вольтеру, напудрились, обабились, не заметили, как подлый народ взялся за пики и гильотину на площади поставил. Не теряй голову — и башку не потеряешь.

Его сиятельство вошел в такой раж, что слуга уже не решался подливать, а сообразительно наполнил и подставил стакан. Моя же душа тоже бушевала, молчаливо и свирепо.

Какой-то восточный князек подцепил обедневшую княжну Ростовскую, и теперь их отпрыск вообразил себя норманном, владеющим Русью по праву завоевания. Отрезать бы этому мерзавцу все, что отрежется, и отправить отдельными посылками на Железные острова!

Этот-то маньяк, заигравшийся в средневековье, — ладно. Беда, что половина русского дворянства, а как бы и не три четверти, подпишется под смыслом этого монолога. Завоеватели мы, со шпорами и саблями, а значит, нам и земля принадлежит, и народ.

Не хочу дожить до отмены крепостного права в 1861 году. Надо пораньше постараться.

Между тем князь наконец заметил смену сосуда. Оставил пустую рюмку, поднял стакан, поднес к губам, но не отхлебнул. А уставился на дверь.

— Кто распорядился? — вопросил грозно, но не в режиме недавней истерики. — Приказано было — до вечера не искать!

— Ваша ясновельможное сиятельство, в доме схватили, к заключенному злодею пробиралась, — пояснил стражник в золоченом кафтане.

За его спиной стояли два охламона, одетые попроще, и держали за руки Татьяну.

Почтовая станция между Санкт-Петербургом и Москвой, несколько дней спустя.

Ваше Императорское Высочества.

Извините, что пишу по-руски, но Ваш папА при мне не раз говорил, что подданным русского царя следуют знать отечественный язык как француский. Маменька тоже меня учила писать по-руски.

Простите великодушно, пишу второпях, на почтовой станции, где нам меняют лошадей. Мы уехали очень спешно, чтобы найти в Москве злодеев, которые похитили Степашу.

Я не рассказывал Вам про Степашу. Он хороший мальчик (bon garçon), ровесник (pair) моей Лиззи. Они вскормлены одним молоком. Мама Степаши вышла замуж и уехала в Москву два года назад.

Степаша был ангел-хранитель и для Лиззи, и для меня. Он всегда играл со мной (jouer). Если я намочил ноги или запачкал одежду, он менял ее быстрее, чем заметит бонна или Лиззи. А это важнее.

Однажды я заблудился в лесу и не успел заплакать, как Степаша меня нашел. Посадил на плечи, принес на аллею и не спускал на землю, пока Лиззи не пообещала меня не корить.

Лиззи очень умная девочка (fille intelligente), но иногда громко кричит и машет руками. Только Степаша мог придать ей кротость. Когда Степаша уехал, громче, чем я, плакала только Лиззи.

Отец Степаши страдает (malade) склонностью к горячительным напиткам. В Москве он покинул службу и стал жертвой настоящих злодеев. Они похитили отца Степаши, а потом его маман и маленьких кузенов. Их сокрыли в подземелье, но Степаша смог передать письмо о своем бедственном положении. Письмо получила моя маменька, когда путешествовала (voyage) и передала отцу с фельдъегерем.

В письме не было сказано, в какое преступление (crime) вовлечен отец Степаши, но мой папа сразу догадался.

— Это тайный центр по выпуску поддельных ассигнаций! — воскликнул он. — Я должен ехать в Москву!

Ваше Императорское Высочества, не буду скрывать, я впал в печаль. Ведь это грустно, когда уехала маменька, а теперь уедет и папА. И тут я вспомнил, как просил маменьку взять меня в поездку. Она же уговорила меня остаться, сказав, что если папенька куда-то поедет, то возьмет с собой. А папа кивнул в знак согласия.

Я немедленно напомнил об этом отцу. Он начал убеждать меня быть дома. Наверное, я был непочтительным сыном, но снова и снова говорил о поспешном обещании. Наконец, он сказал:

— Я намерен уехать через полчаса. Ты не успеешь собраться.

Ваше Императорское Высочества, мой друг Александр, как Вы просили меня называть, это были неосторожные слова. Когда отец вышел во двор, я уже стоял там вместе с двумя корзинами, узлом с одеждой (paquet avec des vêtements), большим дорожным саквояжем и верной няней Павловной. Она не верила до последней минуты, что я куда-то поеду поздним вечером, но собрала меня в дорогу быстро и тщательно, как, наверное, снаряжают корабль в кругосветное плавание.

Папенька вздохнул. Я утешил его тем, что Павловна, в отличие от багажа, остается. Папенька велел лакею все сложить в сани, и мы двинулись в путь. Хотя еще час назад я предполагал отойти ко сну (aller au lit).

Перед отъездом у нас состоялся короткий разговор. Папа сказал, что его лакей Федор окажет нам необходимые услуги. Но няню мы не взяли, поэтому чистить зубы, умываться и делать другую гигиену (la propreté) мне надлежит самому. А если я буду голоден, то должен не ждать, пока мне предложат пищу, а попросить или даже взять из корзины.