— Жду, барыня, чтоб убрались, не созоровав напоследок, — шепнул он, — уж больно ватага сомнительная.

Я отозвала хозяина в его комнату. И там максимально официозным тоном сообщила, что один из ватаги — мой беглый крепостной, подозреваемый в поджоге, а судя по недавнему разговору — в душегубстве. Хозяин побледнел, разбудил мальчишку, послал в село.

Не прошло и часа, как явилась целая делегация во главе с сотским. Примчались и Касьян с Демьяном. Впрочем, такое численное превосходство оказалось ненужным. Мак сработал: ни один из троицы не пытался сопротивляться, когда им вязали руки.

Уф-ф-ф… вроде все хорошо. Одно плохо: сотскому объявиться пришлось, имя назвать. Засвидетельствовать, что вот этот душегуб — беглый дворовый мой, Митрий, Георгия сын. Бумаги подписать.

Да и прочие люди в трактире и из села хорошо меня запомнили. А пленение душегубов по свежим следам — дело достаточно громкое, чтобы народ принялся болтать.

Так что спала я этой ночью совсем немножко, чуть больше часа. Разбудил меня Демьян, сообщивший, что спешный заказ исполнен — возок на полозьях. Даже забирать не пришлось — примчался вместе с мастером. Я заплатила обещанное, дала премиальный рубль. После чего разбудила Павловну, мы быстренько перенесли в возок багаж, а напоследок я отнесла спящую Лизоньку.

Еще не рассвело, но ждать не буду. Благо развиднелось, луна высеребрила дорогу скатертью. И снег поутих, укрыв поля белым одеялом.

Сама сяду на один диванчик, на котором и Лизу уложу. На другой загоню Павловну, даже если старушка примется ворчать. Все едино, сна ни в одном глазу с таких-то нервов.

И вперед, в Москву. Чует мое сердце, что не ближе Первопрестольной мне мужа и справедливости искать.

Но почему в Москву?

Если признаться честно, в самом начале бегства я думала об одном: подальше от Голубков. Подальше уехать да поскорей выяснить, что за беда угрожает мне. Как от нее спастись? Надеялась обнаружить Мишу в уездном городе или хотя бы узнать, где он, и догнать.

Пару раз даже еле сдерживала истерику: ты где, муж, найденный и потерянный? Почему тебя нет рядом, когда ты так нужен! Мне не справиться одной!

Но справляться надо. И даже смириться с тем, что встреча с мужем откладывается неведомо на сколько. Ладно, я большая девочка. Справлялась год? И дальше разберусь.

Окончательно убедил меня в этом разговор с сотским при расставании. Злодеи были не просто крепко связаны — Ласкайку едва ли не спеленали веревками. Что же, человек сам выбрал путь душегубства, неудивительно, что люди боятся такого, жить хотят.

— Барыня, я велел их сиятельству Михаилу Федоровичу передать, как вы помогли сельскому миру убивцев заарестовать. Ведь он…

Что-то в тоне сотского меня насторожило.

— Михаилу Федоровичу — это нашему земскому исправнику? — спросила я, будто не расслышав «сиятельство».

— Да бог с вами, барыня. Тому, кто недавно вице-губернатором назначен, — пояснил сотский. — Недавно нарочный приезжал, просьба была, коль вы появитесь, так гонца послать в уезд, сообщить его помощнику. Вроде как беспокоятся их благородия, расположение искреннее к вам имеют и озабочены дюже вашим благополучием.

На этом месте у него даже лицо расплылось в умильной улыбке. Главное, без малейшего ожидаемого подтекста — мол, загуляла молодая вдовушка, перед благородиями подолом крутит, ишь!

Но нет, то ли сотский здесь удивительно добродушный товарищ, то ли котик наш, не к ночи будь помянут, пока бережет мою репутацию и распоряжения делает аккуратно.

М-да… Вот оно как! И не очень-то хотелось выяснять, на какие станции, в какие села с трактирами посланы такие указания. Спасибо, хоть не задержать на месте.

— Отправьте этих в уезд, заодно и про меня сообщите, — сказала я, прикидывая, что сани с арестантами раньше вечера туда не прибудут. Сотский кивнул.

Когда я уже садилась в готовый возок, из соседних саней донесся то ли вздох, то ли стон Ласкайки. Я обернулась к своему бывшему дворовому:

— Доберешься до Сибири живым, не думай о девках, а собаку заведи. С ними ты человек, а с людьми — зверь. Не надобно тебе к людям.

Надеюсь, он окончательно ушел из моей жизни. Только вот проблем меньше не стало.

Поначалу я думала ехать через Нижний. Или хотя бы остановиться в таком же окраинном трактире и послать кого-нибудь из мужиков на разведку. Теперь поняла: нет. Если дядя-котик всюду раскинул сети, то приближаться к губернскому центру слишком опасно.

А в Москве у меня есть шанс получить ответ на вопрос: что же ему нужно? И дать знать о себе Мише.

Некоторые меры приняла заблаговременно. Год с небольшим прожила в этой губернии, а уже в некоторых трактирах меня узнавали. И даже заранее заботились о том, чтобы иметь комнату без незаконных и многочисленных жителей — клопов и тараканов. Я даже могла заранее угадать, в каком трактире будет безопасно от этого зверья: если в общем зале над стойкой висит керосиновая лампа — стало быть, и чистая комната найдется.

Поэтому в таких заведениях и стала оставлять метки для мужа. Сначала хотела, чтобы ему передали, что еду в город, который слезам не верит. Вовремя сообразила: пусть кино и в XX веке снято, да пословица-то из давних. Хотела про город первого метро… так переврут же слово, больно оно незнакомое для здешних мест и времен.

И тут вспомнила мем середины XX века с понятными словами: «Порт пяти морей». Каналы не прорыты, кто же догадается? Чужие злые уши если и услышат, то решат — в Питер направилась. Или, к примеру, сразу в Лондон.

Чтобы поскорей покинуть Нижегородскую губернию да еще сбить возможных преследователей со следа, надо взять на север. Значит, ехать не через Владимир, кратким путем, а переправиться у Городца. Дальше на Кинешму и выезжать на старый тракт — Стромынку, на Суздаль, а там — на Троицкую дорогу через Сергиев Посад.

Все эти соображения я изложила Еремею как драйверу поездки. Кучер подумал, кивнул и сказал:

— Поспрошаю местных, как ехать. Что вы, Эмма Марковна, не захотели прямиком на Нижний, так даже и лучше. Паром-то уж, верно, не перевозит, а зимнего пути через Волгу нет. Пока до Городца доедем, тогда уж лед должон встать.

Я в очередной раз поняла, что мыслю категориями второй половины XX века, когда через самые широкие реки уже были переброшены мосты. Сейчас их нет, поэтому дважды в год у путешественников возникают непредвиденные, или, наоборот, вполне предвиденные, задержки.

С погодой нам почти повезло. Кромешный снегопад не повторялся, лишь пару раз падали мелкие хлопья. Ветер — почти штилевой, зимнее солнышко радовало нас каждый день, температура держалась на небольшом минусе. На остановках Лизонька легко валяла снежных баб и носилась с Зефиркой. Главное же, что сани быстро катились по проселочным дорогам, непроходимым из-за грязи еще месяц назад. Мне хотелось назвать путь не заснеженным, а «приснеженным».

Почему же повезло почти? Мороза хватило, чтобы сковать самые глубокие лужи, но достаточно ли для ледовой переправы? Ведь какой бы дорогой я ни направлялась, мне нужен правый берег Волги, а я пока что на левом. Интересное, кстати, дело с этими берегами. В своей прошлой жизни я никогда не задумывалась, с какой стороны ту правость и левость определять так, чтоб народ не запутался. А все просто — встань по течению и посмотри, сразу понятно станет. У всех крупных рек есть правый и левый берег, о каких объяснять не надобно.

На четвертый от момента встречи с Ласкайкой день доехали до Городца, на севере губернии. И все опасения подтвердились. Волжский лед был заснежен, но кое-где чернели зловещие промоины. Оставшиеся без работы паромщики готовились намораживать переправу — кидать хворост и заливать водой из соседних полыней. Пока же считали, что переходить опасно даже пешеходу.

Мне что, предстоит сомнительная слава первопроходца? Нет уж, как не вспомнить притчу про царя Соломона и спор из-за ребенка. Не волки же за мной гонятся, чтобы рисковать дочкой, Павловной, другими людьми. Да и самой собой, в конце концов. Подожду, а пока кое-что узнаю у аборигенов.