Добролюбов потёр подбородок и, кивнув, достал папиросу.

— Логично. Только вопрос — получится ли уговорить командира части?

— Получится, — уверенно ответил я. — Остальное будет зависеть от нас. Если нужно, сами там всё посмотрим. «Мне сверху видно всё, ты так и знай», — напел я, уже не сомневаясь, что эта-то песенка в тему. Но тут же задумался: это ж из «Небесного тихохода», где играют Николай Крючков и Василий Меркурьев. А он когда вышел на широкие экраны? Блин… кажется, опять бегу впереди паровоза — в апреле 1946 года. Нет, всё-таки надо мне прекращать напевать.

Кейдзо наблюдал за нашим разговором молча, но по его лицу было видно — внимательно слушает.

— Воздушная разведка? — переспросил он. — Это смелый план. Надеюсь, у вас получится.

Добролюбов усмехнулся:

— Не переживай. Если получится, ты первый узнаешь.

Японец пожал плечом. Мол, вы тут командуете.

Мы переночевали в доме у китайца. Утром, когда первые лучи солнца осветили улицы, пока жена Шэня уже хлопотала на кухне, мы спешно собрались. Позавтракав рисом с овощами и крепким зелёным чаем, поблагодарили хозяина за гостеприимство. Владелец типографии пожелал удачи и проводил нас до выхода.

Сев в машины, мы двинулись в путь. Кейдзо сидел рядом со мной, изучая карту, которую мы забрали вечером. Он уверенно указывал направление, объясняя детали. Его помощь оказалась неоценимой, особенно когда приходилось общаться с местными жителями. Они, видя советских военных, улыбались и были готовы хоть пешком сопроводить до нужного поворота. Один старик на обочине, указавший нам поворот на просёлочную дорогу, даже хотел накормить нас свежеиспечёнными лепёшками, которые тащил за собой на тележке.

Дорога оказалась непростой — грунтовка была разбита, иногда приходилось останавливаться и проверять маршрут. Но к середине дня мы наконец увидели первую подсказку, что аэродром где-то рядом — полуразрушенный указатель с надписью на японском, которую Кейдзо перевёл как «Лётная база».

Сидящий позади нас Добролюбов приказал остановиться.

— Похоже, это то, что нам нужно, — сказал он, оглядевшись. Достал бинокль, посмотрел, изучая аэродром. — Нам туда! — показал рукой уверенно.

Проехали дальше. Вскоре над нашими головами, урча моторами, пронеслась, постепенно набирая высоту, тройка Ил-2. Я невольно засмотрелся. Красавцы! Никогда не видел их вживую, разве в кино. Да ещё играл как-то на компьютере в симулятор, где нужно было управлять таким вот штурмовиком.

Вскоре мы остановились возле контрольно-пропускного пункта. Навстречу из окопа, держа автомат наготове, вышел лейтенант. Позади него на нас навели пулемёт Максима двое бойцов, готовые открыть огонь.

— Стой! Кто такие? Предъявите документы, — потребовал офицер с красной нарукавной повязкой.

Добролюбов вышел, предъявил удостоверение и приказ штаба фронта. Лейтенант тут же вытянулся по струнке:

— Проезжайте, товарищ лейтенант!

— А где штаб? — поинтересовался опер.

— Вон там, видите, дерево со сломанной верхушкой? Рядом палатка. Вам туда.

— Спасибо.

Мы двинулись вдоль лётного поля, с которого следом за теми тремя Илами в воздух взмыли ещё несколько машин. Пока мы ездим в поисках моста и сокровищ, боевая работа продолжается. А я в который раз подумал: «Почему „Энола Гэй“ не выполнила свою миссию над Хиросимой? Что с ней могло случиться?»

Аэродром встретил нас опустошённым смесью запустения и новизны. Вдалеке — потрёпанные взрывами ангары стояли как молчаливые памятники недавней бомбардировки. Судя по всему, это была работа сталинских соколов, которые крепко прижали лётчиков Квантунской армии к земле. Так, чтобы те даже ни одного самолёта с земли поднять не сумели. Судя по остовам техники, которую тягачами стащили к краю поля и там бросили бесформенной грудой сгоревшего железа, так и было. Воронки же спешно заделали.

Неподалёку от руин ангаров виднелись аккуратные ряды палаток. Мы пошли к той, которая была больше остальных, у входа стоял боец с автоматом.

Я оглянулся на Добролюбова:

— Штаб, как думаешь?

— А что ещё? — Сергей кивнул на караульного.

Подъехав ближе, мы оставили машины и направились к палатке. Вокруг сновали лётчики — в комбинезонах, кожаных куртках, с бессонными, но уверенными лицами. Короткие взгляды, быстрые шаги — у всех здесь было дело. Мне даже стало как-то неловко среди них. Парни вкалывают без продыху, а мы вроде как туристы — катаемся по Китаю, занимаемся своими делами и ещё не факт, что у нас что-нибудь получится. Вдруг Сигэру наврал? Представляю, каких пенделей нам потом вставит командование. Мне особенно. Я же принёс эту информацию.

Мы с опером подошли к бойцу, представились и показали удостоверения. Он пропустил внутрь. Когда вошли и миновали помещение, в котором стояла рация и сидел в наушниках связист, переключая тумблеры и вызывая какую-то «Ромашку», то оказались в просторной комнате. Её главным предметом был дощатый стол, заваленный картами, снаряжением и бумагами. Над ним склонился мужчина лет тридцати пяти, с густыми усами и уверенным взглядом. На его гимнастёрке красовалась Золотая Звезда Героя Советского Союза. Это был, как мы с Добролюбовым сразу догадались, сам командир полка.

Он поднял глаза на нас, отложил карандаш и сказал с лёгкой хрипотцой:

— Вы по какому вопросу, товарищи?

Сергей выпрямился, рапортуя:

— Здравия желаю! Товарищ майор, старший лейтенант Добролюбов, старшина Оленин. СМЕРШ. Мы прибыли по приказу штаба фронта.

Комполка приподнял брови. Потом нахмурился, скрестил руки на груди и коротко оглядел нас.

— Что за приказ такой?

— Мы выполняем особое задание. Я старший группы, — продолжил Сергей. — Простите, товарищ майор, содержание задания засекречено. Но нам нужно ваше содействие. Мы хотим произвести авиаразведку местности.

— Авиаразведку? — протянул он, словно обдумывая каждый слог. — Это вам в штаб фронта, товарищи из СМЕРШ. У меня свободных машин нет. Все задействованы. Наступление, должны понимать.

— Товарищ майор, простите, но это очень срочно, — вступил я. — Мы ищем старый железнодорожный мост через Мулинхэ. Нужны хоть какие-то данные, а без вашей помощи мы потеряем драгоценное время.

Он ответил не сразу, словно взвешивал что-то в голове. Явно майору не понравилось, что к нему вот так запросто обращается какой-то старшина. Будь хотя бы офицер, а тут… Я, прочитав это в его взгляде, тоже пожалел, что оказался в прошлом в таком простеньком звании. Ну почему не полковником? И желательно Генерального штаба. Хотя бы на историю любимой Родины повлиять бы смог. Первым делом нашёл бы Хрущёва и шлёпнул.

Майор подумал, потом махнул рукой, показывая на перевёрнутый ящик, который явно служил стулом:

— Садитесь.

Мы присели, а комполка потянулся к папке с документами, словно пытался найти оправдание отказу.

— Поймите, — начал он, не поднимая взгляда. — Летаем на остатках горючего. Каждый вылет на вес золота. Тылы не поспевают ни черта. Я не могу просто так взять и выделить вам…

Добролюбов резко перебил:

— Тогда свяжитесь со штабом фронта. Там решат.

Майор остановился, поднял на нас взгляд и усмехнулся.

— Смелые, вижу. А вы понимаете, что требуете?

— Понимаем, товарищ майор, — твёрдо сказал я. — Иначе мы бы не пришли.

Герой Союза какое-то время сверлил нас пристальным взглядом, потом позвал:

— Еременко! Ладно. Но если начальство скажет «нет», то вопрос закрыт.

В комнату вошёл тот самый сержант-связист.

— Соедини меня со штабом фронта. С четвёртым.

— Есть!

Связист утопал, громыхая сапогами, вскоре из другой комнаты послышалось:

— Товарищ майор! Четвёртый на связи!

Комполка вышел. Мы услышали, как он коротко представился и передал нашу просьбу. Разговор был коротким. На том конце линии явно всё понимали. Повесив трубку, майор вернулся и задумчиво покрутил ус.