Комендатура нашлась в небольшом, почти неприметном деревянном домишке, который выделялся разве что красным флагом, гордо реявшим на крыше. Здесь не было ни охраны, ни шумной суеты, как в Наджине. Тишина и спокойствие, нарушаемые лишь редкими голосами изнутри, создавали ощущение, будто я попал в совсем другой мир. Я подошёл к двери, немного задержался, чтобы перевести дух, и вошёл внутрь.

Открыв ближайшую дверь, я замер на пороге. За столом, склонившись над какими-то бумагами, сидел рядовой Николоз Заурович Гогадзе. Его лицо, знакомое до боли, было сосредоточено, но, услышав скрип двери, он поднял голову. Наши взгляды встретились, и я не смог сдержать широкой улыбки.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — приветствовал он, ещё не узнавая меня. — Вы кого-то ищете?

— Николоз! — воскликнул я, не скрывая радости. — Неужели моя физиономия настолько изменилась, что ты боевого товарища не признал⁈

Он на мгновение замер, а затем начал внимательно меня разглядывать. Сначала снизу вверх, потом сверху вниз, словно пытаясь сопоставить мой образ с кем-то из своих воспоминаний. И вдруг его глаза стали огромными, будто он увидел призрака. Николоз вскочил с табурета так резко, что тот с грохотом улетел в угол, раскинул руки и заорал во весь голос:

— Лёха! Генацвале! Дорогой! — и буквально кинулся на меня, обхватив в крепких объятиях.

Он тискал меня почти полминуты, так что косточки хрустели, а дыхание перехватывало. Но вдруг, словно очнувшись, Николоз отпрянул, снова уставился на меня своими огромными глазами и спросил с тревогой в голосе:

— Лёха, ты что, офицера убил и форму украл⁈ — он указал на мои погоны и награды. — И звезда Героя, орден Ленина… Слушай, генацвале, — он перешёл на шёпот, оглядываясь по сторонам. — Если тебе надо срочно бежать, я помогу…

Я не смог сдержаться и звонко рассмеялся. Это ж надо было додуматься до такой ерунды!

— Конечно нет! — ответил с широкой улыбкой. — Дружище, ты за кого меня принимаешь!

Николоз на мгновение задумался, а затем его лицо снова озарилось улыбкой. Он хлопнул меня по плечу, словно проверяя, реальный ли я, и засмеялся в ответ. Только глаза оставались тревожными.

— Ну ладно, ладно. Вот тебе документы, можешь сам проверить, — сказал я и протянул ему бумаги, удостоверяющие, что я на самом деле капитан СМЕРШ, а не тать с большой корейской дороги.

Гогадзе взял корочки, посмотрел, потом вернул и восхищённо сказал:

— Генацвале, за какие же такие заслуги и подвиги тебя… вот так? — он провёл рукой, указывая на меня.

— Давай вот как сделаем. Я доложу командиру полка о прибытии, а потом, как время будет, мы сядем с тобой и поговорим как следует, хорошо?

— Так точно! — радостно сказал Николоз. — А командир полка там, — он вышел и проводил меня в другую часть дома. — Вот здесь, за этой дверью.

Я поблагодарил грузина, постучал и вошёл. За столом, корпящими над картой, обнаружились сразу двое знакомых людей: командир полка Андрей Максимович Грушевой и начштаба Валерьян Митрофанович Синицын. Оба, услышав моё приветствие, сначала оторвались от бумаг, а затем уставились недоумённо. Такого превращения, чтоб из старшины в капитаны-орденоносцы, им точно раньше видеть не доводилось.

— Оленин? — изумился комполка. — Это в самом деле ты? Быть не может…

Он подошёл, взял протянутые документы, ознакомился сам, затем передал не менее поражённому Синицыну. Уставился на новенькие награды.

— Нет, нам, конечно, сообщили, что в расположение полка направляется новый начальник разведки. Но мы с Валерьяном Митрофановичем подумали, просто тёзка твой. Бывает же такое, но… чтобы вот так…

— Да уж, капитан Оленин, озадачил ты нас с комполка, — заметил начштаба.

— Лепёхин! — позвал Грушевой, и по первому же зову явился его порученец или, вернее было его назвать, адъютант. Тот самый лейтенант, с которым нам уже доводилось встречаться прежде. Он вошёл, но меня не узнал. — Сооруди-ка нам чаю на троих, — приказал комполка, и офицер быстро вышел.

Вскоре мы уже сидели за другим столом, поменьше, и пили ароматный (насколько я понял, настоящий китайский) чай. Поскольку тот, кого я приехал сменить, был тяжело ранен, и не успел ничего сообщить командованию части, мне пришлось сделать это самому. И про американский самолёт, и про «объект», и про то, как меня вместе с лейтенантом Добролюбовым и тремя оставшимися в живых десантниками спецбортом увёз в Москву заместитель начальника ГУКР СМЕРШ по разведработе генерал-лейтенант Николай Николаевич Селивановский. О том, что в столице у меня состоялась приватная встреча с товарищами Сталиным и Берией, я рассказывать не стал. Просто заметил, что руководство СССР оценило старания нашей спецгруппы по захвату и удержанию важнейшего объекта, и наградило.

— Теперь я здесь. Прибыл в ваше распоряжение, готов к выполнению любых задач, — закончил я.

— Задача у нас теперь одна, капитан, — заметил Грушевой. — И архисложная, как сказал бы товарищ Ленин. У нас же на той стороне, — он имел в виду, само собой, Японию. — Никого и ничего. Когда американцы высаживались в Нормандии, у них были обширные сведения разведки. Нам же предстоит, фактически, всё делать с нуля. Мы здесь в отрыве от остальной группировки неслучайно. Чтобы избежать утечки информации. Нам предстоит дело стратегически важное и опасное: подготовить и высадить на Хонсю группу разведчиков.

Это же так легко сказать: давай, капитан Оленин, бери с собой пару-тройку людей, садитесь на быстроходный катер, завтра будете уже возле Хонсю, высадитесь, осмотритесь на местности и обратно тем же ходом. «Да нет ничего проще, товарищ полковник!» — хотелось мне ответить. А заодно прояснить командиру, что названное им из разряда околонаучной фантастики. Сложность задачи не лежала даже в её физическом исполнении. Проблема заключалась в том, что пути, которые казались лёгкими на словах, часто скрывают массу незаметных для внешнего наблюдателя трудностей. И именно их нужно учитывать, если хочешь действительно выполнить задачу, а не попасть в ловушку неоправданного оптимизма.

— Товарищ комполка, если честно, то не очень хорошо представляю, как её выполнить, — сказал я искренне, чтобы не вышло потом: смолчал, а из-за своей трусости перед большими звёздами на погонах ничего сделать не смог, провалил задание. То, которое на словах выглядит как дело обыденное, но на деле превращается в серию сложных решений, каждое из которых может изменить картину в целом. Я хотел, чтобы командир понял, насколько непростая ситуация.

— Я тоже, — неожиданно ответил Грушевой. — Мы тут по карте посмотрели. Около семисот километров через Японское море! И это только если плыть прямо. На деле всё намного труднее, чем кажется.

— Расстояние до Хонсю, если плыть, например, на катере типа Г-5, зависит от нескольких факторов: скорости катера, погодных условий и типа маршрута, — рассудительно заметил Валерьян Митрофанович. — Средняя скорость такого катера 50–60 км/ч. Таким образом, для преодоления расстояния в 600–700 км идти придётся около 10–12 часов, если погодные условия будут благоприятные. Однако, если учитывать возможные остановки, маневрирование, то время пути может значительно увеличиться. Как минимум, по пути будет масса факторов, которые могут замедлить процесс.

— И это ещё половина проблемы, — заметил комполка. — Если заметят японские самолёты или корабли, то… можно легко попасть под обстрел, не успев даже среагировать. Всё это значительно усложняет задачу. На первый взгляд решение кажется простым, но стоит ли доверять только скорости катера?

— Так что же, идти придётся без прикрытия? Может, тогда лучше на подлодке? Скрытность хорошая. Подходим максимально близко, высаживаемся через торпедные аппараты, а дальше самостоятельно до берега. Едва ли у японцев на той стороне, учитывая протяжённость береговой линии, много радиолокационных станций обнаружения. Если они там вообще есть, — заметил я.