Прислушался к своему организму. Вот же! Должен был устать, как собака. Но чувствую себя отлично. Сил много, как в тридцать лет, ещё бы пожрать как следует, так можно и с Зиночкой в экстазе слиться… разика три, а то и побольше. Мотнул головой, отгоняя похотливые мысли. «Не о том ты думаешь, старшина Оленин!» — погрозил сам себе. Потом снарядил патронами магазины для ППС, проверил, на месте ли танто, а после вдруг решил взять с собой катану. Вот она, привязанная к вещмешку, моя неизменная спутница.

Я взял её в руки…

— Ваше благородие! — рядом прозвучал молодой голос, запыхавшийся.

Я повернул голову и тут же инстинктивно присел, услышав свист приближающегося снаряда. «Если слышишь, как летит, — не твой», — вспомнилась поговорка. Но та мина, которая меня угробила в лесопосадке, не дав дожить четверти XXI века, — я же запомнил, как она шуршала в воздухе, пока летела. Выходит, народная мудрость не такая уж и мудрая.

Невдалеке бухнул взрыв, до меня долетели комья земли, за тарабанили по фуражке и плечам, заставив крепко закрыть глаза и рот, ощущая носом едкий запах сгоревшего пороха. «Не наш, вражеский», — констатировал мозг. Когда земляной дождь окончился, я посмотрел вперёд. Напротив, в окопе, на корточках, повторяя мою позу, сидел молодой солдат. Весь сжался, бедолага, в маленький комочек. На нём белая, — вернее, была когда-то, — рубаха, чёрные штаны, сапоги, в руках винтовка, которую он прижал к себе, как мать родную.

— Рядовой, — позвал я негромко, обратив внимание на погоны. — Чего хотел-то?

Боец, — им оказался молоденький, лет 18–19 парнишка, чьё лицо ещё и бритвы никогда не знавало, — хотел было вскочить и вытянуться во фрунт, но мне удалось ухватить его за рукав и дёрнуть вниз:

— Куда, балбес! Подстрелят!

— Виноват, ваше благородие! — вылупился на меня светло-голубыми глазами.

— Так чего хотел, воин? — спросил я, по-прежнему пытаясь понять, как здесь оказался. А где это — здесь? То, что на войне, понятно — иначе бы снаряд не прилетел, обдав землёй и осыпав осколками. Да ещё стрельба вокруг слышна. Но непривычная. Нет автоматных очередей. Винтовочные, пистолетные слышу. Редко где-то пулемёт протарахтит. Никаких тебе самолётов и прочих признаков современности.

Форма на рядовом странная. Белый верх, чёрный низ. Кажется, в Первую мировую у пехоты уже другая была, грязно-зелёного цвета. Или путаю чего?

— Ваше благородие, господин полковник приказали передать, что вашему батальону следует отступить на высоту 1245, — сказал боец.

— Это где такая? — спросил я, понимая, что сидящий напротив рядовой может этого и не знать.

— Да вон там, — махнул он рукой направо. — Позиции вашего батальона, ваше благородие, аккурат на северном склоне.

Воин посмотрел на меня как-то странно. Так взирают на умалишённого или на того, кого в подобном подозревают. Пришлось, во избежание недоразумений, сделать вид, что я неожиданно вспомнил, о чём речь.

— Ах, ну конечно, — и улыбнулся, чтобы доказать свою вменяемость. — Видать, контузило немного.

Рядовой растянул рот в широкой улыбке. Я отпустил глаза и только теперь заметил, что держу в руках катану. Память мгновенно, яркой вспышкой, напомнила, как всё было: вот я собрался отправиться по тылам американского отряда, но прежде решил проверить, в порядке ли японский меч, взял его… Получается, как и в прошлый раз, я оказался на одной из позиций в окрестностях Порт-Артура, где гарнизон отбивает японские штурмы?

— Спасибо, братец, — сказал я солдату. — Ты можешь возвращаться. Передай господину полковнику, что приказ будет выполнен незамедлительно.

— Есть! — ответил рядовой и, низко пригибаясь, побежал по окопу.

Я зажмурил глаза и резко, до щелчка, задвинул меч в обратно в ножны.

Когда снова посмотрел перед собой, опять оказался внутри опорного пункта, который мы соорудили, чтобы отбиваться от американского десанта. Выдохнул облегчённо. Осмотрелся: надеюсь, никто не видел, как я пребывал в прошлом? Мне очень бы интересно понять, отчего это происходит. Как связаны прикосновения к катане и погружение в 1904-й год, а ещё почему я оказываюсь в теле русского офицера, капитана и командира батальона?

Ладно, все вопросы потом. На ум приходит мысль, что в бозе почивший (моими стараниями, разумеется) лейтенант японской армии Сигэру Хаяши был прав, когда говорил, что мастер Мицуо общался с духами, когда создавал эту катану. Не просто ковал из разных сортов металла, превращая в крепкую сталь, а именно — имел связь с потусторонними силами.

Хрень ведь, да? Ну какие ещё мистические вещи в XX веке? В следующем — тем более. Там все будут увлечены возможностями нейросетей, а не магами, шаманами и прочими шарлатанами. Их преданные поклонники останутся разве среди поклонников телепередачи «Битва экстрасенсов». Головы бы им пролечить у психотерапевтов. Всё так, всё так. Но вот взял Владимир Парфёнов, да и ожил в теле старшины Алексея Оленина. Взял в руки катану мастера Мицуо, да и оказался — второй раз, между прочим! — на русско-японской войне 1904 года.

Такое бывает вообще?

Я помотал головой. Всё, хватит рассуждать. Жопу в горсть и пошли воевать. Американские десантники сами себя не истребят. Внимательно осмотревшись и убедившись в отсутствии угрозы, я пополз в тайгу.

Пробирался осторожно, пригибаясь как можно ниже и прислушиваясь к каждому шороху. Вокруг стояла привычная тишина тайги, нарушаемая лишь редким потрескиванием веток да шелестом ветра в кронах. Но чем дальше уходил от нашего опорного пункта, тем больше напрягало ощущение чужого присутствия. Американцы где-то рядом. Я замедлил шаг, каждый раз замирая после пары шагов и прислушиваясь. Не хватало ещё, чтобы у них нашёлся какой-нибудь умник, который обнаружил меня прежде, чем успею среагировать.

Наконец, повезло: заметил движение. Сквозь заросли мелькнули силуэты американцев. Устраиваются на привал. Лагерь разбили в километре к юго-западу от места крушения самолёта. Всё правильно: раны перевязать, боезапас пополнить. Придут в себя и снова попрут на нас. А там, не считая меня, осталось три бойца.

«Их оставалось только трое на безымянной высоте…» — вспомнились слова песни. Хорошая. Сильная. За душу берёт так, что до слёз.

«Чёрт, Лёха, не расслабляться!» — приказал себе.

Осторожно подобрался ближе, чтобы разглядеть. Палаток не ставили, всё по-быстрому: несколько человек рассредоточились вокруг костра, другие охраняли периметр. Автоматчики. В руках — «Томпсоны». Вид усталый, тревожный. Ясный перец: чуют, что вляпались по самое не балуй.

В голове вдруг начинает играть песня:

— Зацветает краснотал, краснотал, краснотал. Я тебя напрасно ждал, всё вздыхал, всё страдал…

Улыбаюсь. ВИА «Пламя» тут совсем ни к месту. А ещё вдруг хочется пива. «Жигулёвского». Ледяного. С сушёной воблой. Жирной, и чтобы непременно икряной. Аж скулы сводит.

— Да, Лёха, — говорю сам себе. — Ностальгия — сильная вещь. Но пора бы вернуться в реальность.

Спустя минут двадцать наблюдения за десантниками я заметил, как от костра поднялись трое. Переговорили между собой, накинули рюкзаки и двинулись в мою сторону. Патруль или разведка. Три высоких крепких бойца, вооружённые до зубов. Выходят на тропу, двигаются размеренно и уверенно. Заползаю поглубже в кусты, чтобы не быть замеченным. Жду, пока пройдут мимо и устремляюсь следом. Я не Бадма Жигжитов, но тоже умею двигаться по лесу незаметно. Наш инструктор в Рязанском училище недаром однажды похвалил за умение маскироваться и бесшумно двигаться. Пригодилось потом, и не раз.

Пока иду за американцами, думаю о том, что это — идеальный момент. Нужно перехватить их по-тихому, не подняв тревоги. С троими-то наверняка справлюсь. Притом так быстро, что сами не заметят, не говоря уже про остальных.

Я начал плавно отходить в сторону, выбирая место для засады. Не нужно сражаться со всеми сразу. Убрать эту группу, и пусть остальные ломают головы, куда они пропали. Вскоре нашёл подходящее место: пара больших валунов и густая высокая разлапистая ель. Затаился за стволом, прижавшись к земле.