— Как это вы нашли общий язык? — поинтересовался командир недоверчиво.

— Мы на языке жестов.

— Ясно. Что делать будем? — посмотрел на меня Добролюбов.

— Обороняться. Они сначала попробуют взять нас нахрапом. Но бить по бомбе побоятся, потому у нас есть шанс дождаться подхода своих. Устроим пиндосам вторую Брестскую крепость!

— Полосам? — удивился лейтенант.

— Ну… это мы так их назвали… На Первом Украинском фронте, — соврал я. Не стану же рассказывать, что слово пришло в русский язык из Сербии, где пиндосами стали называть американцев, которые бомбили Югославию. До этого ещё много лет, а теперь вообще неизвестно, случится ли такое вообще.

Добролюбов приказал Бадме вернуться за китайцем и привести его сюда. Сами пошли в почти готовый опорный пункт — готовиться к прибытию американского спецназа.

Снайпер вернулся через минут сорок и хмуро доложил, что нашёл китайского охотника. Мёртвым. Убит точным ударом ножа в основание черепа.

— Профессионал действовал, — догадался я, изучая взглядом выражение лица Жигжитова, где вместо привычной азиатской невозмутимости и даже какой-то отрешённости мелькала едва заметная тревога. Мне почему-то показалось, что боец уже и себя, и весь отряд записал в покойники. Такое же выражение было у индейца из фильма «Хищник», когда тот скинул всё снаряжение, оставив лишь нож, чтобы дать инопланетному монстру последний бой.

Добролюбов посмотрел на меня хмуро, сжав зубы, будто готовился высказать что-то нелицеприятное, но промолчал. На дне его глаз мелькнула растерянность. Да, одно дело — гонять всяких мерзавцев по воровским малинам, и совсем другое столкнуться с хорошо подготовленными военными, обученными убивать. Это не пехота.

— Судя по такому поступку, у них приказ — свидетелей не оставлять, — наконец предположил я очевидное. Для меня, но не для остальных.

Лейтенант, бросив взгляд на затихшего снайпера, вскинулся в попытке возразить:

— Но мы же советские военные! На своей территории! — его голос прозвучал чуть громче, чем хотелось бы, отчего птицы, прятавшиеся в близких кронах деревьев, тревожно сорвались с мест.

Я остановил его взглядом.

— Плевать они хотели, советские мы или нет, наша земля или китайская, — отрезал я, делая голос твёрже. — Для них это не имеет значения. Мы — цель. И судя по методам, очень нежелательная.

Добролюбов вздохнул, опустив взгляд. На его лице отразилась внутренняя борьба: он хотел что-то сказать, но понимал, что я прав.

— Значит, будем биться до последнего, — наконец, проронил он, глядя мне прямо в глаза.

Я кивнул, чувствуя, как в груди начинает накатывать привычное холодное спокойствие перед неизбежной схваткой. Точно также же было у меня в то утро, когда я во главе отряда штурмовиков выдвинулся к очередному вражескому опорнику. В тот раз мне не повезло. То есть и да, и нет. На том свете накрыла то ли мина, то ли снаряд, оказался здесь. Второй шанс? Мне подумалось вдруг, что вот для чего я здесь: изменить течение мировой истории.

— Поживём ещё, товарищ лейтенант, — подмигнул я оперу без улыбки. В голове созрел план. Безумный, но какого чёрта я стану сидеть тут в наспех слепленном из говна и палок блиндаже? У меня, в прошлой жизни капитана ВДВ, знаний и опыта достаточно, чтобы нанести американскому отряду максимальный урон. Сделал знак Добролюбову: мол, пошли, перетереть надо.

Отошли в сторонку.

— Сергей, я тебе этого не говорил, но ты должен был сам догадаться, — начал я, напустив на себя таинственный вид. — У меня имеется спецподготовка. Её детали сообщить не имею права, сам понимаешь. Короче. Держите оборону. Я ухожу в разведку боем. Постараюсь нанести противнику максимальный урон.

— Я с тобой, — первое, что сказал Серёга.

Я улыбнулся, хлопнув его по плечу.

— Высоко ценю ваше мнение, товарищ лейтенант, — сказал чуть шутливо. — Но этого не надо. Ты должен остаться здесь и командовать обороной.

— Они нас перещёлкают, — хмуро сказал Добролюбов.

— Хрен там не плавал, Сергей, — нарочито браво заметил я. — Во-первых, они представления не имеют, сколько нас. Во-вторых, это самое главное, — бомба. Побоятся её повредить. Потому даже гранаты в вашу сторону бросать не станут. Постараются обойтись стрелковым оружием. Ну, а у меня в этом плане руки развязаны.

— Мне кажется, Алексей, ты всё-таки насчёт бомбы этой… чего-то не договариваешь, — прозорливо заметил опер.

Я прищурился, глядя ему в глаза. Умён, ничего не скажешь! Чуйка отличная. Но подробностей не узнает. Да и какой смысл? Сам не сумею объяснить суть атомного оружия.

— Товарищ лейтенант, — сделал строгое лицо. — Потрудитесь не задавать лишних вопросов старшему по званию.

Добролюбов вытянулся:

— Есть не задавать.

— Ладно, не напрягайся ты так, лопнешь, — пошутил я. — Потом расскажу как-нибудь при случае.

Опер немного расслабился.

Я пошёл собираться. Собрал с десяток гранат, диски для ППС. Хотел было вооружиться ещё снайперской винтовкой, но у Жигжитова она одна, ему нужнее. К тому же мне привычнее обращаться с СВД, а ещё бы лучше заиметь «Винторез», но где его тут возьмёшь? А вот если бы КСВК, то я бы покрошил пиндосов в мелкую окрошку, как нечего делать. Ну, мечтать не вредно. Есть в этом и один очень хороший момент: у американского спецназа нет противопехотных мин направленного действия «Клеймор», да и вообще вооружение не сказать чтобы особенно мощное. Хотя что рассуждать? Девяти граммов свинца будет достаточно, чтобы старшина Оленин лёг в пропахшую хвоей таёжную землю.

Кстати, а с чего я вообще решил, что это спецназ? «Конечно, противника недооценивать нельзя, это прямая дорога к поражению. Но ведь ещё несколько лет в армии США не будет никаких сил специального назначения и специальных операций. „Зелёные береты“ появятся лишь в начале 1950-х годов. „Морские котики“ — десять лет спустя, — подумал я. — Значит, дело мне придётся иметь с самыми обыкновенными морскими пехотинцами. Вот и посмотрим, кто круче: советский десантник или эти, мнящие себя потомками преторианцев, чёрт бы их всех побрал».

Собравшись, я попрыгал, проверяя, не звенит ли чего. Потрогал катану. Ту самую, что была создана мастером Мицуи Хара и досталась мне в честном поединке с японским лейтенантом, потомком самураев Сигэру Хаяши. Решено: не автомат и не пистолет станут моим основным оружием, пока буду разбираться с американским отрядом. А эта катана и её верный спутник — кинжал, танто.

Закончив проверку, подошёл к Добролюбову. Сказал, чтобы передал бойцам приказ: «Не высовываться. Беречь себя».

— Запомни, Алексей, никакого геройства. Сидеть и обороняться. Ждать подхода наших. Это не просьба. Это приказ. Как понял?

— Есть, товарищ полковник! — вытянулся опер. — Разрешите идти?

— Удачи, Серёга, — я протянул ему руку и крепко пожал. Потом, немного поддавшись эмоциям, крепко на секунду прижал к себе, обняв. Отодвинувшись, подмигнул: — Будем живы, не помрём! — развернулся и зашагал в тайгу.

Я постарался вспомнить всё, чему меня учили в Рязанском ВДКУ. Постарался слиться с окружающей местностью, стать частью дебрей. Было трудно: без карты в тайге чёрт его знает, куда двигаться, а наш единственный проводник погиб. Потому мне каждый шаг приходилось тщательно просчитывать, прислушиваться к малейшим шорохам и обращать внимание на мельчайшие детали в окружающем пейзаже.

Природа здесь не прощала ошибок. Я шёл, где позволяла местность, и полз, где кустарник или ветки деревьев образовывали сплошную стену. Тайга была как живое существо, которое пыталось не впустить чужаков: ветки хватали за одежду, корни цепляли ноги, а узкие тропы, когда-то проложенные животными, внезапно обрывались.

Я направлялся туда, где, как сообщил наш снайпер, погиб китайский охотник. Путь был долгим и изматывающим. Иногда казалось, что двигаюсь по кругу: знакомый валун, кривое дерево, чёрная от времени упавшая сосна — всё это словно повторялось, проверяя моё терпение на прочность. Но я твёрдо верил, что смогу добраться. Откуда взялась уверенность, не знаю. Да какая разница? Главное — дойти.