Мне нужна стратегия поведения. Значит, буду вести себя так…

На наш отряд за всё время пути никто не напал. Я много раз смотрел в небо, когда то показывалось среди верхушек деревьев, ожидая увидеть там… самолёт-разведчик, например. На самом деле подсознательно искал дрон или беспилотник, но разум подсказывал: «Охолонись, Лёха. Какие, к едрене-Фене, БПЛА в 1945 году⁈» Успокаивался и шёл дальше.

Наконец, — и полугода не прошло, да твою ж налево! — «Ворошиловец», натужно рыча мощным мотором, выбрался из тайги и оказался на просёлочной дороге, ведущей в Мишань. Я вздохнул с облегчением: «Выбрались!» Подошёл к Добролюбову, который лежал в кузове рядом с «Малышом», спросил:

— Серёга, как себя чувствуешь? — он-то и не знает, что рядом радиоактивный боеприпас, который фонит, мама не горюй. Я всю дорогу думал: «Только бы пронесло, и гамма-излучение не долбануло по Добролюбову. Не заслужил он такого».

— Твоими молитвами, Алёша, — улыбнулся опер.

Я рот растянул в ответ. Вот и хорошо! «Живы будем — не помрём», — возникла в голове поговорка. Откуда она? Не помню. Только помогает в трудные моменты. Наподобие костыля. Опираешься на него, и двигаться дальше вроде бы становится чуть легче.

«Ворошиловец» остановился. Из кабины на землю спрыгнул майор Грозовой. Увидел меня, сделал знак рукой. Я поспешил к нему.

— Куда дальше, товарищ старшина? — поинтересовался разведчик.

— В Хабаровск, — ответил я машинально.

Начальник полковой разведки только головой мотнул:

— Круто загнул, Оленин.

— Товарищ майор, — сказал я, — объект, который в тягаче, это предмет особой государственной важности. Нельзя, чтобы не только он сам, но и любая информация о нём попала ко врагу. Прежде всего я имею в виду американцев.

— Да откуда они тут? — поднял брови Грозовой.

— Алчность человеческая и не на такое способна, — напомнил я майору.

Он насупился и приказал радисту передать шифрограмму в штаб фронта (я услышал, поскольку Демьян Мартынович при мне передавал): «Объект прибыл в Мишань. Требуется срочная транспортировка в штаб фронта». Пока радист отстукивал сообщение, я подумал: «Может, ну его к чёрту? Повоевал за ради атомной бомбы, и хорош. Вскоре, судя по всему, начнётся десантная операция на Японские острова. Вот это интересно! А бомбой пусть Курчатов с Берией занимаются».

Майор Грозовой закурил, ожидая ответа из штаба фронта. Я, не выдержав, попросил у Демьяна Мартыновича папиросу и тоже задымил. «Вот сейчас что ответят, — подумал, — так судьба моя в новой жизни и решится. И ни черта сделать не смогу».

Вскоре радист передал приказ: «Вместе с объектом немедленно выдвинуться в сторону ближайшей железнодорожной станции». Мы с Грозовым переглянулись: неужто в штабе фронта поняли важность нашей миссии? Когда радист дочитал до конца сообщения, мне стало страшновато. Там было сказано, что старшину Оленина и лейтенанта Добролюбова следует сопровождать «особо». Что это значит, ядрёна кочерыжка⁈

— Лёха, ты мне честно можешь сказать: что происходит? — спросил Добролюбов, когда заметил, как «Ворошиловца» и всех, кто его вытягивал из таёжной глуши, быстро окружают бойцы СМЕРШ с автоматами. Это происходило в Мишане, на окраине города, где мы остановились и ждали, пока кто-то неизвестный начнёт выполнять приказ «сопровождать особо».

За это время мы только и успели, что перевязать раны, — я тут вспомнил, что мне тоже досталось, пока лазил по лесам, сокращая численность американского десанта, и хоть большая часть дырок и порезов на коже уже затянулась, ныли они немилосердно, — да ещё немного перекусить. Жаль, не горячего. Эх, как бы хотелось сейчас, как сказал однажды капитан Жеглов, «щец горяченьких да с потрошками»! Но пришлось обойтись тушёнкой и хлебом, которые нам достали разведчики. Видать, успели по приказу майора Грозового сгонять к своему полковому интенданту и потрясти его как следует.

Зато, помимо прочего, выдали нам ещё с Добролюбовым фляжку «наркомовских». Мы, само собой, не усердствовали особо. Когда водку долго не пьёшь, лучше не налегать, — в раз окосеешь, и как потом с командованием общаться, если вызовут? Потому приняли по сто положенных каждому воину граммов, ощущая, как горячая волна бежит от горла до желудка, там вспыхивает и распространяется по всему телу.

— Серёга, знаешь, о чём я мечтаю сейчас? — спросил я опера, пока мы лежали неподалёку от тягача в траве, ожидая, пока наша дальнейшая судьба решится.

— О чём ты можешь мечтать? — насмешливо ответит опер. — Знаю я тебя, старшина Оленин. Ну, то есть товарищ полковник. О бабе вы мечтаете. Как бы прямо теперь оказаться где-нибудь подальше отсюда, за тысячу вёрст, где-нибудь в уютной квартире. И чтоб рядом на кровати непременно была она.

— Кто она? — спросил я, не ожидая подвоха.

Добролюбов коротко хохотнул.

— Да Зиночка твоя, кто же ещё?

Я аж поперхнулся.

— Ты откуда про неё знаешь?

— Эх, товарищ Оленин! Недооцениваете вы оперативных сотрудников СМЕРШ! — хмыкнул командир. — Работа у нас такая, между прочим. Знать всё, что касается морального облика подчинённых.

— Ну, ты особо-то не зарывайся, товарищ лейтенант, — сказал я полусерьёзно.

— Виноват, товарищ полковник, — ответил Добролюбов, а прозвучало всё равно иронично.

— Неужто так заметно, что я с Зиночкой… ну, того самого? — спросил спустя какое-то время.

— У нас всюду глаза и уши, — пояснил лейтенант.

— Да, надо было получше маскировать личную жизнь, — сказал я.

— А без толку, — хмыкнул Добролюбов. — Шила в мешке не утаишь.

— Ты не умничай, Серёга, — пришлось усмирить его иронию. — Гляди, лучше бы в сторону вышестоящего руководства нос не поворачивать. Как бы не укоротили.

Добролюбов стал серьёзен.

— Есть, товарищ полковник, — ответил и засопел. Чёрт, обиделся!

Я решил, что потом как-нибудь выскажу лейтенанту свою благодарность. За всё, что он сделал. А сделал немало: шутка ли — простой опер, милиционер в недавнем прошлом, который только и делал, что шпану гонял по Москве, сумел командовать отрядом, который не только огромные ценности сумел поднять со дна реки, но ещё и отыскать американскую атомную бомбу!

Вспомнив о сокровищах, я чуть по лбу себя не хлопнул. Это ж надо, забыл о них совсем, дурень! И ведь наш водитель где-то здесь, в Мишане. Андрей Сурков, если бы в своё время не поспешил за нами, тоже бы теперь сидел рядом с ним в кабине Студебеккера. Увы, сапёр предпочёл не ждать, потому и погиб с остальными. Эх, судьба солдатская…

Я задумался над тем, как поступить к ценностями. Та часть, которую выделил для Добролюбова, понятное дело, ему же и достанется, он ведь должен отчитаться перед командованием. Но другая, оставленная для самого себя, — как с ней быть? Прямо сейчас попытаться добраться до дома владельца типографии и забрать? Глупо. В связи с новыми обстоятельствами неизвестно, чем всё для меня может закончиться. Потому пусть полежат, никуда не денутся. Да и китаец не сунется. Ему же чётко объяснили: внутри хитрая мина. Попробует открыть — конец.

Оставалось только ждать, а больше ничего. К вечеру около «Ворошиловца» остановился чёрный «Мерседес», — трофейный, разумеется, видать из Германии сюда доставили, чтобы перевозить кого-то очень важного. Спереди и сзади него — два броневика. Из них высыпали бойцы, окружили машину, ощетинившись стволами ППШ.

— Смотри, — ткнул меня в бок Добролюбов, пробуждая от дрёмы. После «наркомовских» и сытной еды меня в сон потянуло. — Кто-то приехал. Видать, начальство из Москвы.

Мы встали, замерли. Подошёл майор Грозовой. Ничего не говоря, тоже вытянулся.

Дверца «Мерседеса» медленно открылась, и оттуда выбрался… заместитель начальника ГУКР Смерш по разведработе генерал-лейтенант Николай Николаевич Селивановский. Я-то его узнал сразу, поскольку хорошо учился в Рязанском РВВДКУ и к тому же всегда интересовался историей гораздо глубже своих однокурсников. Но поразило меня другое: первый заместитель Абакумова специально прилетел сюда из Москвы, чтобы… а зачем, интересно?